В комнате было уютно. На стенах корептские ковры, в узких окнах поблескивали настоящие стекла, в камине пылал огонь, на круглом столе лежали фрукты, стояли кувшины и горшки, укутанные мягкой тканью. Кессаа сидела на ложе, прижавшись к прибитой к стене медвежьей шкуре, гладила живот и негромко напевала что-то. Ирунг медленно прошел к столу, но Кессаа даже не повернула головы. Маг тяжело опустился на скамью, пригляделся к удивительным чертам девушки, к ее темным волосам, прислушался к мягкому голосу. На мгновение перед его взором встали мертвые тела сыновей, которые погибли только потому, что когда-то пытались убить девчонку, но маг, стиснув зубы, отогнал видение. Хотя так ли уж они были неправы, когда говорили, что девчонка угрожает их жизням?

– Что ты поешь? – спросил Ирунг.

– Песню, – не поднимая глаз, ответила Кессаа и продолжила поглаживать живот.

– Кому? – не понял маг.

– Дочери, – ответила Кессаа.

– И она слышит? – усомнился Ирунг. – И ты уверена, что у тебя будет девочка?

– Она слышит, и у меня будет девочка, – твердо сказала Кессаа. – И разговариваю я с ней с того мгновения, как она дала о себе знать. Я учу ее. И она будет знать все, что знаю я. Она будет петь песни, что пою ей я. И, может быть, сумеет овладеть всеми искусствами, которыми владею я.

– Помогли тебе твои искусства? – ухмыльнулся маг, ткнув пальцем в тонкую цепь, лежащую кольцами на ложе, приковывающую ошейник на шее девушки к стене. – Ты теперь не колдунья. Камни Аруха высасывают из тебя магию каждое мгновение. Ты обычная девка.

Кессаа сняла руки с живота, подняла рукав одной из них к плечу. Рука была словно опутана проволочным ожерельем, камни которого почти полностью погрузились в плоть девушки, превратившись в кровоточащие нарывы.

– Ты жесток, Ирунг, – усмехнулась Кессаа. – Заставил моего самоназванного мужа насиловать столь отвратительное существо! Теперь у него будут возникать приступы рвоты от одной мысли обо мне! Глядишь, и к прочим женщинам брезгливость появится!

– От насилия не рождается любимое дитя, – заметил маг.

– Когда он брал меня, я постаралась представить все хорошее, что помнила о нем, – вновь опустила глаза Кессаа. – А оно было, хорошее. На зачатие его хватило. О каждом человеке можно вспомнить что-то хорошее. Мне оставят ребенка?

– Почему ты не спрашиваешь, оставят ли тебе жизнь? – удивился Ирунг.

– Что значит моя жизнь без жизни моего ребенка? – спросила Кессаа.

– Ты стала матерью, еще не родив? – усмехнулся маг.

– С того момента, как почувствовала дочь, – ответила Кессаа. – Ее зовут Рич.

– Странное имя, – задумался Ирунг. – Хорошо, я передам Ворле твое желание.

– Это не желание, – покачала головой Кессаа. – Это имя. Ее зовут Рич. И она откликается на это имя уже больше чем полгода.

– Ты заворожила нерожденного ребенка? – нахмурился маг и тут же махнул рукой. – Ерунда. Ты никогда не станешь прежней!

– Прежней – никогда, – кивнула Кессаа и медленно провела ладонью по опутывающим руку камням. – Ни на день нельзя шагнуть назад, чтобы вернуться к себе самой. Чего ты хочешь?

– Ты не все знаешь, – прокашлялся маг. – Ты читала не все свитки храма. Некоторые из них хранились у меня. Ты помнишь легенду Сето, Сади и Сурры?

– Да, – кивнула Кессаа. – Они были великими магами, но не могли поделить власть. Их собственный мир показался им слишком малым, и они начали войну, но ни одна сторона не могла победить другую. Каждый желал гибели двум противникам, но никто не имел перевеса, пока Сето не овладела магией пламени настолько, что обратилась к ее истокам, к корням – и создала зеркало. Она слепила его из первородной тьмы, которую отыскивала в пламени по крупицам. А потом почувствовала биение живого в нем, стала говорить с ним и даже подружилась.

– Как ты теперь, – усмехнулся Ирунг. – Почти так же, как и ты теперь.

