— Привет, пиво будете? — растерянно спросил стоявший у окна, поспешно пытаясь натянуть на лицо черный шлем.

— Мне бы лучше чего-нибудь покрепче, — выдавила я в ответ.

— Дашка, я теперь понял, почему нам его тогда в шлеме показали, — выдохнул Сосискин.

Я была с ним совершено согласна. Если бы я сейчас увидела женщину, манерного педика в бигудях и в маске или кормящую мать, я бы меньше удивилась, чем сейчас. На меня, неловко переминаясь с ноги на ногу, смотрел отчаянно краснеющий… подросток лет пятнадцати — шестнадцати на вид. О том, что это не заморенный до начальной стадии анорексии мужик, а вступившее в пубертатный возраст чадо, говорили россыпь юношеских прыщей, неловко маскируемых челкой, и следы порезов от бритвы, которой дитятко пыталось начать скоблить свой цыплячий пух. И это вот, спрашивается, Темный лорд?!

Да такие подростки толпами ходят что по Москве, что по Столице Лабуды. Правда, в Столице у тамошних пацанят сейчас в моде длинные шорты и майки с принтами в виде моего лица или морды Сосискина, а на этом красовался непонятный коздюмец, явно доставшийся ему по наследству от нищего, и длинная золотая цепочища с кулоном размером с приличный булыжник. Но больше всего меня убили его глаза. Я таких огромных даже у эльфов не видела. И к тому же они были ярко-розового цвета. Темный лорд с розовыми глазами? Это ж не Темный лорд, это Темка какой-то. Ну и как мне прикажете его побеждать? В крестики и нолики переигрывать?

Сосискин пришел в себя быстрее, чем я.

— А родители тебе пиво-то пить разрешают? — голосом бдительной бабушки поинтересовался он.

— А их дома нет. Им вообще до меня дела нет, — зло зырнул Темка и ударом ноги отбросил свою каску в угол.

Я почесала в затылке: ситуация идиотская, но всегда есть шанс на победу, даже если твой противник — озлобленный на весь мир подросток. Поэтому я миролюбиво предложила:

— Давай, Темка, поступим так: сейчас ты крикнешь тому, кто у тебя тут за твое питание отвечает, чтоб он притащил свою задницу сюда, велишь накрывать на стол, а пока он будет помогать тебе изображать радушного хозяина, я приведу себя в порядок с дороги. Потом ты мне расскажешь, что тут вообще происходит, заодно и пивка попьем. Кстати, — напомнила о себе вежливость, — меня зовут Дариа, а его — Сосискин.

Подросток назвал свое имя, которое я пропустила мимо ушей, и дернул за какой-то шнурок у окна. Через минуту в комнату вошла классическая грымза в строгом платье и чепчике, и если бы не торчавший из-под платья хвост, ни за что бы не подумала, что у нее в роду нелюди отметились. Выслушав, что от нее требуется, старая кошелка поджала презрительно губы и кивком головы пригласила нас следовать за собой. Пока мы шли по коридору с висящими на его стенках пасторальными картинками, я все думала о том, что среди демиургов встречаются педофилы. Поставить на то, что я совращу ребенка, мог только извращенец. Хотя, если честно, когда Темка вырастет, будет разбивать сердца девичьи на раз-два, уж больно мордашка у него симпатичная, даже с прыщами, да глазки прикольные.

Приведя нас в комнату, карга попыталась слинять, но у меня такие штучки не проходят.

— Стоять!!! — взревела вся моя женская природа. — Пока я моюсь, организуй мне лекаря и приличные шмотки, если не хочешь остаться без хлебного места.

Местная Фрекен Бок скривилась, как от лимона, и щелкнула в мою сторону хвостом, а потом брезгливо сообщила:

— У нас нет одежды для крылатых оборванок! — И, развернувшись, уточнила: — Ванная за дверью. — Затем, шурша юбками, удалилась.

— С хавчиком смотри не промахнись, щедрая ты наша! — крикнул вслед ей бурчащий желудок Сосискина.

— Ну, не сука, а? — возмущено открылся мой рот.

— Сука, — согласился пес. — Но она тебе личико подправила.

