При этом девушка сделала легкий поклон, ловко поправила капюшон мантильи и складки платья, улыбнулась еще раз и продолжала свой путь.

Рауль почтительно посторонился, чтобы пропустить ее, но, когда она прошла, обернулся посмотреть на нее. Девушка удалялась походкой хорошенькой серой мышки, выбирая, куда ступить своей маленькой ножкой. Когда она прошла шагов сто, походка ее сделалась медленнее, она поступила точно так же, как и Рауль: повернула голову назад и заметила Рауля, все еще стоявшего на том же месте, с шляпой в руке.

«Боже мой! — подумала она, — как он хорош и как он на меня смотрит… Что, если он пойдет за мной?!»

Однако в этой мысли, вероятно, не было для нее ничего страшного, потому что она не ускорила своих шагов.

«Какая она хорошенькая! — подумал Рауль в то же время. — Не пойти ли мне за ней?»…

Одну секунду он был в нерешимости; но сон прошлой ночи вдруг пришел ему на память: он вспомнил о Деборе с ее бледным и гордым личиком и арабскими глазами.

«К чему мне следовать за этой гризеткой? — спросил он себя. — Не увижу ли я через минуту существо еще более прелестное?..»

Однако его нерешимость еще продолжалась, и если бы он заметил, что молодая девушка еще обернулась взглянуть на него, то, без всякого сомнения, пошел бы за нею. Но это движение ускользнуло от него, толпы зевак заслонили от него незнакомку и он вдруг потерял ее из виду. Этого было достаточно, чтобы изгладить из головы Рауля мимолетное впечатление. Он надел шляпу на голову и поспешно обогнул угол улицы Сент-Онорэ. Между тем, незнакомка, удаляясь, еще повторяла:

— Что, если он пойдет за мною? Что, если он пойдет за мною?..

Но Рауль не пошел за девушкой по имени Луцифер…

Через несколько минут Рауль дошел до дома Эзехиеля Натана. Как и накануне, он прошел три ступени, которые вели к единственному входу в этот дом, как накануне, поднял молоток и громко им стукнул. Ему показалось, что молоток, стукнув по бронзовой дощечке, на этот раз извлек из нее более веселый звук и что эхо, пробудившееся внутри дома, приветствовало его как дружеский голос. Прошло минуты две. Большая абруццская собака, сидевшая на цепи на дворе, бешено завыла. Рауль думал о Деборе.

«Она придет», — говорил он сам себе.

Но походка, нимало не похожая на ее шаги, раздалась в коридоре. Растворилась форточка и из нее выглянуло желтое и пергаментное лицо. Голос вовсе не свежий и не молодой спросил:

— Кто вы и чего вам нужно?

Рауль задрожал. Натан заменил Дебору. Однако молодой человек отвечал:

— Я дворянин, которого вы принимали вчера вечером, мне нужно видеть вас…

— А-а! В самом деле, теперь я вас узнал. Извините меня, но я вижу такое множество людей каждый день, что иногда смешиваю лица. Притом я старею и память у меня уже не так хороша, как прежде.

— Хорошо… хорошо, но отворите же мне дверь…

— Сейчас, сейчас, — отвечал жид, отодвигая запоры.

Дверь растворилась. Рауль вошел.

— Пожалуйте за мной, — сказал жид, — мы поговорим о делах наверху.

Рауль пошел за Натаном и дорогой смотрел повсюду, не приметит ли Деборы, но девушка оставалась невидимой, и ничто не обнаруживало ее присутствия. Рауль и ростовщик пришли в ту комнату, которую мы уже знаем. Жид сел в старое кресло, положил на прилавок свои хищные и крючковатые руки с желтыми пальцами и черными ногтями и сказал:

— Если вы пришли за новым займом, то вы уже знаете, что я не могу дать ничего без залога… Посмотрим, каков залог…

— Я пришел не занимать, — отвечал Рауль.

— Чего же вы желаете?

— Возвратить вам свой долг.

— Шестьдесят луидоров?

— Да.

— Но вы брали у меня эти деньги на шесть недель…

— Я предпочитаю расплатиться с вами сейчас.

— Вы, конечно, не забыли нашего условия, что проценты будут одинаковы, заплатите ли вы деньги через два дня или через шесть недель?

— Помню, помню и не спорю. Я вам должен шестьдесят луидоров, вот они…

И Рауль положил перед жидом небольшую кучку золотых монет.

— Счет верен, — сказал Натан, взвесив каждый луидор в своих ястребиных когтях. — Золото хорошее и не обрезанное! Черт побери, как вы аккуратны!..

— Это вас удивляет?

— Нисколько. Я не удивляюсь ничему. Я говорю только, что с вами приятно иметь дело. Поверьте, что моя касса будет всегда к вашим услугам. Вам стоит только сказать слово.

Рауль сделал головой знак, который, пожалуй, мог быть принят за благодарность.

— Вы должны отдать мои часы, — сказал он потом.

— Справедливо, а я было и забыл!.. Это очень смешно… но будьте спокойны, они здесь…

Натан встал с кресла, подошел к сундуку и растворил его. Часы Рауля действительно лежали в сундуке, посреди груды вещей всякого рода. На каждой вещи был привязан ярлычок, на котором обозначались число, условия и имя владельца. Этот порядок, по всей вероятности, служил основным началом при устройстве заемного банка, известного у нас под именем mont-de-piete, того филантропического заведения, которое дает взаймы деньги работникам, студентам и девицам, живущим на содержании, за такие проценты, в которых не захотят признаться даже ростовщики. Но таковы уж наши нравы и законы.

Натан взял часы, снял ярлык и подал их Раулю, говоря:

— Те самые, не так ли?

— Да, — отвечал молодой человек.

— Они очень хороши, если бы вы предложили мне купить их, так как бриллианты чудесной воды, то я, кажется, сделал бы глупость и заплатил бы вам за них сто луидоров… Да, право, сто луидоров… не отпираюсь…

— Надеюсь, что я никогда не буду иметь надобности продавать их, — отвечал молодой человек, желая продолжить разговор, надеясь, что скоро явится Дебора.

— Тем лучше для вас. О! тем лучше, — прошептал Натан с умилением.

— Благодарю, — сказал Рауль.

— Позвольте мне задать вам вопрос?

— Охотно.

— Может быть, вы найдете его нескромным?

— Нисколько.

— Вероятно, вы получили наследство после вчерашнего дня?

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

— Потому что вчера вы занимали деньги, а сегодня у вас, кажется, их достаточно.

— Нет, — отвечал Рауль с улыбкой, — я не получил наследства, а выиграл.

— А! вы последовали моему косвенному совету?

— Какому?

— Пойти в игорный дом?

— Да, и мне посчастливилось.

— Фортуна вам улыбалась?

— Целую ночь.

— Стало быть, вы выиграли много?

— Очень.

— А сколько?

— Двести тысяч ливров.

— Двести тысяч! — повторил жид, задрожав на своем кресле.

— Да, именно столько.

— Знаете ли, это бесподобно!

— Конечно.

— А вы не находите, что, взяв с вас десять луидоров взамен мысли сесть за игорный стол, я взял с вас за эту мысль не слишком дорого?

— Я готов согласиться с этим…

— Тогда позвольте же мне дать вам второй совет, такой же хороший, как первый, и за который я ничего не возьму с вас…

— Какой?

— Теперь, когда вы разбогатели, не ходите более никогда в игорный дом.

— Почему?

— Просто потому, что, если вы выиграли эти деньги в четыре часа, то проиграете их в два…

— Этого нельзя знать наверно.

— По крайней мере, это довольно вероятно. Я видел много людей, которые были в положении, подобном вашему, исключая огромность выигранной вами суммы, успех опьянял их, они возвращались к игре, чтобы удвоить свое богатство, и на другое утро прибегали ко мне заложить что-нибудь и снова отправляться пытать счастья, которое насмехалось над их усилиями, как молодая кокетка…

— Благодарю вас за советы, но люди, о которых вы говорите, все были безумцы, терявшие голову, упорствовавшие против несчастья, не имевшие хладнокровия и твердости, необходимых для игрока…

— А имеете ли вы это хладнокровие и эту твердость?

— Думаю, что так.

— Итак, вы еще будете играть?

— Не знаю… Может быть.

— Если так, то не пройдет и недели, как эти часы, которые я возвратил вам, опять займут место в моем сундуке.