– Нет, – покачала головой Кессаа. – Ее зеркало родило или вызвало Зверя. Огненного демона. Да, он служил хозяйке, но только до тех пор, пока не почувствовал собственной силы, пока не распробовал вкуса живой плоти. Сето поняла это скоро, но Зверь уже не подчинялся ей. И тогда она стала искать союза со своими врагами и даже успела сойтись с Сади, но Сурра понял, что остается в одиночестве, и ударил первым. Он всегда был очень сильным. Сади вдруг отошел в сторону, а Сето вынуждена была позвать Зверя и натравить его на Сурру. Опьяненной силой, вливаемой в него Сето, и той силой, которую он мог извлечь из поверженных воинов, потому что весь тот мир разделился между тремя магами, Зверь вышел из повиновения и попытался уничтожить всех троих. Первый и последний раз трое смертельных врагов сошлись и, спасаясь из пламени, пробили ход в наш мир, оставляя за спиной море огня.

– Яркая сказка, не правда ли? – надул губы старик.

– Куда уж ярче, – усмехнулась Кессаа. – Только это не сказка. Они запечатали за собой проход, но, видно, не слишком прочно. Иначе отчего Суйка постепенно превратилась в логово мерзости?

– Примерно так и было, – задумался Ирунг. – Но есть еще кое-что. Мне удалось найти список Мелаген. Внучка Сето, по всей видимости твоя далекая прапрабабушка, записала кое-что. Может быть, это были сведения от Сади, с которым она общалась в Гобенгене, может быть, от самой Сето. Записи сохранились не полностью, но главное я понял. Чтобы убить Зверя, его надо явить. Но нельзя его убить, пока существует зеркало, породившее его. Однако зеркало нельзя уничтожить по частям. Именно оно связывает наш мир с чем-то иным. Именно через зеркало мерзость или проникает сюда, или отсасывает жизненную силу отсюда. Его нужно собрать, Кессаа!

– Разве это суждено не моей дочери? – подняла подбородок Кессаа.

– Твоей дочери, твоей матери или тебе – не знаю, – почесал затылок маг. – То, что ты узнала в храме, указывает на твою дочь, но, когда дорога очень длинна, она распадается на куски, и не всегда понятно, кому какой кусок пути придется пройти, потому что жизнь человеческая слишком коротка. Мелаген написала, что Сади что-то оставил там, в пади. Он сказал, что там осталась его тень, но в Суйке осталась не только тень, тем более что тень Сади всегда оставалась с ним. Мелаген написала, что там Сади оставил часть своей сущности, дыхание сущего, вручаемое каждому из нас при рождении. Поэтому, по ее мнению, он и был до самой своей смерти отвратительным негодяем.

– Неужели? – напряглась Кессаа.

– Теперь ты понимаешь, почему не все свитки хранились в храме? – усмехнулся маг. – Так вот. Я все еще надеюсь, что Зверь не проник в Оветту, что здесь только его щупальце, которое можно отсечь, но если Зверь здесь, то спасти нас может только Сади.

– Но он мертв… – растерялась Кессаа.

– Он жив, – покачал головой Ирунг. – Но его нужно разбудить. И я скажу тебе, как это сделать. Мелаген написала, как Сади приходил к ней во сне и все объяснил. Да время пришло только теперь.

– Почему? – потрясенно прошептала Кессаа.

– Потому что ты способна сделать это, – негромко сказал Ирунг. – Разве ты не почувствовала, когда танцевала для Сади? Он смотрел на тебя!

– Подожди! – напряглась Кессаа. – Ты хочешь сказать мне, маг, что в твоем храме, на постаменте, а не в каком-то могильнике или склепе лежит не вырезанное из камня и раскрашенное изваяние бога, а он сам?

– Ты же всегда знала это! – прошептал Ирунг. – И ты его сможешь разбудить. А уж он справится со Зверем.

– Но к чему тогда пророчество Сето? – потрясенно прошептала Кессаа. – Что отводится моей дочери?

– Наверное, убить Сади, – пожал плечами Ирунг. – Мелаген считала, что Сади для Оветты страшнее Зверя.

Старый маг долго не возвращался из узилища Кессаа. Когда он наконец спустился, то не присел возле Ворлы, а сразу пошел к дверям и обернулся уже у них:

– У Кессаа родится дочь, и ее имя – Рич. Ты поняла, Ворла?

– Да, – кивнула женщина.

– Как только ребенок появится на свет, можешь отправлять его в Гобенген в окружении нянек и мамок, – сказал Ирунг. – Я знаю о твоей лучшей галере. Только храни тайну происхождения девочки. Никто не должен знать имени ее матери!