«Если раб, — говорит Платон, — защищаясь, убьет свободного человека, его следует судить как отцеубийцу». Вот гражданский закон, который карает за естественную самозащиту.

Закон, согласно которому при Генрихе VIII выносился обвинительный приговор над человеком без очной ставки со свидетелями, противоречит естественной самозащите. Действительно, для того чтобы осудить человека, необходимо, чтобы свидетели удостоверились, что человек, против которого они показывают, и обвиняемый — одно и то же лицо, и чтобы обвиняемый имел право сказать: тот, о ком вы говорите, вовсе не я.

Закон того же царствования, осуждавший всякую девушку, которая состояла с кем-либо в недозволенной связи и не объявляла о том королю до вступления с этим человеком в брак, нарушал естественную защиту стыдливости. В этом случае так же неразумно требовать от девушки признания, как и требовать от мужчины, чтобы он не защищался, когда жизни его угрожает опасность.

Закон Генриха II, осуждавший на смерть девушку в случае гибели ее ребенка, если она не объявила властям о своей беременности, не менее противоречит естественной защите. Было бы достаточно обязать ее объявить о том одной из своих ближайших родственниц, которая позаботилась бы о ребенке.

Какое другое признание могла бы она сделать под пыткой естественной стыдливости? Воспитание только усилило в ней сознание необходимости сохранять это чувство стыда, и в эти ми-нуты у нее едва ли оставалось самое понятие об утрате жизни.

Много говорилось об английском законе, который позволял семилетней девочке избирать себе мужа. Закон этот был возмутителен в двух отношениях: он совершенно упускал из виду как время, определенное природой для умственной зрелости, так и время, определенное ею для зрелости физической.

У римлян отец мог заставить дочь развестись с мужем, хотя бы брак был заключен с его согласия. Между тем совсем не согласно с природой, чтобы развод мог состояться по воле третьего лица.

Если развод и оправдывается природой, то лишь при условии согласия обеих сторон или по крайней мере одной из них, если же нет согласия ни той, ни другой стороны, развод является чем-то чудовищным. Наконец, право развода может быть предоставлено только самим лицам, которые испытывают на себе неудобство брака и которые знают время, когда им всего лучше освободиться от этого неудобства.

Бургундский король Гундобад постановил, что жена или сын вора, которые не донесут о совершенном им преступлении, должны быть обращены в рабство. Закон этот противоречил природе. Могла ли жена быть обвинительницей мужа? Мог ли сын сделаться обвинителем отца? Чтобы наказать одно преступное действие, он предписывал другое, еще более преступное.

Закон Ресессуинда разрешал детям женщины, повинной в прелюбодеянии, или детям ее мужа выступить против нее обвинителями и подвергнуть домашних рабов допросу с применением пытки. Этот закон был также несправедлив, ибо он ниспровергал в целях охранения нравственности самую природу, от которой ведет свое начало нравственность.

Мы с удовольствием смотрим в наших театрах на молодого героя, для которого мысль о том, чтобы обнаружить преступление мачехи, кажется столь же ужасной, как и самое ее преступление. Его обвиняют, судят, приговаривают, изгоняют, клеймят позором, а он в смущении едва решается остановиться на мысли об ужасном происхождении Федры. Он покидает все, что ему дорого, оставляет предмет самой нежной своей привязанности — все, что говорит его сердцу, все, что может вызвать его негодование, и предает себя мщению богов, которого совсем не заслужил. Что доставляет нам при этом такое удовольствие? Голос природы, которому мы внимаем, — голос самый привлекательный в мире.

В Афинах был закон, который обязывал сына кормить неимущего отца. Но он делал исключение для детей, рожденных от куртизанки, для детей, целомудрие которых отец нарушил, сделав их предметом постыдного торга, и для детей, которых отец не научил никакому ремеслу, которое давало бы им средства к пропитанию.

Закон имел в виду в первом случае, что так как отцовство подлежит сомнению, то и естественные обязательства по отношению к отцу теряют свою определенность, во втором случае, что отец опозорил тех, кому дал жизнь, и причинил детям самое большое зло, какое только мог, лишив их принадлежащего им положения в обществе, в третьем случае, что он сделал невыносимо тяжелой их жизнь, ибо они лишь с большим трудом могли поддерживать свое существование. Закон здесь смотрел на отца и сына как на двух граждан и в своих постановлениях руководился исключительно соображениями политического и гражданского характера. Он полагал, что хорошей республике прежде всего необходимы добрые нравы.

Я думаю, что закон Солона был хорош лишь в двух первых случаях, а именно, когда природа оставляла сына в неведении, кто именно его отец, и когда она даже как бы повелевала сыну не признавать отца, но нельзя одобрить этого закона в третьем случае, когда отец нарушал только гражданское предписание.

Закон Вокония воспрещал назначать наследницей жену и даже единственную дочь. Никогда еще не было более несправедливого закона, говорит святой Августин. Формула Ильфа называет нечестивым обычай, лишающий дочерей наследства после их отцов. Юстиниан называет варварским право наследования мужчин в ущерб дочерям. Эти понятия были следствием того, что на право наследования детей после отцов смотрели как на вывод из естественного права, чего с действительности нет.

Естественный закон требует от отцов, чтобы они кормили своих детей, но не обязывает делать их своими наследниками. Раздел имущества, законы, касающиеся этого раздела, наследование после лица, участвовавшего в этом разделе, — все это может быть урегулировано только обществом, т. е. политическими или гражданскими законами.

Правда, соображения политического или гражданского порядка часто (но не всегда) требуют, чтобы дети наследовали после родителей.

Наши законы о феодах могли иметь известное основание, когда они устанавливали, что старший сын или ближайший мужской родственник получал все, а дочери — ничего. Равно могли иметь основание и лангобардские законы, определявшие, что сестры, побочные дети и прочие родственники, — а за неимением их казна — должны принимать участие в наследстве вместе с дочерьми.

Некоторыми китайскими династиями было принято за правило, что императору должны наследовать его братья и что дети ему не наследуют. Если к составлению такого закона побуждало желание иметь государем человека, обладающего известной опытностью, опасение последствий несовершеннолетия императора, намерение предотвратить постоянное занятие престола детьми вследствие происков евнухов, — этот порядок наследования мог вполне соответствовать цели. Некоторые писатели, считавшие братьев этих государей узурпаторами, руководствовались в своих суждениях понятиями, заимствованными из законов наших стран.

Согласно обычаю, существовавшему в Нумидии, царю Гале наследовал брат его Эльзаций, а не сын Масинисса. Еще и в настоящее время у берберских арабов, где каждое селение имеет своего вождя, наследником ему в силу этого древнего обычая избирается дядя или иной родственник.

Есть монархии чисто избирательные, и, поскольку определение порядка наследования есть дело политических или гражданских законов, монархии эти сами должны решать, в каких случаях рассудок требует, чтобы наследовали дети, и в каких наследование должно быть предоставлено другим родственникам.