– Ах, граф, алхимическое испытание сил природы есть внешняя наука, – возразил князь Мещерский. – Надо совершенствоваться во внутреннем тайноведении и тайнодействии. А для этого всячески стараться объяснить иероглифы и знаки, начертанные на девяти дугах около святого гроба!

– Но в наших таинствах, князь, мы уже не меньше, а больше имеем, – сказал Куракин. – Адам из первого совершенства своего, или образа и подобия Божьего, пал тремя ступенями из духовного человека в грубо плотского. В мастерской степени посвящаемый повергается в гроб тремя ударами, а восстает посредством пяти мастерских пунктов!

– Братья, прошу внимания! – произнес Гагарин. – Самодовольство всякого от совершенства отдаляет. Что мы делаем, кроме столовых лож, где поем песни и служим Бахусу? В чем работы наши? Где дела? Ничего я не вижу. Между тем в Германии и впрямь появились адепты светозарной истины. Приступим же! Призовем сих мужей! Откроем эти таинственные кладези!

– Из этих кладезей пока лишь смрадные пары I я туманы исходили! – запальчиво возразил Елагин. – Не вижу, чего нам недостает! Минуло тридцать пять лет, как I я в английской ложе принят в так называемые вольные каменщики. Сколько книг об ордене за это время внимательно изучил и многие царственные науки! И что же? Слышу теперь, что я ленивый раб, а не пастырь, и ничего не имею! Горько мне и обидно!

– Да не о вас речь, а вообще! – с досадой отвечал князь Гагарин. – Кроме произнесения темных речей, ничем мы не заняты. Где плоды трудов наших? Потому я сказал, что надо нам обратиться туда, где свет сияет!

– Я, держащий в деснице моей молоток, дающий мне как великому провинциальному мастеру власть…

– Но власть вашего превосходительства не простирается настолько, чтобы нам глаза завязать и погрузить в полную тьму! – крикнул Гагарин.

– Братья! Достолюбезнейшие братья! – простирая руки к спорящим, возопил Куракин. – За тем ли мы собрались! Сейчас прибудет визитер, а мы в смятении!..

– Я, великий наместный мастер, оскорблен князем в святилище, когда держал в руке молоток! – вскричал Елагин.

– Я ваше превосходительство оскорблять не желал, признаю ваше звание, но и сам великий мастер, а не мальчик, чтобы меня на помочах водить!

– Достолюбезные братья! Ваше превосходительство! Князь! – вопил Куракин. – Успокойтесь.

Елагин и Гагарин умолкли и, отдуваясь, сели в свои кресла.

– Но мы совсем в потемках, – заметил Ржевский.

В самом деле, в зале стало совсем темно. Во время спора никто не следил за сальными свечами, стоявшими на полу. Они нагорели и еле светились под шапками нагара.

Достав щипцы, Ржевский стал снимать его со свечей. Просветлело.

Вдруг три сильных удара потрясли входную дверь.

– Визитер! – прошел шепот между членами капитула. Они приняли торжественную осанку, изобразила глубокомыслие и величественно застыли.

Визитер, присланный от верховных руководителей ордена из Европы, интересовал их чрезвычайно.

Церемониймейстер с тростью вышел из ложи в соседний зал, называемый «chambre des pas-perdus»[3]. Страж врат затворил за ним дверь и стал возле нее с мечом в руках.

Церемониймейстер нашел в «chambre des pas-perdus» человека, одетого пышно и странно. Шляпа его была украшена перьями. Вишневая бархатная мантия расшита фиолетовыми иероглифами. Под ней на груди покоилась великолепная цепь, по-видимому, золотая, с таинственным зеркалом посередине и звеньями египетских жуков-скарабеев из блестящих камней. На переднике гостя было изображение сфинкса. Мистические перстни украшали пальцы поверх перчаток. Широкое, пышное жабо теснило его жирную, короткую шею. На бедре висел меч с крестообразной рукоятью. Визитер был не один. В кресле сидела дама, укутанная с головы до ног покрывалом, но из-под прозрачной ткани можно было видеть ее прелестное лицо, грудь, шею и весь стан. На головке красавицы надет был венок из роз. Античный хитон открывал руки и шею и струящимися складками столь же скрывал, сколь и выдавал совершенство ее фигуры.

