Так как займы из процентов между провинциалами и римскими гражданами были воспрещены законом Габиния, римские же граждане имели в то время в своих руках деньги всей вселенной, то приходилось соблазнять их обещанием высоких процентов, которые заставляли алчных людей забывать об опасности, грозившей отданной взаймы сумме. К тому же в Риме находились сильные люди, которых боялись сами власти и которые заставляли безмолвствовать закон, они смело давали взаймы и смело требовали очень высоких процентов. Поэтому провинции одна за другой подвергались ограблению со стороны всех, кто только пользовался влиянием в Риме, а так как всякий новый правитель, вступая в управление провинцией, издавал свой эдикт, в котором определял размер роста по произволу, то и выходило, что корыстолюбие и законодательство подавали друг другу руку.

Необходимо, чтобы дела шли своим чередом: государство погибает, если в нем все бездействуют. Были случаи, когда города, сословия, городские общества, частные лица, понуждаемые крайней необходимостью, занимали хотя бы для того, чтобы исправить опустошения, произведенные армиями, хищениями властей, лихоимством должностных лиц и дурными привычками, которые укоренялись с каждым днем, ибо никогда еще не было ни столько богатства, ни столько бедности. Сенат, обладавший исполнительной властью, по необходимости, а часто и по попустительству разрешал займы у римских граждан и издавал соответствующие сенатусконсульты. Но эти сенатусконсульты были сами опорочены законом и могли послужить для народа поводом к требованию новых таблиц. Все это, усиливая риск потери капитала, еще более увеличило размер роста. Опять повторю: людьми управляет умеренность, а не крайности.

Тот платит меньше, говорит Ульпиан, кто платит позже. Вот принцип, который руководил законодателями после разрушения римской республики.

Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада, О благая Венера!

…Тобою все сущие твари

Жить начинают и свет, родившися, солнечный видят. Ветры, богиня, бегут перед тобою, с твоим приближеньем Тучи уходят с небес, земля-искусница пышный Стелет цветочный ковер, улыбаются волны морские, И умиренная гладь сияет разлившимся светом. Ибо весеннего дня лишь только откроется облик, И, встрепенувшись от пут, Фавоний живительный дунет, Первыми весть о тебе и твоем появленьи, богиня, Птицы небес подают, пронзенные в сердце тобою. Следом и скот, одичав, по пастбищам носится тучным И через реки плывет, обаяньем твоим упоенный, Страстно стремясь за тобой, куда ты его увлекаешь. И, наконец, по морям, по горам и по бурным потокам, По густолиственным птиц обиталищам, долам зеленым, Всюду внедряя любовь упоительно-сладкую в сердце, Ты возбуждаешь у всех к продолжению рода желанье. Ибо одна ты в руках своих держишь кормило природы, И ничего без тебя на божественный свет не родится, Радости нет без тебя никакой и прелести в мире[132].

Самки животных обладают способностью почти постоянного размножения, но у человека образ мыслей, характер, страсти, прихоти, капризы, желание сохранить красоту, неудобства беременности и слишком многочисленного семейства ставят размножению тысячи помех.

Естественная обязанность отца кормить своих детей послужила поводом к установлению брака, указывающего на лицо, которое должно нести эту обязанность. Народы, о которых говорит Помпоний Мела, определяли отцовство лишь на основании сходства.

У цивилизованных народов отцом считается тот, кого в силу брачного обряда законы признают за такового, потому что в нем они находят то лицо, которое ищут.

У животных эти обязанности обыкновенно настолько ограничены, что могут быть в достаточной мере выполнены одной матерью, но у человека они несравненно шире: если дети и одарены разумом, то он развивается у них лишь постепенно, поэтому недостаточно их выкормить, ими нужно еще и руководить, когда они уже могут жить, они еще не в состоянии управлять собою.

Незаконные связи мало способствуют размножению рода. Личность отца, на котором лежат естественные обязанности прокормления и воспитания детей, остается в таком случае невыясненной, мать же, на которую ложатся эти обязанности, встречает в исполнении их тысячу препятствий, как, например, стыд, угрызения совести, стеснения, свойственные ее полу, строгость законов, к тому же в большинстве случаев она не имеет и средств для этого.

Женщины, предающиеся открытой проституции, лишены удобств, требуемых для воспитания детей. Заботы по воспитанию даже несовместимы с их положением, к тому же они настолько развращены, что не могут пользоваться доверием закона.

Из всего этого следует, что общественная нравственность составляет естественное условие размножения человеческого рода.

Самый рассудок говорит нам, что в браке дети получают звание отца, а вне брака могут иметь отношение лишь к матери.

Почти повсеместно принято, чтобы жена вступала в семью мужа. Обратное существует без всяких, впрочем, неудобств на Формозе, где муж становится членом семьи жены.

Закон, устанавливающий семью, как преемственный ряд лиц одного пола, весьма благоприятствует размножению человеческого рода. Семья становится как бы собственностью, человек, имеющий детей только того пола, который не обеспечивает существования семьи в будущем, бывает всегда недоволен, что у него нет детей другого пола, который должен ее увековечить.

Фамилии, дающие человеку представление о чем-то, что не должно погибнуть, обладают способностью внушать всякому семейству желание продолжить свое существование. Есть народы, у которых имена служат для обозначения семейств, у других ими отличают лишь отдельных лиц, что менее удобно.

Иногда законы и религия устанавливают несколько видов гражданского союза, например, у магометан, у которых различают несколько разрядов жен и дети распознаются по рождению в доме или по гражданским контрактам, или по нахождению матери в рабстве, или же по последующему признанию их отцом.

Было бы противно разуму, если бы закон стал признавать позорным в детях то, что одобрял в отце, следовательно, все его дети должны участвовать в наследстве, если для этого нет каких-либо особых препятствий, как, например, в Японии, где наследуют лишь дети от жены, взятой по назначению императора. Последнее делается по политическим соображениям, требующим, чтобы пожалованное императором имущество не подвергалось слишком мелкому дроблению, так как владение им соединено с обязательной службой, подобно тому как у нас в прежнее время владение феодами.

Есть страны, где каждая законная жена пользуется в доме приблизительно таким же почетом, каким у нас — единственная жена, дети от наложниц считаются там принадлежащими первой жене: так установлено в Китае. Сыновнее почтение, церемониал строгого траура оказывают здесь не естественной матери, а матери, назначенной законом.

Посредством такой фикции устраняется представление о незаконнорожденных детях, но, где этой фикции нет, там закон, признающий законными детей от наложницы, должен быть, очевидно, законом насильственным, потому что он налагает позорное клеймо на большую часть народа.

Точно так же в этих странах не может быть речи и о детях, рожденных в прелюбодейной связи, изоляция женщин, их затворничество, евнухи и замки так затрудняют подобные отношения, что закон считает их невозможными. Последствием их было бы уничтожение одним и тем же мечом и матери, и ребенка.