Какие-то серые птички, выполняющие тут функцию ворон, завидев меня, падали с заборов. Голодный ценитель женских прелестей, вероятно, прельстившийся караваем, восторженно присвистнул в район моего зада. Я повернулась и, цыкнув через зуб, спросила:

— К тебе или ко мне?

Его падение в лужу и отборная матерщина подняли мою и без того высокую самооценку до заоблачных высот. При виде меня мамаши спешили убрать с улицы детей, а особо нервные бросались закрывать им лица своими фартуками. Вслед нам бравурным маршем несся грохот захлопываемых окон. Первый в моей жизни увиденный эльф, чтобы не ослепнуть от лицезрения небесных черт, попытался прикрыть свои глаза для надежности ушами. Сунувшийся было под ноги покрытый струпьями гоблин, глядя на мое светящееся молодостью и красотой лицо, протянул мне обкусанный пирожок, радостно приговаривая:

— А я еще думал, что урод, — и припустил по направлению к выходу из города.

— Не иначе как поскакал просить руки и сердца первой красавицы империи, — протянул ему в след Сосискин.

У беременной, имевшей глупость не скрыться с моего пути, судя по растекшейся под ней луже, вероятно, отошли воды. Либо она просто не удержала другую жидкость в организме. Глядя на ее заходивший ходуном живот, я, нежно поглаживая свою грудь, авторитетно пробасила:

— Девочка будет, вон как заволновалась при виде конкурентки.

— Почему девочка? Нам сказали, что мальчики-близнецы, — испуганно пролепетал державший ее за талию мужик.

— Обманули, — категорично качнула я бородавкой, — девка, однозначно, а второй пацан — вон как стремится навстречу к прекрасному.

Женщина с тихим стоном обмякла в руках мужа, а я, независимо хмыкнув, пошла дальше. Не успевших попрятаться зевак я отпугивала обворожительней улыбкой и почесыванием задницы. Застывшего, судя по метле в руках, местного таджика-дворника я осчастливила сунутыми под нос грязными ногтями и ласково пожурила, что метет он улицу плохо: вон я слегка почесалась, а под ногтями можно репу сеять. Узрев на противоположной стороне улицы представительницу древнейшей профессии с боевой раскраской и торчащей из фривольного декольте грудью, которая, хихикая, повисла на каком-то громадном волосатом мужике, я поспешила выразить ей свое порицание. Кто ж прям чуть ли не на улице клиента удовлетворяет? Мужика надо затащить в комнату и желательно закрыть на сто замков, чтоб, не дай бог, не сбежал, не заплатив за массаж эротический. Втянув висевшую до подбородка соплю, я ленивой походкой подошла к сладкой парочке и, отечески потрепав девицу по наштукатуренной щеке, наставительно изрекла:

— Не суетись под клиентом, он от этого потеет и выскальзывает.

Потом лениво кинула взгляд ниже пояса мужика и, направив свой коготь на то, что еще минуту назад практически рвало его штаны, разочаровано процокала:

— Облом, подруга, полежать просто так на спине не получится, тут непочатый край работы.

Я еще бы с ними побеседовала на всякие волнующие темы, но тут Сосискин вцепился мне в подол, привлекая внимание. Оказалось, здесь водились собаки, только все они поголовно были лысые, как жутко дорогие кошки или как мексиканские хохлатые левретки, которые в самой Мексике живут на помойках и составляют конкуренцию крысам. И еще у них было два хвоста и глаза как у покемонов, мечущихся в поисках туалета. Позже Сосискин узнал, что длинная шерсть у них вырастает к осени, а сейчас он с каким-то нездоровым интересом, попахивающий гастрономией, смотрел, как такая кривоногая кишка отделилась от стайки ей подобных недоразумений и пытается открыть на нас пасть. Я оглушительно рыгнула и задумчиво промолвила:

— Мне ее самой завалить или ты размяться хочешь? — И, немного подумав, уточнила: — Когда отгрызешь ей башку, ты ее в сыром виде будешь или подождешь, пока зажарю?

Бальзамом на наши нервы стал ее истеричный визг и тылы товарок с позорно поджатыми под брюхо хвостами. Сосискин развязно подмигнул мне и тявкнул:

— Я на дичь, похожую на кошачьих, пусть и дорогостоящих, не охочусь, и вообще мясо, не прошедшее санитарный контроль, в пасть не беру.

На мелочи типа сбросившего с себя всадника и умчавшегося, судя по скорости, к психиатру коня; падающие из рук прохожих всяческие кошелки и корзинки; забывших, как говорить, двух кумушек у колодца мы попросту не обращали внимания. Красоте, молодости, здоровому цвету лица, сиянию волос, белизне зубов, волнующей походке и просто божественной фигуре завидовали всегда.

Наконец Сивка остановился у какого-то заборчика и, открыв копытцем калитку, протиснулся в нее. Мы, не мешкая, сунулись за ним и оказались во дворе довольно ветхого домишки. На скрип калитки из дома вышла такая же скрипящая всеми суставами старуха с видом склочницы со стажем, но, приняв меня за смерть, шепча молитвы и пятясь задом, быстро скрылась за дверью, гремя засовами и задергивая занавески на окнах. По моему мнению, старушка решила отсидеться в подполе. Как оказалось, я слегка недооценила пенсионерку. Не успели мы перевести дух, как бормотание стихло, одна из занавесок зашевелилась, и в окне мелькнул ее затянутый бельмом глаз. Пришлось, чтобы старая любительница последних новостей не расслаблялась, громко откашляться и заорать:

— Я не ошиблась! Вон хозяйка как приветливо на меня смотрит, вот что значит, человек праведную жизнь вел, даже казни лютой не боится.

С тихим писком родственница старухи Шапокляк отползла от окна, и из дома стали доносится ритмичные удары лба об пол. Не теряя времени, я быстро стала давать команды:

— Сивка, судя по виду этой милой старушки, она никогда не была чересчур религиозной особой. Поэтому, пока она вспоминает все те немногочисленные молитвы, что учила в церковно-приходской школе, ты возьмешь Сосискина, и вы в темпе вальса метнетесь и купите мне нормальные вещи, платок и корзинку. Что не понял, Сосискин по дороге переведет.

— Дашка, а мне обязательно с ним идти. У меня нервы разыгрались. Может, я с тобой его тут подожду? — Пес явно нацелился подремать в тенечке.

Мне совершено не хотелось и дальше шокировать народ своим видом, поэтому доверить Сивке покупку очередного дамского туалета было бы не гуманно с моей стороны. Я здраво рассудила, что отправить его одного значило бы добавить работы местным гробовщикам, а завтра в городе праздник, чего мужикам работы-то подваливать? К счастью, я знала, на какую мозоль нужно надавить:

— Ты хочешь, чтобы он еще двадцать золотых профукал и купил корзинку, в которой тебе будет тесно? Да и денег на колбасу может не хватить, — невзначай проговорила я, и уже через секунду видела исчезающие в калитке хвосты.

Пока они совершали набег на местный торговый комплекс, я умылась, вытащила все лишние вещи, имитировавшие до этого мои барханы и буфера, и распихала их по сумкам. Чтобы бабка не забывала читать молитвы и не вздумала высунуть свой нос, через каждую минуту я покрикивала:

— Вот сейчас отдохну и загляну на огонек к милой хозяйке!

Не прошло и года, как мои компаньоны вернулись. Сразу чувствовалось, что на этот раз в выборе одежды участвовал обладающий невероятным вкусом и еще более невероятной щедростью индивидуум. Извлеченный из корзинки с крышкой сарафан («Мода тут такая», — глядя на мое вытянутое лицо, быстро пояснил Сивка) явно прикрывал деревянные мощи пугала на ближайшем огороде. Подозреваю, что первоначально его цвет был насыщенно-фиолетовый, но дожди и солнце оставили следы пребывания на этой великолепной половой тряпке.

«В таком бальном платье тебя не пустят даже на порог ночлежки для бездомных», — грустно произнес мой эстетический вкус.

Я тоскливо вздохнула и, приоткрыв крышку, сунула свой нос в недра корзинки в робкой надежде, что там притаилось какое-нибудь милое платьице в горошек.

«Вот на покупку корзиночки Сосискин денег не пожалел», — ядовито прошипела моя зависть.

И действительно, корзинка была довольно большая, обшитая изнутри мягкой тканью, а на дне ее лежала весьма толстая подушка. А вот платьица там, к большому сожалению, не оказалось, впрочем, как и рубашки без батончиков.