Я тут же кинулась в ванную и, увидев свое отражение, почти простила эту Мэри Поппинс. От синяков и ссадин не осталось никакого следа, а спина наконец-то перестала болеть и чесаться. Наплескавшись вдоволь и приведя себя в относительный порядок, я облачилась в дежурную простыню, и мы с псом потопали допрашивать Темку.

Он маялся в ожидании нас за очень скромно накрытым столом. Едва увидев мою пародию на богиню победы, мальчишка вспыхнул как маков цвет и, пытаясь скрыть свою неловкость, попытался налить себе из графинчика. Но я отреагировала быстрее. Во мне внезапно проснулись педагогические замашки, поэтому, шлепнув его по руке, я отрезала:

— Мал пока самогон хлестать, еще поллюции не закончились, а ты себя мужиком крутым возомнил.

— Мне уже сто шестнадцать лет, — потирая ушибленную руку, попытался отстоять свое право на стакан подросток.

— А по-нашему тебе шестнадцать. Вот когда будет двести десять, тогда и получишь право доступа к крепким напиткам, а пока радуйся, что бабушка Даша и дядя Сосискин разрешают тебе пивка полакать. Куда вообще твои предки смотрят? — поддержал меня Сосискин.

— Я же сказал, их дома нет и неизвестно, когда они появятся, если вообще появятся, — вяло ковыряясь в тарелке, огорошил нас Темка.

— Так, с этого места поподробнее. — Откинувшись на стул, я потребовала наконец объяснить, что тут, черт возьми, происходит.

А происходило тут вот что.

Папахен и мамахен ребенка, едва ему исполнилось шестьдесят лет, уехали на родину родительницы. Она была наполовину суккубка, родилась в огненном мире, и ей климат Лабуды не подходил, страдала, бедняжка, постоянным кашлем. Вот она с мужем и отправилась здоровье на тамошних курортах поправлять, и, судя по редким письмам, супруги вообще не собирались возвращаться. Папенька выдал сынишке доверенность на управление делами, нацепил символ власти и, потрепав по голове, скинул с себя проблему управления государством. Нет, ребенка не оставили совсем без присмотра. О нем заботились этот бычара с хвостатой таранью — жившие здесь задолго до нашего появления бебиситтеры. Бесы у ворот, получалось, были охраной, а казначей раз в месяц появлялся с деньгами и отчетами. Контроль за обучением темному искусству был поручен верховному колдуну. Еще поначалу к Темке приходили учителя, но со временем прислуга, видя, что его никто не контролирует, разболталась, няни уволились, преподавательский состав разбежался, главный по финансам забил на государственные дела и стал усиленно набивать свой карман, а верховный пакостник так глубоко ушел в научную работу, что даже ни разу не появился. Выйти за территорию домика Темка не мог — не пускал охранный круг, наложенный отцом. Вот так подросток и жил, предоставленный сам себе, даже не имея реального представления, что происходит за стенами его дома.

— А как же Избранные? — опережая меня, вылез на авансцену Сосискин.

— И знаменитый зал с крыльями и прочие трофеи? А также случаи уничтожения сочувствующих граждан? — поддержало его мое полное обалдение.

— А! Это? — отмахнулся Темка. — От них еще мой дед научился избавляться, ничего сложного.

Я неприлично открыла рот, а Сосискин подавился кашей, заменившей на этом празднике живота мясо.

— Объясни немедленно, — потребовали мы хором.

— А чего тут объяснять? Все просто, — потянулся налить себе пивка разъяснитель, но, заметив мое суровое выражение лица, спрятал от греха руки под скатерть и все же ответил: — Когда ни с того, ни с сего эти огалтелые дуры на нас косяками поперли, дед поначалу оборонялся, а потом плюнул и порвал все отношения со светлыми. Открыл портал к своему другу в соседнее измерение. Тот договорился с местными демонами, и все желающие лишить его жизни стали прямиком попадать в лапы тамошних жителей. А чтоб поменьше лезли к нам со своими претензиями, друг его организовал там музей и периодически водил по нему вояк из местных придурков.

— Но я же тоже Избранная, у меня даже крылья и зверь, пусть и постоянно голодный, но священный, имеются, — не веря своим ушам, заорало мое неверие в абсурдность происходящего.

Темка, испугано вздрогнув от моего вопля, пролепетал: