Инициативность управляющего, который уже вполне перестроился под особенности новой госпожи, вызвала у меня улыбку. Рабов из резервации в плохом состоянии я вспомнила. Это те, над которыми вволю поизмывалась прежняя хозяйка, Ядхе Цин. Перед отправкой из резервации в поместье их осматривал штатный медик из комиссии ЗССР и оказал первую помощь. Но для таких истерзанных пациентов требовалось не разовое, а периодическое наблюдение. Жаль, что никто не предупредил меня о том, что для рабов на Тигардене-2 медицинское обслуживание — ни государственное, ни платное, — не предусмотрено.

— Молодец, Лизен! — одобрила я. — Всё верно, пусть восстанавливаются, только не давай залёживаться самым быстровыздоравливающим. Прогулки в саду и лёгкая активность лечат быстрее безделья. Давай их в лазарет, а всех остальных собери на заднем дворе. Пусть меня ждут.

Осмотр упомянутой семёрки недолеченных резервационников я провела быстро. Их былая принадлежность к хозяйке с садистскими наклонностями бросалась в глаза — помимо полузаживших ран от хлыста, порезов и точечных ожогов, на телах были многочисленные застарелые шрамы, а свои глаза эти рабы держали постоянно опущенными. И, в отличие от других рабов поместья, они сильно боялись меня. Всё ещё боялись — карающего непонятно за что удара, неожиданной боли, издевательских распоряжений.

Самого первого из них впустил Дуно и задержался на пороге, размышляя, как бы поаккуратней узнать, не грозит ли его братьям незаслуженное наказание из-за обвинений Лау.

— Говори, Дуно, — облегчила я его моральные терзания.

— Госпожа, насчёт Сола и Бурда… они говорят, что не сталкивали Лау с лестницы. Он сам упал… и я им верю.

Я внимательно посмотрела на начальника своей охраны. Это был самый честный в своих словах и мыслях раб из всех, кого я встречала в поместье. В особенности, что подкупало, честный именно со мной, своей хозяйкой. Всё, что он говорил, было идентично его мыслям фактически на сто процентов. Не каждый на такое способен.

Но для острастки совести я ответила:

— Понимаю. Пригласи сюда своих братьев.

Реакция Сола и Бурда на приглашение оказалась любопытной. В аурах обоих — и худощавого спортсмена Бурда, и крепыша Сола, — светилась решимость достойно принять любой вердикт обожаемой госпожи. Они даже были готовы добровольно признать себя виновными, если на то будет мое желание.

Вот это фанатизм. Направить его на что-то более полезное, что ли?

В воспоминаниях каждого крутилась идентичная картинка с разных ракурсов: вот они ведут Лау вверх по лестнице, крепко держа за руки, затем социопат неожиданно выкручивается и прыгает вниз, вытягивая вперёд руку, чтобы вся сила падения пришлась именно на нее. При этом ногой он цепляет более лёгкого Бурда, и тот падает сверху, усугубляя травму.

— Забудьте о Лау, — махнула я рукой. — Лучше расскажите, почему вы, братья Дуно, отличаетесь от других рабов, которых конфисковали у госпожи Ядхе Цин? Почему, кроме самого Дуно, никто из вас не подвергался физическим наказаниям?

— Так… из-за Тигарденских же Игр, госпожа, — напомнил Бурд. — Все мы, кроме Дуно, были игроками ежегодных Великих Тигарденских Игр от имени Ядхе Цин.

— И хорошими игроками, — подчеркнул Сол. — Мы каждый год ей приносили несколько победных сиреневых бриллиантов. Поэтому госпожа Ядхе берегла нас от своих развлечений даже в те моменты, когда употребляла любимый веселящий напиток шу… и отыгрывалась за это на Дуно.

— Веселящий напиток шу, — повторила я, припоминая статейку с одноименным названием в галанете, которую неоднократно цитировали на каналах шок-контента. — Это случайно не смесь запрещенных земных самогонов, которая приравнивается к высоковредоносным наркотическим веществам?

Братья пожали плечами. В их воспоминаниях промелькнуло несколько ярких мыслеформ с перекошенным от дикого хохота длинноносым женским лицом… и безумные глаза, жадно следящие за неустанным мельканием гибкого хлыста, истязающего жертву, — такой становилась Ядхе Цин после распития всего одной порции шу.

— А в каких видах соревнованиях вы участвовали? — полюбопытствовала я и, чтобы не терять времени, начала осматривать первого из забитой семёрки.

Он стоял посреди лазарета на коленях ни жив ни мертв, гадая, не затеяла ли новая хозяйка одну из тех болезненных забав, в которые их вовлекала госпожа-садистка. И не превратится ли надежда на милосердие в извращённую пародию под названием «игра в больничку».

Уловив эти образы, я скривилась и быстро начала обрабатывать заживающие раны и швы на иссеченной спине и плечах антисептическим гелем. Особого воспаления не наблюдалось.

Тем временем Бурд начал с воодушевлением перечислять:

— Забег на скорость и выносливость… это моя область… ещё полоса препятствий, покорение высоты, заплыв на скорость и выносливость, рукопашный бой, звериный бой и подводный ребус-лабиринт с главным призом.

Ассортимент игр настораживал, но энтузиазм Бурда выдавал такое горячее желание вновь поучаствовать в забеге, что я улыбнулась:

— Если хочешь, можешь тренироваться в любое время. И все братья, по желанию, могут присоединиться. Попробую узнать насчёт игр, может, и получится пристроить вас в состав участников.

— Спасибо, госпожа!

Осчастливленные Бурд и Сол едва не вышли сквозь дверь. Чей-то лоб точно соприкоснулся с ней, издав глухое «бум». А затем дверь открылась снаружи, и в лазарет проскочил заспанный Грай.

Его с самого утра не было видно. Когда мы вернулись с пляжа, я ушла к себе и обеспечила искусственную бодрость с помощью гипошприца со слабым транквилизатором. А Грай, видимо, присел где-то и незаметно отключился.

— Там на заднем дворе всех собрали, а задник сидит на цепи, как чешуака. Вас все ждут… — буркнул он и принялся наблюдать вместе с Шедом и Яки, как я мажу антисептиком второго раба из семёрки.

Судя по бескрайнему блаженству, поселившемуся в аурах взрослых мужчин — как Грая, так и Шеда, — зрелище госпожи, которая собственноручно ухаживает за рабами, они были готовы лицезреть вечно.

Такое пристальное внимание к каждому движению быстро начало меня тяготить. Я с удовольствием вручила каждому по тюбику антисептического геля и начала запускать пациентов по трое, консультируя своих неуверенных помощников вполглаза и через плечо. А завершающим штрихом обмазала гелем и спину Шеда, чтобы последствия его чрезмерной резвости не сказались на окончательном выздоровлении, и ещё раз проверила состояние Гхорра. Тот снова был в отключке — но не в коме, а в нормальном глубоком сне.

В результате командной работы очередь на медосмотр иссякла всего в несколько заходов.

Выходить на задний двор к рабам в неприятной роли карающей Немезиды очень не хотелось. Но проблем с другими социопатами не хотелось куда больше… так что ещё одно показательное возмездие — неплохой способ держать их в узде.

Я знала точно одно: никакому социопату нельзя объявлять с глазу на глаз свои решения насчёт последствий его косяка или преступления. Это должно происходить максимально показательно, чтобы никто не смог потом извратить мои слова и сделать их инструментом для опасных манипуляций.

Задний двор напоминал теперь арену для боёв. Все рабы поместья толпились вокруг столба, формируя неровный полукруг. Туда я и вошла, ни на кого не глядя.

Лау уже очнулся — кто-то облил его водой, — и по-волчьи зыркал теперь на всех из-под мокрой чёлки. Он злился, прикидывал выгоду и ущерб от «чистосердечного» признания и одновременно строил планы глобальной мести. В первую очередь — именно мне. Гхорр его больше не интересовал.

Я стиснула зубы. Терпения вникать в грязные мысли этого гада катастрофически не хватало. Пора покончить и с ним, и с психологической отравой, которую он распространяет вокруг себя.

Остановившись в середине полукруга, я обвела взглядом всех собравшихся рабов поместья. Группа из четырнадцати социопатов в компании пятерых манипуляторов стояла особняком, с холодным любопытством наблюдая за прикованным к столбу бывшим согруппником.