– Ах, как она скучно пишет! – воскликнула порывистая месмерианка. – Бога ради, драгоценная Катерина Ивановна, скажите мне на словах, в чем дело?

Катерина Ивановна с улыбкой взяла у нее листки и своими словами кратко изложила содержание письма. Приехав в Митаву, Калиостро явился к дяде Шарлотты как франкмасону, и был затем представлен ее отцу и господину обербург-графу фон Говену, как испытанный и знающий масон. Он объявил, что прислан от своих начальников как великий мастер основать ложу союза, куда будут допускаться и женщины. Сочлены сей ложи вступят в тайное общество, которое ведет к высочайшему блаженству тех, кто ищет истины. В эту ложу и вступили родные Шарлотты, она сама, многие митавские дамы, надворный советник Швандер, господин фон Тительминде, доктор Либ и нотариус Бенц. Хотя всех лекарей Калиостро не иначе, как скотами, не называл…

Далее изображалось, как все эти лица подпали под обаяние магика, который объяснял им сокровенную мудрость в мистических изображениях очень выразительно, с пленяющим красноречием, «но между прочим часто говорил он нечто и такое, что весьма много на вздор походило». Сообщались чудесные его заклинания, поиски некоего клада, обещание Шарлотте, что она «будет наслаждаться спасительным обхождением с мертвыми», от сокровенных начальников будет послана в духовное путешествие по планетам, потом возведена в степень защитницы всего земного шара. «И я этому, как Духу Святому, верила».

«Калиостро истощил всю свою хитрость, дабы я поехала провожать его в Петербург, – писала Шарлотта. – Говорил нам, что он великую монархиню всей России примет в ложу как защитницу союза, а я, по его словам, назначалась в Петербург быть учредительницей этой ложи. Выгоды, которые он предвещал для всей Курляндии от этого, были столь велики и вероятны, что добродушный кой родитель, как усердный сын отечества, и многие другие неотступно меня старались уговорить, чтобы с Калиостро в путь отправилась. Но я воздержалась. Ныне же после долгого размышления мы все в Калиостро сомневаться начинаем: не обманул ли он нас? Тем более, что его превосходительство господин обербург-граф фон дер Говен недавно мне открыл, что Калиостро по проворству своему получил от него 800 червонцев да сверх того весьма дорогой бриллиантовый перстень. Да и еще он думает, что другой приятель также дал ему кругленькую сумму. Может быть, и отец мой, и дядя кое-что прибавили. Однако я обещала Калиостро, что коль скоро узнаю, что великая Екатерина в своем государстве сделается защитницей ложи союза и позволит себя посвятить магии, и если эта несравненная монархиня прикажет мне к себе приехать, чтобы эту ложу основать, тогда я, провожая моего отца, нашего надзирателя и еще одного брата с одной сестрой и тетеньку Констанцию-Анжелику-Беату-Доротею баронессу фон Гемор оф Цвибель Соломониус, также в путь отправлюсь».

На последних полутора страницах Шарлотта фон дер Рекке просила Катерину Ивановну сообщить, какое впечатление произвел Калиостро в Петербурге и представлен ли ко двору?

Приложенное письмо Калиостро к Шарлотте было написано на итальянском языке, причем его многочисленные ошибки «негодной орфографии» были тщательно подчеркнуты. Письмо начиналось обращением: «Любезная дочь и сестрица!» – и оканчивалось: «Ваш навсегда, сердечно вас любящий». В письме Калиостро напоминал о своей «братской любви». Но особенно настаивал: «Молчание может наставить вас на истинный путь этих савских жен и соединить небесной славой». В некоторых частях письма он переходил в обращении на второе лицо и уверял: «Я всегда тот же для тебя». Между прочим поручал от его имени облобызать всю ложу, «и особенно вашего дорогого батюшку, и матушку, и сестрицу, и скажите, что в скором времени надеюсь лично заключить их в свои объятия и насладиться приятной беседой». О себе Калиостро говорил туманно, что видит себя окруженным опасностями, горестями и неприятностями.

Итальянское письмо Калиостро произвело сильнейшее впечатление на госпожу Ковалинскую. В большом волнении, вне себя, она то порывалась идти, то опускалась в кресло изнеможенная.

