В течение нескольких томительно долгих минут мальчик смотрел на собаку так, словно перед ним было чудовище, сошедшее со страниц старых книг. Щеки Баррика покрывала смертельная бледность, глаза расширились от ужаса. Внезапно кровь прилила у него к голове, лицо до корней волос вспыхнуло багровым румянцем. Бриони показалось, что голова брата охвачена пламенем. Не говоря ни слова, он схватил один из луков Бриони, стоявший у стены, и набросился на обидчика Бриони приросла к полу и с ужасом наблюдала, как ее брат яростно колотит скулящего и извивающегося щенка. Несчастное животное попыталось спрятаться под кровать Бриони, но Баррик преградил щенку путь, продолжая его бить по уже покрывшейся багровыми рубцами спине. Тут Бриони стряхнула с себя оцепенение, завизжала и схватила брата за руку, ощутив под пальцами горячую липкую кровь, струившуюся из раны.
Щенок, воспользовавшись моментом, забился под кровать. Баррик бросил треснувший лук на забрызганный кровью пол и выбежал из комнаты, всхлипывая и бормоча проклятия.
Будь на месте Баррика кто-то другой, Бриони прониклась бы к нему лютой ненавистью. Ненавидеть Баррика она не могла, хотя оправдать его поступок не могла тоже. Злополучный щенок навсегда утратил прежнюю жизнерадостность. Он заметно прихрамывал и стал таким пугливым, что забивался под кровать, стоило кому-то повысить голос. Баррик старался не замечать его, а Симаргил научился различать его шаги и, заслышав их, убегал из комнаты. С тех пор по поведению собаки можно было узнать о приближении принца.
Да любой другой человек, проявивший подобную жестокость, стал бы заклятым врагом Бриони. Из всех дурных качеств человеческой натуры жестокость вызывала у нее наибольшее отвращение. Но она слишком хорошо знала брата и помнила, что приступы ярости являются отражением его страхов и ночных кошмаров, с самого раннего детства с удручающим упорством преследовавших его.
Подчас Баррик вел себя чудовищно, но его самые неприглядные поступки пробуждали у сестры не отвращение, а сострадание. Бриони не сомневалась, что под маской грубости и заносчивости, которой Баррик отгородился от мира, скрывается чуткая и ранимая душа. После смерти их матери одна Бриони знала, что по ночам Баррик часто просыпается в слезах и хватает сестру за руку, чтобы убедиться в реальности собственного существования. Он изводил ее насмешками, но в редкие минуты откровенности говорил, что без нее не смог бы жить. Больше всего на свете Баррик боялся, что после смерти душа его не обретет покоя, что в наказание за богохульство, надменность и гордыню он не попадет на небеса и будет разлучен с благочестивой душой Бриони.
«Мой черный колючий терновник» — так подчас называл Баррика отец. С тех пор как Баррик получил право самостоятельно выбирать себе одежду, он одевался исключительно в черное.
— В отличие от обычного терновника, эта колючка ухитряется колоть саму себя, — грустно шутил король Олин.
Догадывался ли отец о том, что передал младшему сыну тяготевшее над ним проклятие? При мысли об этом Бриони испытывала жгучую боль. То, что жизнь ее обожаемого отца и брата-близнеца отравил душевный недуг, само по себе было ужасно; но тяжелее всего было сознавать, что они тайно договорились сберечь от нее свою тайну. Теперь на все воспоминания Бриони падал отсвет подозрительности — ей казалось, что прошлое проникнуто ложью и фальшью. Самые разные события ее детства, счастливые, тревожные, печальные, порой представлялись ей хитроумными измышлениями, придуманными исключительно ради того, чтоб занять глупую девчонку и не позволить ей вмешиваться в серьезные взрослые дела.
Воспоминания об отце и брате, быть может потерянных навеки, были так мучительны, что Бриони гнала их от себя. «Помогите мне думать о них поменьше, всемогущие боги, иначе я сойду с ума!» — порой молила она. Но все мольбы оказывались тщетными, мысли возвращались вновь и вновь, принося с собой новые страдания, наполнявшие собой каждый день и каждый час Бриони.
