— Зато есть военное положение, которое весьма способствует развитию паранойи. Сам подумай, откуда вдруг у ворот возьмется одинокая девушка в дорогом платье да еще с сумками? Как такая хрупкая мамзелька в шелках да оборочках такие баулы с корзинкой перла, где ж телега сопровождения или, на худой конец, бабка-дуэнья на ослике?

— Но ты же будешь со мной, у меня безупречная репутация, — действовал мне на нервы Сивка.

— Про твою репутацию мы наслышаны, ни одна приличная девушка с тобой одна путешествовать не будет, так что сто пудово ее примут за иностранную шпионку или преступный элемент, — влез Сосискин.

— Все, Сивка, не делай мне головную боль, берешь кошелек, покупаешь, что я сказала, и мухой назад. Если тебе по дороге попадется кабак, — помахала я перед его носом кулаком, — то настоятельно рекомендую отвернуть от него свою морду, ибо в гневе я страшна. Не веришь, спроси у Сосискина. С размером, надеюсь, не промахнешься?

Сивка обижено посмотрел на меня и сообщил, что никогда не ошибался в вопросах женской одежды, а особенно белья.

— Белье-то какое покупать: известных мастеров или что попроще? — решил вогнать меня в краску этот наивняк.

— Обойдусь без парадно-выгребных панталонов с рюшами приятного коричневого цвета от местного Кардена, а то при виде их на мне ты Сосискина слюнями закапаешь, — отбрила я.

— Кстати, обувь ей не вздумай покупать, у нее подъем высокий, купишь какой-нибудь испанский сапожок, а я потом жабой давиться буду за выброшенные деньги, — проявил знание моей анатомии Сосискин.

И эти два ценителя моих прелестей начали увлечено переругиваться, обсуждая достоинства и недостатки моей фигуры. Мне это быстро надоело, на горизонте маячила перспектива оказаться в гостинице со всеми удобствами, поэтому я, пожелав Сивке попутного ветра в горбатую спину, велела возвращаться как можно быстрее.

— У меня не горбатая спина, — на прощанье вякнул он и, услышав, что сейчас она такой станет, резво ускакал.

Как только цокот его копыт растаял вдали, я тут же сползла на обочину и разлеглась на травке. Мне хотелось в тишине подумать, как нам действовать дальше и убедить Сивку не сдавать нас Ковену магов. Скатившийся вслед за мной пес был подозрительно тих и задумчив. Видимо, сильно переживал, что выпустил из виду кошелек. Но мне было не до его мятущийся души, мой мозг жаждал заняться аналитической работой. Только я настроилась на мыслительный процесс, как Сосискин, видимо решив реабилитироваться за утренний скандал, выдал гениальнейшее, с его точки зрения, предложение:

— Знаешь Дашка, я тут подумал и решил, как нам замаскироваться. — И, не дав мне возможности вставить хоть слово, добавил: — Нам надо прикинуться бродячими актерами.

Сочтя мое обалделое выражение лица за согласие, он продолжил:

— Это самый для нас лучший вариант. Ты сама терзала мой слух книжками, что с работы приносила домой редактировать, а там очень часто герои путешествовали с бродячими актерами или еще какими-нибудь циркачами, и никто не просекал, что они на самом деле попаданцы.

Пес поспешил развить свой успех, приняв повиснувшее молчание за одобрение:

— Сама знаешь, актеры — люди с чудинкой, им и словечки незнакомые простят, и внешний вид за костюмы театральные примут.

Сосискин победно смотрел на меня: мол, смотри, какой я Эйнштейн, не то что ты, олигофренка в стадии дебильности. Жалко было его расстраивать, но надо было душить эту идею на корню, пока он не разошелся.

— Ты предлагаешь нам с тобой притвориться Бременскими музыкантами? — невинно уточнил зарождающийся в глубине души скандал.

— Угу, — радостно прогудел он.

Я решила сначала проявить милосердие и не слишком его расстраивать, он же хотел как лучше, но, подумав, плюнула на все реверансы и с ленцой в голосе протянула:

— Осла, петуха, кота и трубадура не хватает до комплекта, а от дуэта, сам понимаешь, эффект не тот. Но ты особо не переживай, я, если что, могу быть атаманшей, у меня и тельняшка есть. А в трубадуры назначим какого-нибудь местного дурачка, ознакомим с классической оперой, и будет он у нас петь: «Обидели юродивого, отняли копеечку». Поверь, успех будет ошеломляющий, а еще нас так осчастливят бурные и продолжительные аплодисменты, щедро разбавленные тухлыми яйцами и гнилыми помидорами, что когда местные меломаны будут нас бить, они сыграют роль анестезии. Для того чтобы притворяться актерами или певцами, надо обладать хоть какими-то талантами, а у нас с тобой их нет.

— Как это нет? Ты же в ванной постоянно что-то напеваешь, когда моешься, — возмутился пес.

Я вздохнула и задумчивым тоном поведала Сосискину печальную историю о своих музыкальных талантах. Моя речь журчала плавно и патетично, прям как у гусляра на княжеском пиру.

— Когда я была маленькая, а родителей твоих родителей еще не было даже в проекте, жили у нас на лестничной клетке замечательные соседи тетя Клава и дядя Боря. Они были настолько замечательные, что, когда тетя Клава выходила во двор, оттуда испарялись все местные алкаши, до этого мирно забивавшие козла. В доме не нашлось бы ни одного человека, которому бы эти добрые люди не испортили жизнь. У нас ни у кого не было будильников, потому что каждое утро, включая выходные, праздники и невзирая на погоду, ровно в шесть утра все просыпались от их жизнерадостных, наполненных любовью к ближнему, голосов. Начинал побудку обычно дядя Боря криком:

«Клава, ты посмотри, что делается на улице!!!»

Если кто-то еще не проснулся, то от крика тети Клавы: «Ой, Боря, это что, вот вчера такое было!!!» — все ползли на кухню ставить чайники, потому что поспать больше не удавалось никому. Завтраки проходили под их громогласное перемывание костей жильцам, и все это происходило, замечу, на балконе. Если кто пытался возмутиться, то на следующий день несчастного посещал еще более несчастный участковый и просил выдать хулигана, который вчера угрожал ножом или топором тете Клаве или дяде Боре. Да, да, мой друг, эти милые люди очень уважали эпистолярный жанр и своими шедеврами бомбардировали все тогдашние органы власти. Участковые милиционеры боялись их как огня. Да что там участковые. Их боялась даже моя бабушка, которая не страшилась конфискации и не дрожала перед очередным визитом в ОБХСС. Как, друг мой, ты не знаешь что такое ОБХСС? О-о-о, поверь мне, сегодняшние органы по борьбе с преступлениями в экономической сфере — это жалкое подобие нагонявшего в свое время ужас на всех работников торговли ОБХСС. Но моя бабушка плевала на эту страшную аббревиатуру, потому что она всегда знала, что у нее родится очаровательная внучка с ямочками на щеках и, чтобы девочка росла здоровой, ей обязательно надо бывать на свежем воздухе и пить парное молоко. А все это ребенок мог получить, только если у нас будет дача. Потому бабушка немножко обвешивала покупателей, немножко подкручивала весы, немножко мухлевала с гирями — в общем, чуть-чуть обворовывала и без того ободранных государством как липки советских граждан. Когда я родилась, она стала чуть больше обвешивать, чуть сильнее подкручивать весы и путаться в свою пользу, когда давала сдачу, ведь дачу надо было как можно скорее достроить. Вот в этот момент ею и заинтересовалось ОБХСС. Может быть, если бы меня еще не было, бабушка и попала бы под конфискацию и надолго сменила место жительства, но я уже появилась на свет, и никакое ОБХСС не смогло бабуле помешать вывозить внучку на природу. Ты спрашиваешь меня, зачем она так делала? Отвечу. Если бы она это все не делала, то вместо добротного трехэтажного дома в ближайшем Подмосковье у нас была бы щитовая халупка где-нибудь в районе Владивостока.

И вот такая вот бесстрашная бабушка боялась тети Клавы и дяди Бори. Мы бы еще долго боялись их, но тут моя вторая бабушка решила, что, помимо обогащения витаминами, содержащимися в парном молоке, девочка должна обогащаться духовно. И приобщение к прекрасному, по ее мнению, надо было начинать с уроков музыки. Моя вторая бабушка всю жизнь проработала в музыкальной школе, и ей очень хотелось, чтобы я в белом концертном платье играла на большом черном рояле в консерватории, но, увы, ее зарплаты хватило только на маленькую скрипочку. В музыкальных школах не было весов, гирек и покупателей, и неоткуда было преподавателю музыки по классу «фортепьяно» взять денег на это самое фортепьяно, а воровать ее муж не умел. Да и что мог украсть ее муж, кандидат исторических наук, в своем НИИ? Разве только шариковые ручки. Но на выручку от продажи шариковых ручек нельзя было обеспечить бесперебойное поступление молока, не говоря уже о приобретении дефицитного кирпича. Через два месяца вторая бабушка потеряла всех своих подруг из музыкальной школы, которые в упор не находили во мне музыкального слуха. По рассказам папы, от обучения меня отказался даже дрессировщик из театра Дурова, который всю жизнь успешно обучал играть на барабанах зайцев и под чутким руководством которого кошки играли на детском пианино «собачий вальс». Но бабушка не унывала, в конце концов, гениев не сразу признают и им всегда строят козни завистники. Она решила, что с игрой на скрипочке можно подождать, пока она не найдет Бетховена, а покуда тот еще не оглох, из меня срочно надо растить Монсерат Кабалье. Через месяц моих занятий вокалом из нашего дома навсегда уехали тетя Клава и дядя Боря. Знаешь, к чему я это веду?