– Я потребую у него объяснения! Я потребую у него объяснения! – только и могла она произнести.

– Вы видите, что составленное мною мнение о нем близко к истине, – сказала Катерина Ивановна. – Будьте же осторожны. Сей заезжий магик простирает далеко свои планы. А теперь я должна проститься с вами.

– Я потребую у него объяснения! Я потребую у него объяснения! – повторяла госпожа Ковалинская вне себя.

Как женщина, она имела достаточную причину волноваться. За ее корсажем покоилось треугольное письмецо графа Калиостро, полученное ею накануне со специально прибывшим с ним Казимиром. Оно было тоже написано на своеобразном итальянском наречии, с той же орфографией, так же начиналось и оканчивалось, так же говорило о «братской любви», так же рекомендовало молчание «савских жен», наконец, магик в нем развивал план нового союза с участием «сестриц», основательницей коего должна быть она, Ковалинская, а со временем обещалось и духовное путешествие по планетам, и многое другое. Уже и ответ на это послание был заготовлен госпожой Ковалинской. По условию, она должна была положить его в отдаленном гроте в парках Озерков и нарочно провела Казимира в этот грот, о существовании которого возвестил Калиостро, как он писал, «дух чистой души оскорбленной, в нем обитающий время и полвремени, и еще время». Казимир должен был за пребывание магика в Озерках отвечать за эту таинственную переписку под покровительством «духа оскорбленной души». А теперь оказалось, что Калиостро точно такие же обещания дает и письма пишет этой немецкой Шарлотте, этой томительно скучной курляндской дуре!

Госпожа Ковалинская задыхалась от негодования. Гордость не позволяла ей сознаться в том, что это была ревность и что магик произвел на нее сильнейшее впечатление особенно в те мгновения, когда почти нес ее в могучих объятиях по темной лестнице в Итальянских.

Дойдя до двери покоя, где находился светлейший, полковник Бауер, осторожно отодвинув край великолепного тяжелого гобелена, на мгновение стал свидетелем весьма оживленной, но довольно странной и вольной сцены. Князь Потемкин, без парика, в распахнутой малиновой венгерке, гонялся за маркизой Тиферет.

Красавица, как легкая лань, ускользала от него между столами, креслами и прихотливо изогнутыми софами. Неподвижная улыбка открывала ослепительные перлы ее зубов, и порою с алых уст слетало легкое, неопределенное восклицание:

– А!.. Ха-а…

Ослепленный мгновенным увлечением, столь ему свойственным, князь Потемкин напоминал древнего циклопа, пытающегося настигнуть легконогую нимфу. Но при гвардейском росте и массивной грузной фигуре он довольно ловко переставлял огромные ноги в мягких черных бархатных сапогах, удивительно напоминавших медвежьи. В то мгновение, когда адъютант заглянул за гобелен, Потемкин настиг красавицу и схватил ее за талию. И тут же получил сильный и чувствительный удар по пальцам магическим жезлом, который маркиза постоянно носила с собой, и отдернул руки. Полковник Бауер поспешно отпрянул за гобелен и со страхом обернулся к гостю, желая понять по выражению его лица, видел ли он эту античную сцену. Но глаза магика по обыкновению витали в небесах, а физиономия имела какое-то лунатическое выражение. Адъютант успокоился. Ему показалось, что за гобеленом раздался звук, похожий на поцелуй. Повременив, полковник Бауер кашлянул.

– Кто там? Что надо? – послышался недовольный голос Потемкина.

– Это я, ваша светлость! – возвысил голос Бауер.

– Ну-у-у! – отозвался князь звуком, весьма похожим на ворчание потревоженного медведя в берлоге.

Полковник Бауер смело распахнул гобелен и жестом предложил магику войти.

Маркиза Тиферет сидела на софе. Пламенные очи ее были опущены и прикрыты тенью длинных ресниц. Грудь бурно волновалась. К улыбающимся устам она поднесла распускающуюся лилию магического жезла. Князь Потемкин сидел недалеко и дул на пальцы правой руки, где отчетливым синим рубцом обозначился ловкий удар итальянки.