Предаваясь этим размышлениям, полковник шел к башне, избрав ближайшую дорогу через кусты. Вдруг он услышал, что кто-то целуется. Взглянув из-за угла, полковник увидел посреди садика, у мраморной высокой вазы, графа Калиостро и госпожу Ковалинскую. Магик отечески покоил супругу управителя дел светлейшего на своей мощной груди, Ковалинская схватила шею магика, запрокинула головку, и Калиостро целовал ее полураскрытые уста сильно, сочно, звучно и часто.

Полковник спрятался, переждал и, кашлем возвестив о своем приближении, вошел в убежище любви.

Едва Калиостро и госпожа Ковалинская отошли от грота на такое расстояние, что их не могли ни видеть, ни слышать, как месмерианка отняла свою руку и почти оттолкнула магика, стала громко вздыхать и дрожать всем телом. Калиостро молчал и спокойно шел по темным аллеям. Вдруг Ковалинская с силой схватила его за руку и потащила в сторону. Они почти бежали, и магик еле поспевал за ней, спотыкаясь. Спутники достигли высокой зеленой стены из подстриженных ветвей кустов и деревьев, непроницаемых для посторонних взоров. Посередине стояла стройная античная ваза. Звездное небо озаряло это укромное убежище. Здесь-то Ковалинская остановилась. Подняв черные полные слез глаза к сиявшим созвездиям, она прижимала руки к сердцу, громко вздыхала и содрогалась всем телом.

Магик молча стоял перед ней. Но лицо его ничего не выражало, а глаза блуждали в заоблачных пространствах. Он закутался в свою хламиду. Золоченый змей высокой тиары сверкал над его широким лбом.

– Я задыхаюсь! Умираю! Сердце мое разрывается от боли! – вдруг вскричала Ковалинская. – Я все утратила. Все мои прекрасные сны исчезли, улетели. Священнейшие чувства мои поруганы, осквернены… Я вся, вся осквернена! О, Крылья Духа! Дайте мне Крылья Духа, – протягивая руки к звездам, восклицала Ковалинская, – и я улечу, унесусь от сей юдоли плача, от грязи земной, где ползают чудовища лжи и коварства, в царство чистых, светлых духов!

– Дайте мне руку, дочь моя, и полетим вместе! – вдруг сказал магик и протянул было руку. Но едва его пальцы коснулись Ковалинской, как она вся затряслась и отскочила от него.

– Прочь! Не прикасайтесь! Снимите эту тиару! Сбросьте эту мантию! Довольно притворства. Я знаю все! О, бесчувственный! О, коварный! О, жалкий фокусник! Вами, вами я осквернена, вся осквернена! О, Крылья Духа! О, я несчастная, несчастная, несчастная!

Госпожа Ковалинская бессильно опустила тонкие ручки и, подняв огромные глаза к звездам, красиво источала сверкающие, как перлы, крупные слезы, катившиеся по бледным щекам.

Магик пристально смотрел на Ковалинскую.

– Ганнахиил – покровительствующий дух, которого я к вам приставил, – сказал он торжественно. – Он следит за вами со дня нашего союза. Он ежечасно отчитывается о ваших мыслях и делах. Поэтому мне все известно о вашем состоянии, о сомнениях, которые вас терзают, о темном действии врагов моих, кои хотят исторгнуть вас из моих рук, зная, сколь великое поприще вас ожидает.

Но борись борись, любезнейшая дочь моя! Исповедуйся мне! Выбрось из сердца черную мглу!

– Нет, я не поддамся хитрым речам вашим, Калиостро, – решительно сказала Ковалинская, переходя от экзальтации к обычному состоянию разгневанной женщины. Ах, как я волновалась за вас, когда вы искали это пропавшее серебро светлейшего! Достойно ли вас такое упражнение? Простой ясновидящий легко проделал бы то же самое! И все это путешествие к башне и гроту! И этот ваш костюм… снимите! Я хочу видеть вас просто графом.

– Я готов исполнить ваше желание, – отвечал Калиостро, снимая тиару и мантию, кладя их на пьедестал вазы. – В эти внешние знаки облачаемся мы только для профанов. Но ваши упреки несправедливы. Не я ли говорил князю Потемкину, что поиски ворованого столового серебра – задача, недостойная меня.

– Ах, не только это! – возразила, поднося руку к виску, госпожа Ковалинская. – Не только это, а все, весь ваш тон и все магические действия, все это такого странного, дурного тона, как в ярмарочном балагане, что я не узнаю божественного Калиостро, каким созерцала его впервые среди страждущих бедняков, исцеляющего, благотворящего безвозмездно… Ах, мои мечты, мои золотые сны, куда вы улетели!

– Они возвратятся, крылатые вестники вашего возрождения! Отгоните темных искусителей от сердца вашего. Балаган, сказали вы, ярмарочный балаган! И это верно. Мы на ярмарке тщеславия, на базаре суеты, в балагане роскоши, сладострастия, мудрствования тленной славы! Мы в балагане наездников мира сего: сынов похоти, рабов князя тьмы! Мы в балагане раззолоченном и размалеванном. Так прочь же отсюда, дочь моя! Дай мне руку, и я поведу тебя в храм братства и свободы!

Калиостро широким жестом подал раскрытую руку Ковалинской. Но она не приняла.

– Я не могу верить вам, – сказала она холодно.

– Так ли глубоко темное начало сделало каменным сердце твое, дочь моя? Ты еще не веришь мне? – переспросил магик прочувствованным тоном.

– Не верю! Не верю! И не верю! – слегка притопывая ножкой, капризно повторила Ковалинская.

Магик помолчал, как бы прислушиваясь.

– Да! Да! Слышу!.. Понимаю!.. Да, Ганнахиил, да! – прошептал он. – Сейчас получил я извещение от покорного мне духа, – сказал он затем. – Выяснилось, чьи магические темные флюиды поработили ваше неопытное и неискушенное сердце. Так, узнал я в этом моего старого злодея. Я истреблю его. Со скорбью в сердце, но истреблю! Ибо то мой ученик, полученные от меня знания в силы против меня и великого дела моего направляющий.

– Ваши речи темны, Калиостро! Кто этот неприятель и предатель ваш? Кажется, я узнала, – сказала Ковалинская. – Но вы избранной женщиной меня назвали. К чему я избрана?

– Я уже говорил, что вы вступите сперва в число савских жен, светильники которых пламенеют непрестанно день и ночь. Учреждается «Союз усыновления». В этом «Союзе» Великая матерь усыновляет и удочеряет возрожденных и преображенных. Эта Великая матерь есть царица Савская, которая достигла в магии высочайшей степени, коей не могла достигнуть еще ни одна женская душа. Царица Савская – Великая матерь многих миров. Вы же из числа жен, встречающих со светильниками жениха Феникса, первой станете. Затем будете возведены неизвестными начальниками в защитницы земного шара и тысячи тысяч блаженными сделать можете. Эти-то возможности вашего возвышения внушили зависть врагам света и добра. Они наполнили сердце ваше темными сомнениями.

– Я выслушала ваши обильные речи, Калиостро, – грустно сказала Ковалинская. – Скажите, вы больше никому из женщин не обещали столь же высокого положения в «Союзе усыновления» и в степени защитницы земного шара?

– Вам одной. Только вы избраны из всех женщин!

– Вы это говорили. Но если я стану защитницей и благотворительницей многих, то смогу ли судить их и карать за преступления, измену и коварство?

– Нежное созданье! Сможете и это!

– Но что же должна я сделать и как покаран обманувшего мое к нему доверие? Уверявшего в одном а на самом деле имевшего в себе иное?

– Когда будете стараться в достижении совершенства, тогда получите силу поразить смертью того, кого вы заподозрите.

– Пусть же придет ко мне сейчас эта сила! Пусть слово мое поразит смертью низкого обманщика! – сказала Ковалинская с мертвенно-бледным лицом и горящими ненавистью глазами. И, протянув руку к груди магика, она вскричала:

– Ты лжешь. Калиостро!

Казалось, из пальцев экзальтированной месмерианки в самом деле вышла и толкнула в грудь магика некая нервная разящая сила. Он пошатнулся, и на мгновение лицо его приняло растерянное выражение. Но вслед за этим нахмурился, уперся и скрестил на груди руки.

– Ты лжешь, Калиостро! Ты нагло лжешь! – продолжала Ковалинская свистящим ревнивым шепотом. – Посмеешь ли ты отрицать, что точно такие же обещания давал ты этой курляндской дуре Шарлотте фон дер Рекке?

– А, вот что! – сказал магик спокойно и улыбнулся.