Достигнув озерного края вблизи границы Сиана, дорога принялась петлять меж болотистых пустошей и скалистых хребтов крохотного княжества Тайрос-Бридж. За несколько дней пути бродячая труппа не встретила ни одного города, ни даже деревни, где можно было бы дать представление. Запасы съестного быстро истощились, и актеры потуже затянули пояса. На одной из крупных ферм, расположенных уже на территории Сиана, им пришлось забыть о высоком искусстве и помочь фермеру починить загон для скота и построить новый хлев. В награду тот предоставил им кров в сухом и теплом амбаре и несколько раз накормил до отвала. Бриони вместе со всеми таскала тяжелые камни, не обращая внимания на ледяной ветер и дождь. Конечно, принцесса не привыкла к тяжелому труду, но шутки товарищей не давали ей упасть духом. К собственному удивлению, она чувствовала себя почти счастливой.
«Что еще мне остается делать теперь, когда престол, принадлежавший моей семье, захвачен врагами? — спрашивала она себя. — Позабыть о том, что я принцесса, и безропотно возиться в грязи, ворочая камни. Пусть руки у меня стали красными и грубыми, как у простой крестьянки, мне на это наплевать».
Бриони на собственном опыте убедилась, что тяжелая работа это наилучшее лекарство от тягостных мыслей. Каждый вечер она буквально валилась с ног от усталости, и у нее не оставалось сил на тревоги и терзания. В большинстве своем люди живут именно так, думала принцесса. Дни проводят в трудах, ночью спят крепким сном. Развлечения для них — невероятная редкость. Неудивительно, что представления бродячих актеров собирают толпы восторженных зрителей. Теперь Бриони понимала почему перемены, произошедшие в королевстве, так мало занимали ее подданных. Жизнь этих людей полна тяжелых забот, а политические игры во дворцах и замках бесконечно далеки от их суровой обыденности. Принцесса твердо решила: вернув трон Эддонов, она заставит придворных несколько дней в месяц строить загоны на сырых, открытых холодным ветрам пастбищах.
Бриони представила себе, как отнесутся к этому приказу изнеженные франты и щеголихи, и невольно засмеялась вслух, испугав добряка Доуэна Бирча.
— Клянусь всемогущим Тригоном, парень, совсем спятил! — пробормотал тот. — Хохочешь без причины, как ненормальный! И смех у тебя какой-то дикий. Я уж подумал, что ненароком уронил тебе на ногу камень и ты завываешь от боли.
— Если бы ты уронил мне на ногу камень, тебе бы самому не поздоровилось, — заявила Бриони. — От моего крика ты бы наверняка оглох, и твоя глухота послужила бы достойной расплатой за мою хромоту.
— У мальчишки острый язык, — заметил Бирч, обращаясь к Фейвалу, ведущему актеру труппы. — Пожалуй, вскоре он заткнет за пояс самого Хьюни.
— Острый язык — это полбеды, — с кислой улыбкой изрек Фейвал. — Надеюсь, язык этого юноши никогда не станет таким грязным, как у мастера Невина. И у него не возникнет желания превзойти почтенного джентльмена по части богохульств.
— Даже если желание возникнет, ему вряд ли удастся его осуществить, — раздался громовой голос Хьюни. — Ни этому мальчишке, ни кому-то из вас не выдумать тех грандиозных проклятий, какие срываются у меня с языка каждое утро, когда моя бедная голова трещит с похмелья, а желудок горит огнем. Впрочем, телесные муки — сущий пустяк по сравнению с мыслью о том, что я по-прежнему принадлежу к презренной компании воров, болванов и потаскух мужского пола.
— Кто привел сюда осла? Мне кажется, я слышал его пронзительные вопли. — Финн Теодорос, полагавший, что возраст и тучность дают ему право не слишком надрываться на работе, поднялся с недостроенной стены, где только что восседал. — Ах нет, это милейший Невин упражняется в остроумии! Увы, нашему дорогому другу пора понять, что остроумие — дар богов, и непроходимый глупец не сможет его развить, даже если измучает всех своими плоскими шутками.
— Я и не думал шутить, — проворчал Невин. — Я сказал, что меня окружают болваны и потаскухи мужского пола. Хотелось бы мне, чтобы это была шутка. Но это горькая правда.
