— Что это за реклама хлебобулочного комбината располагается на моей заднице и сиськах?

— Тебе не нравится? — расстроенно спросил Сивка.

Сил орать, топать ногами, материться и в очередной раз разыскивать нож у меня не было, оттого мой прозвучавший ответ вышел каким-то малоэмоциональным:

— Сивка, я тебя очень люблю, местами даже восхищаюсь, но вот твое чувство юмора мне сейчас непонятно. Я просила скромный наряд, который не привлечет к нам никакого внимания, и ты меня уверил, что знаешь толк в женской одежде. А теперь я вижу на себе кошмар портновского искусства, который просто кричит: «Кто-нибудь, трахните меня!» Как ты думаешь, сколько мужиков в городе сегодня заметят появление девки в таком провокационном наряде? Ответа нет? Так слушай: каждый, кто меня в этом увидит. И если меня сегодня не попытаются изнасиловать раз так десять, то я лично сожру этот наряд завтра.

— Дариа, но меня уверили, что это сшито по последней столичной моде, — чуть не плакал длинногривая жертва местных менеджеров по продажам.

— Да тебя банально развели, как на лохотроне! Ты что, не видел, что он весь уже выцвел? — заорал Сосискин. — Да он небось с открытия лавки там пылился и ждал, когда же придет кусок идиота и купит его. — По тону Сосискина чувствовалось, что он весьма расстроен этой покупкой и сейчас он спросит, сколько этот шедевр стоит, произведет понятные только ему расчеты, и я не поставлю и гроша на то, что Сивка не будет зверски покусан.

— Ладно, делать нечего, будем носить то, что имеем, придем в город, и я куплю другое платье, — устало махнула рукой я. — Давай платок, он-то хоть надеюсь без вышивок с амурным уклоном, иначе я не ручаюсь за Сосискина.

К моей радости и безмерному счастью Сивки, платок оказался без вышивки, ну а то, что он был ярко-красным, уже не смогло меня смутить. Идти во всем этом было чревато покушениями на мою девичью честь, но и торчать на дороге не было никакого резона. Идея послать Сивку за еще одним платьем вполне могла бы привести к летальному исходу первого. До полного счастья оказалось, что единорог так спешил обрядить меня в этот наряд местной путанки, что забыл купить корзинку.

Я задумалась и, как всегда в ответственный момент, закурила. В голове крутилась мысль, а мне никак не удавалось схватить ее за хвост. Я курила и злилась, мысль никак не желала оформляться в моей голове, и тут еще Сивка некстати сказал, что если мы не поторопимся, то не успеем снять до ночи комнату на постоялом дворе, потому что завтра свадьба дочери градоначальника и народу в городе прорва. И вот тут я испытала, наверное, то, что испытывал Архимед, когда плюхнулся с короной на башке в ванну.

— Отвлекающий маневр, — прошептала я и стала выбивать пятками пыль из дороги, выплясывая канкан.

Я закончила задирать ноги и открыла рот сообщить друзьям, как мы безболезненно пройдем в город, и вдруг услышала:

— А если пересчитать на золото, сколько ты отдал?

— А, сущие гроши, двадцать золотых, я даже скидку не просил, — видя, что буря миновала, отмахнулся Сивка.

— Двадцать золотых за этот чехол для обморочной глисты?! — подбитым мессером взвыл Сосискин и, подпрыгнув, вцепился зубами в задницу Сивки.

Тот взревел, как слон, и загарцевал на месте, пытаясь скинуть Сосискина. Попытки были безуспешными. Именно сейчас у моего пса проснулась генетическая память предков-охотников, его челюсти сжались намертво, а задница Сивки прочувствовала на себе, что такое мертвая хватка таксы. Я кинулась оттаскивать Сосискина от Сивки, но он так брыкался, что я просто побоялась подойти к нему. На мои крики пес не реагировал. Единорог визжал как резаный, Сосискин болтался на нем, как флаг на ветру, ситуация была аховая. Поняв, что пес добровольно не отцепится, а Сивка сейчас лишится, как минимум, четверти своей филейной части, я заорала:

— Сосискин, колбасу будешь?!

В кои-то веки он не бросился ко мне за подачкой. Темп скачки Сивки нарастал, а колебания тела пса уже напоминали ковбоя на взбесившемся быке. И тогда я тихо сказала:

— Ну как хочешь, сама съем.

