Дроу отрицательно покачал головой и продолжал стоять в позе дачника на прополке тещиного огорода.

— Я посмел поднять руку на ту, которую наш мир ждет много лет, и недостоин за это жизни. Убей меня, — любезно предложило это красноглазое чмо.

«Заманчивое предложение… Заодно и кинжалы в деле опробуешь. Главное, чтоб он не вырывался, пока ты ему голову будешь отпиливать», — мечтательно поджала губы куриной гузкой моя мстительность.

Как бы ни хотелось мне воспользоваться предложением и грохнуть этого дерьмушника, но здравый смысл напомнил, что убивать живых существ, не считая насекомых, мне как-то не приходилось, посему грамотно пришить его не получится. Вместо торжественной казни я могу скатиться к банальной пытке и, что самое поганое, убить-то не убью, даже до смерти не замучаю, только зазря в кровище вся перепачкаюсь без всякого удовольствия для себя. Да и потом у меня были свои далеко идущие планы на этого дона Карлеоне уездного масштаба. Правда, когда он только ввалился ко мне в комнату, я рассчитывала на продуктивный для меня разговор, но в данный момент кандидат в покойники молчал, ожидая, когда моя избранность красивым росчерком железного пера перережет ему горло и, чтоб не оставлять следов, съест орудие убийства. А после расправит свои крылья, и его стекленеющий взор запечатлеет ожившую мечту по их лицезрению в боевой готовности. Но реальность была такова, что смерть к нему не спешила, а я, вместо того чтобы выуживать ценные сведения, кусала от досады себе губы, глядя на его обреченно скрючившуюся фигуру.

Еще, как назло, резко захотелось в туалет, а эта пародия на «Мыслителя» Родена, похоже, собралась тут отсвечивать, пока в «Детском мире» деревянная лошадка не описается. Мочевой пузырь просемафорил, что если я в ближайшее время не придумаю, как сделать из товарища ваньку-встаньку, то он расслабится прям в присутствии посторонних и ему будет плевать на остатки моего стыда. Последний зашелся в истерике и от испуга выдал сведения о клятвах долга и прочих пожизненных обязательствах провинившейся стороны. Идея показалась мне здравой.

— Послушай, а может, ты мне принесешь какой-нибудь обет верности или дашь торжественное обещание юного пионера? А еще лучше, давай отложим твое аутодафе на потом? — с мукой в голосе спросила я. Уж больно не хотелось позориться перед местным братком.

На мое счастье, в его застывшем теле наметилось движение.

— Есть! — вскинул голову враз отмерший мафиози, скроил торжественную рожу и, судя по расправленным плечам, приготовился коротенько, минут так на сорок зачитывать свои имена, фамилии, титулы, подпольные клички, оперативные псевдонимы и клясться всеми частями тела оберегать мои крылья. Я мысленно взвыла, упала ниц перед мочеиспускательным каналом, упрашивая его немножко потерпеть, сжав покрепче для подстраховки ноги, приготовилась внимать откровениям. В течение нескольких минут, показавшихся мне вечностью, этот садист не только вспомнил всех своих предков, воспроизвел свое имя длиною в километр, но и чуть не поименно пообещал казнить в мою честь половину местного населения. Наконец этот черт закончил клясться на крови, всунул мне в руку очередной кинжал, поднялся и, отвесив поклон, учтиво спросил:

— Могу я узнать имя Избранной?

— Дариа, — присела в книксене я и стала продвигаться в сторону двери. Но завершить этот маневр мне не дал внезапно обретенный должник.

— Теперь, когда мы официально знакомы, ты можешь меня называть сокращенным именем, известным только самым близким.

Писец подкрался незаметно. Ни его полное, ни его сокращенное, ни даже ласковое детское прозвище не удержались в моей голове, забитой только одной мыслью — о том, как бы дотерпеть до сортира. Переспрашивать, как оно звучит, я не рискнула, боясь, что повторное представление затянется еще на час, и протараторила:

— Ты теперь мой вассал, и как своего нового рыцаря, всем врагам на устрашение, нарекаю тебя Кроликом. — Каркнула и, как кенгуру, поскакала на выход.

— Кролик? Кто такой кролик и почему ты так будешь меня называть?

— На моей родине это самый свирепый хищник, и ты его точная копия.

Дроу принял горделивую позу и изрек:

— Дариа, я принимаю данное тобой имя и обязуюсь не запятнать его позором.

Я ответно вывернула бы лодыжку в па, но сил терпеть уже практически не было. Сведя коленки, я, наплевав на все, процедила:

— Кролик, а теперь будь другом, проводи меня до туалета и обмывальника, — и потянула его за собой.

Оставлять дроу в своей комнате дожидаться мою персону мне совсем не хотелось, первоначальные планы на его личность требовали внесения корректировки.

— Зачем? — ушел в непонятки этот придурок.

Мне уже пришлось из последних сил сцепить зубы и сквозь них прохрипеть:

— «Занято» вместо меня покричишь, пока заседать в туалете буду, и деньги взимать будешь со зрителей, которые в щели за мной захотят подсмотреть! Да пошли уже, хоп твою мать, пока я прям тут лужу не наделала, альбинос, на голову отмороженный.

Дорога до удобств заняла у меня рекордно короткое время, ибо я неслась к отхожему месту на третьей космической скорости, на ходу приспуская трусишки. Следующие минуты были одними из самых лучших в моей жизни. Счастливо вздыхая, я выплыла из клозета, вздохнула полной грудью и умиротворено промурлыкала:

— Что ни говорите, а долгожданное облегчение — это больше чем оргазм.

Жизнь снова заиграла передо мной всеми красками, и я практически парила над землей на крыльях любви ко всем ближним. Но, взявшись за ручку двери обмывальника, я резко рухнула с небес на землю. К Кролику, ненадолго оставленному без лицезрения моего святейшества, вернулось его ставшее мне хорошо знакомым хамство и презрение ко всем людям. По ходу пьесы, осознание того, что Избранные тоже писают, пагубно сказалось на его и без того мерзотнейшей натуре.

— Торопишься смыть с себя следы ночи с орком? — ядовито процедил он.

«Придется лечить товарища», — укоризненно прокомментировал его выпад мой вздорный характер.

«Только сильно мальчугана не опускай. В вопросах хамства он против тебя дилетант, он же болезный ни разу не ездил на дачу в последней электричке перед первомайскими праздниками», — дало напутствие милосердие.

Я обернулась и, обворожительно улыбаясь, пропела:

— Ну что ты, зайчик мой ясноглазый, я тороплюсь помыть свою спинку после близкого знакомства с твоими когтями. Кстати, позвольте полюбопытствовать, ты когда задницу подтираешь, они тебе не мешают, ничего там не царапают? Или ты их в качестве совковой лопатки используешь вместо бумаги? А может, тебе нравятся острые ощущения в столь деликатном месте?

И, глядя на наливающееся кровью лицо, помахала перед ним своим маникюром, честно предупредив, что на мои коготочки в вопросах ковыряния в некоторых его частях тела пусть не рассчитывает. Пока дроу боролся с внезапным приступом удушья, я ящеркой юркнула за дверцу импровизированного душа, закрыла ее на засов и оттуда проорала:

— Запомни, салага, хамить и рамсить — это моя привилегия, а твоя — охранять Избранную от внешних и внутренних агрессоров, не жалея живота своего. Так что прикрой свой рот, а то кишки простудишь, и вставай в почетный караул, пока я буду водными процедурами занята.

«Мать, ты не переборщила, как бы он тебя не прибил за такие наезды», — запоздало засуетилась осторожность, но я отмахнулась:

«Запущенный случай, тут только радикальные меры помогут. Но, увы, молотка для лоботомии под рукой не было, вот и пришлось вскрывать мозг добрым словом».

И, весело насвистывая, я стянула с себя то, что прикрывало мои прелести, а потом, дернув за веревочку в бочке, обрушила на себя поток остывшей за ночь воды. Подозреваю, что от моего оглушающего визга полопались все окна в ближайших домах, а дроу поставил рекорд выбивания дверей, открывающихся на себя. Глядя на его светящиеся жаждой убийства глаза, я попыталась взять ситуацию под контроль. Но от холода, вместо того чтобы спросить, какого черта он врывается без стука, я светским тоном поинтересовалась: