Я отрицательно мотнула головой и просто сняла с пси-ограничителя ментальный блок, старательно игнорируя неумолимый возврат мигрени.

В мое сознание бурным потоком хлынули обрывки чужих мыслей, внутренних дискуссий и образов, дезориентируя своей чужеродностью. Они поступали со всех сторон… и громче всех звучали мысленные голоса ближестоящих рабов.

Рабы по соседству хмуро размышляли, станет ли госпожа наказывать врунишку поркой или нет, и слегка жалели его, потому что тот оказался между молотом и наковальней. А юный раб, который умалчивал происхождение своего укуса и ссадин, корчился внутри от безумного ужаса, но не передо мной.

Он боялся того, кто стоял где-то неподалеку, за моей спиной. Какого-то мерзкого и гипертрофированного в его воображении монстра… Монстра, обожающего ломать и насиловать невинных девственников.

И этот монстр только что показал ему за моей спиной имитацию полового акта с помощью среднего пальца и неплотно сжатой ладони, образующей отверстие в центре.

Машинально оглянувшись, я упёрлась взглядом в кучку социопатов, которые с жадным любопытством следили за каждым движением побелевшего от переживаний паренька. Как волки, почуявшие запах крови.

Крупных мужчин среди них нашлось предостаточно… но лишь один жил в поместье изначально и мог быть обладателем пресловутого отпечатка зубов.

Громила с непроницаемо-шоколадной аурой.

С того места, где он стоял, мыслеформы долетали слабо. Но стоило мне сфокусировать на громиле всё свое внимание, как произошел удивительный эффект. Все посторонние внутренние голоса отдалились, словно рой глухо жужжащих пчёл, а мыслеобразы, сыто ворочающиеся под массивным лбом местного социопата, наоборот, приблизились.

Этот тип мыслил одними картинками, без внутренней речи, и транслируемые его мозгом звуки принадлежали исключительно воспоминаниям о голосах.

В данный момент он со злорадным удовлетворением прокручивал в голове отрывочные кадры самых приятных для него моментов…

…Фок, зажатый в тупике за рабскими бараками…

…запястья, перехваченные за тощей спиной мощной лапищей…

…самое первое и самое сладкое проникновение под хриплые стоны боли, что вырываются из горла жертвы между рыданиями…

…лихорадочные угрозы в запале похоти — если Фок будет строптивым, то монстр возьмётся за его младшего брата…

…и беззащитный изгиб шеи, которую стиснули зубы социопата в момент разрядки.

В полном шоке от этой мысленной порно-трансляции, я так таращилась на громилу, что тот почуял неладное. Картинки сбились, потускнели, а затем и вовсе пропали, сменившись образом меня самой в туманном ореоле с вопросительно-недоуменным привкусом.

— Лизен, — деревянным голосом произнесла я, — у рабских ошейников есть функции воздействия на строптивых рабов?

Управляющий проследил за направлением моего взгляда… и тихо вздохнул, транслируя недомысль, наполненную горькой надеждой: «Вот бы его… а вдруг…»

— Есть, госпожа. Нужно активировать браслет, произнести имя раба и команду «Контроль тела». А потом можно давать ему любые физические указания.

— Хорошо. В таком случае назови имя того громилы, который сегодня был мной отобран для малой группы.

— Его имя — Хоан, госпожа.

Я молча активировала браслет, не сводя глаз с насторожившегося социопата. Казалось, он вот-вот даст дёру, повинуясь звериной интуиции… но не успел, потому что я отрывисто произнесла:

— Хоан! Контроль тела! — А когда зрительно констатировала факт, что насильник застыл в неестественно прямой позе, добавила: — Видеть тебя не желаю. Отправляйся в Пещеры забыванцев. Гхорр! Проводи его и запри в самой дальней камере.

Как только Гхорр и Хоан, топающий перед ним неуклюжей походкой свежевыструганного Буратино, скрылись за поворотом спуска к пещерам, я немного расслабилась.

Мыслеформы и мыслеголоса вокруг гудели ульями, растревоженными грозой на обширной пасеке. И что-то неуловимо изменилось в дымчатых аурах.

У большинства рабов с выцветшей аурой — тех, кого было видно с моего места, — слегка проступили природно-базовые цвета. Вроде как главная угроза рассосались, и теперь возвращались краски жизни со смыслом потихоньку-помаленьку влачить свое существование дальше?

Судя по этой реакции, мерзкий насильник Хоан терроризировал не только одного Фока.

Сам паренёк, забыв о рабской субординации смотрел на меня широко распахнутыми глазами, в которых стояли слезы, и думал о том, что… был бы счастлив поцеловать мне ботинки. Но боялся это сделать без разрешения.

Это желание так и балансировало на краешке его сознания, грозя вот-вот качнуться в сторону реализации. Почувствовав это, я шагнула к нему и торопливо похлопала по плечу, стараясь стереть с собственного лица жалость. И шепнула:

— Всё наладится, Фок.

— Спасибо, госпожа Гайя!.. — прерывисто выдохнул он.

Я кивнула, принимая благодарность, и повернулась к управляющему:

— Лизен, в поместье среди рабов не принято соблюдать дисциплину? Не спрашивай, откуда мне известно, но Хоан держал в страхе уйму парней. И причинял им физический вред.

Пожилой раб склонил голову. «А что я мог сделать..?» — донеслось до меня эхо его внутренней горечи.

— Простите, госпожа, я виновен в том, что…

— Госпожа Задаки позволяла ему? — прервала я его самобичевание.

Лизен от моей «неожиданной» догадки поднял глаза и заморгал: «Как госпожа узнала..?»

— Да… госпожа, — ответил он вслух. — Хоан был весьма умелым исполнителем многих ее поручений. Ему дозволялись некоторые… вольности по отношению к другим рабам.

Пальцы рук непроизвольно сжались в кулаки. Сунув их в карманы комбинезона, я вернулась в пространство перед первыми шеренгами и пробежалась взглядом по замкнутым лицам с опущенными веками. Впрочем, уже не такими замкнутыми — в них читалось любопытство и волнение, оживляющее мимику рабской покорности.

— Слушайте меня очень внимательно! — начала я громким командным голосом, натренированным в свое время в ксенозаповеднике при надзоре за дрессированными свиномотами — гибридами земного бегемота и эллуанского свиноголова. — Дважды повторять не стану! В поместье должна быть дисциплина. Первое. Любому сильному рабу я запрещаю причинять любой физический вред по отношению к слабому… Второе. Любому слабому рабу я запрещаю провоцировать сильного и действием, и словом. Любое насилие — табу, ясно? И каждый, кто нарушит мой запрет, в зависимости от степени вины отправится либо в Пещеры забыванцев, либо на продажу!

Насчет продажи я не была уверена, разрешена ли она иммигрантам, особенно по отношению к рабам из резервации. Но лишняя гипотетическая угроза не помешает. Ведь рано или поздно все рабы должны сообразить, что у госпожи Чудо-Юдо живётся куда лучше, чем у кровожадной Задаки и даже какой-нибудь более сдержанной хозяйки, и начнут ценить то, что имеют.

Так пусть второй страшной угрозой в этом поместье станет потеря своего места.

— Третье. Когда у кого-то назревает серьезная проблема или конфликт, с этим вы незамедлительно идете к Лизену. Или ко мне, если с решением возникнут трудности… — я посмотрела на управляющего, и тот поклонился. — Четвертое касается условий вашего проживания. Рабские бараки будут модернизированы. У вас появятся нормальные спальные места, а в помещениях прорежем окна. Да, и медицинский уход будет. Если кто-то заболел или ранен, сообщите об этом управляющему. На этом пока всё.

Я поставила коротким кивком точку в окончании своего монолога и медленно пошла к маленькой группе «людей-хищников». Меня подташнивало от слабости, но демонстрировать свое состояние было бы опрометчиво. Поэтому я держалась из последних сил.

Вместе с вертлявым красавчиком из поместья в малой группе собралось ровно двадцать единиц. Но пятеро из них были не социопатами, а манипуляторами. После общения с Любеном я перестала опасаться их так сильно, однако при этом четко осознавала наглядно-мягкое воздействие эмоционального манипулирования, расположившее меня к Любену без особого на то желания. Возможно, имеет смысл вернуть их к общей группе, зачем лишний раз провоцировать «эффект соленого огурца»?