И, о чудо, пес меня услышал и наконец-то отцепился от многострадального зада Сивки. Я опушу подробности, как я дула на лошадиную задницу, когда мазала ее зеленкой, а она щипала, как уговаривала единорога потерпеть и клялась при первой же возможности показать ему паспорт Сосискина, в котором стоит отметка о прививке от бешенства, как я практически валялась у Сосискина в ногах, умоляя меня простить за то, что его жестоко обманула и, подлизываясь, скормила все, что оставалось от батона колбасы… Одним словом, я провела не самое лучшее время в моей жизни.

Наконец они помирились, и я поделилась моими планами по проникновению в Аккон.

Чоповцы-таможенники на воротах на всю жизнь запомнят мое триумфальное появление под стенами этого славного города. Впереди шел, стыдливо прикрывая хвостом место укуса, художественно залитый зеленкой Сивка. Рядом шагала, дергаясь во все стороны, девица, от вида которой местное солнышко спряталось за тучку. Ее неземную красоту подчеркивала трупная бледность (светлая пудра, подаренная мне «заклятой подруженцией», которая использовалась мной, только чтоб зеркало с собой не таскать), под глазами сияли синяки, свидетельствующие об общем недомогании организма (спасибо серым теням), огромный красный нос повествовал окружающим о хроническом алкоголизме (ватные тампоны и чуть-чуть румян). На голову была намотана синяя пыльная тряпка, завязанная на затылке хитроумным узлом, а на лоб, как сопли, свисали сальные пакли (папины штаны и гель для волос могут сотворить и не такие чудеса). На ее щеке игриво подпрыгивала огромная волосатая бородавка (комок жвачки, покрашенный тушью, плюс шерстинки Сосискина). Вышитые булочки на груди распирали огромные буфера, причем правый был значительно больше левого (носки и две упаковки прокладок, засунутые в лифчик от купальника). На фоне груди тростиночкой казалась талия, но ее утяжелял виляющий во все стороны зад (чудом державшаяся в стрингах тельняшка, для надежности засунутая в пакет). А когда она улыбнулась стражникам железными зубами (фольга от конфеты), особо нервные сползли по стеночке, остальные же забыли спросить не только откуда идет эта юная прелестница, но и про плату за вход. Для усиления эффекта краса, застенчиво ковыряясь в коровьей лепешке носком своей туфли, спросила басом:

— Как думаете, почтенные, найду я в вашем городе себе жениха? Меня отец за супругом сюда отправил, сказал, сходи, дочка моя младшая, самая красивая, в город в праздник, туда мужики со всей империи приедут — только успевай хватать да под венец волочь.

Стражники даже не пытались что-то промычать, а только махали рукой: мол, проходи поскорее, чудище лесное. Но эта дивная фея остановилась напротив них и продолжила:

— Но вы мне так все понравились, да и папенька говорил, что у военных людей жалованье хорошее, я прям растерялась, кого из вас я больше хочу в спутники жизни, — и радостно подтянула двумя руками грудь к подбородку.

Когда этот «подоконник» упал на место, она, игриво хихикая, добавила:

— А если вы мне понравитесь, то я своим восьмерым сестричкам старшим письмо напишу да расскажу, каких бравых женихов им тут нашла.

С тихим стоном закатив глаза, отключились от действительности самые стойкие, не заметив, как в ворота быстро проскочила неведомая зверюшка и скрылась в первом переулке.

Походкой робота, теряющего на ходу отваливающиеся запчасти, я выплыла из ворот и подозвала к себе Сосискина, притаившегося под какой-то телегой. Для усиления шока от нашего появления на его шее переливался стразиками (дизайнерский ход неизвестного китайского производителя) и сверкал шипами (мое креативное мышление) гламурный розовый ошейник, на котором болталась покрытая сусальным золотом косточка. Этот ошейник пес терпеть не мог, но для поддержания легенды временно смирился с его присутствием на своей шее, обещая мне многозначительным взглядом скорую расправу. Сивка оказался честным единорогом и, отказавшись примазываться к моей славе первой красавицы, сказал, что будет рядом, после чего оторвался от нас метров на сто вперед. Без всяких фанфар и ковровых дорожек началось мое, не побоюсь этого слова, победоносное шествие по городу.