Приняв от гостя знаки и тайное слово, церемониймейстер с недоумением и в то же время с естественным восхищением вопросительно посмотрел на даму.

– Я, граф Калиостро, посланник Великого Кофта, гроссмейстера египетского масонства Иераконполя, пирамиды Хеопса, Мемфиса и всего Востока! – с грубым южным французским произношением сказал визитер. – Особа, прибывшая со мною, – моя жена, урожденная графиня Серафима ди Санта-Кроче. По статутам египетского масонства братья и сестры одинаково возводятся во все степени и допускаются к работам в ложах, ибо истинное масонство еще в раю открылось прародителям Адаму и Еве у древа познания, от коего и отведала Ева. Впрочем, этих свидетельств будет достаточно.

– Граф Калиостро?! – переспросил изумленный церемониймейстер. – Возможно ли?! Вы – знаменитый граф Калиостро?!

– Я тот, кто я есть, – с улыбкой отвечал Калиостро. – Молва любопытной, но бессмысленной толпы создает знаменитость. Мудрый этим пренебрегает.

– Но вы в Петербурге уже третий месяц!

– Я проживал здесь инкогнито, под именем врача Гвальдо, занимаясь исцелением страдальцев. Но поспешите возвестить капитулу о нашем прибытии, брат-церемониймейстер!

– Я не замедлю. Но должен предупредить, что по статутам капитула женщины в ложу не допускаются!

– Передайте вашему наместному мастеру эту записку. Будет достаточно.

Говоря так, Калиостро приложил к документам еще маленькое письмецо, сложенное треугольником.

Церемониймейстер поклонился и постучал трижды в двери ложи, два раза подряд и третий, повременив, слабее.

Стоявший за дверями великий страж отвечал ему тоже тремя ударами.

Церемониймейстер вновь постучал три раза.

После совершившегося в зале специального обряда он предстал перед мастером.

– Брат, кого нашли вы в Зале утерянных шагов? – последовал вопрос.

– Посланника Великого Кофта, гроссмейстера египетского масонства Гиераконполя, пирамиды Хеопса, Мемфиса и всего Востока, брата Калиостро, и супругу его, сестру Серафиму, урожденную графиню ди Санта-Кроче, того же священного ордена Великую матерь, в подтверждение чего вручены мне его патенты, сертификаты, грамоты и некое послание.

Говоря это, церемониймейстер положил бумаги на алтарь перед креслом великого мастера.

– Калиостро! – пронесся изумленный шепот. Елагин поспешно взял документы и треугольную записку. Внимательно ознакомившись с ними, он обратился к присутствующим:

– Почтенные братья, могу удостоверить правильность представленных документов и прошу вашего согласия на допущение в ложу вышеозначенных лиц.

Между братьями шепотом начались переговоры и споры. Всех смущало, что граф Калиостро пожаловал не один, а с супругой, между тем как в ложу капитула женщины до сих пор не допускались. Однако обошедшее всех треугольное письмецо, переданное братьям капитула наместным мастером, рассеяло их сомнения. К этому прибавилось и естественное любопытство увидеть необыкновенную красавицу. Церемониймейстер шепнул каждому о наружности графини Серафимы.

Придя к единодушному решению, члены капитула выразили свое согласие, одновременно ударив один раз молотком. Ржевский вновь поспешно снял нагар со свечей.

Для сопровождения в ложу почетных гостей великий мастер назначил двух ассистентов. Выбор его остановился на Мещерском и Голицыне. Вместе с братом-церемониймейстером они вышли из ложи. Опять начались перестукивания. Наконец через приоткрытую дверь страж спросил: «Кто там?»

– Это брат Калиостро и сестра Серафима, которые желают ознакомиться с нашей работой! – послышался ответ.

Дверь закрыли. Немного посидели в молчании.

Великий мастер поднял молоток и ударил – страж распахнул двери. Великий мастер ударил еще один раз. Братья капитула поднялись, обнажили шпаги и скрестили их, образуя так называемый «стальной свод».