Что касается испытания огнем, то после того как обвиняемый клал руку на раскаленное железо или опускал ее в кипяток, ее завязывали в мешок, к которому прикладывали печать. Если по прошествии трех дней рука не сохраняла следов ожога, человека объявляли невиновным. Для всякого ясно, что у народа, привычного к употреблению оружия, грубая и мозолистая кожа не должна была страдать от раскаленного железа или кипятка настолько, чтобы следы сохранились по прошествии трех дней. Противное служило признаком того, что подвергшийся испытанию был человек изнеженный. Наши крестьяне свободно ворочают раскаленное железо своими мозолистыми руками. Что касается женщин, то руки рабочих женщин могли так же легко вынести прикосновение к раскаленному железу. Женщины высших классов не имели недостатка в воинах, готовых выступить в их защиту. Среднего же класса вовсе не было у народа, не знавшего роскоши.

Согласно тюрингенскому закону женщина, обвиняемая в прелюбодеянии, могла быть приговорена к испытанию кипятком только в том случае, если у нее не было защитника. Закон же рипуаров допускал это испытание лишь при отсутствии свидетелей для оправдания подсудимого. Но женщина, которую не хотел защищать ни один из родственников, или мужчина, который не в состоянии был представить никакого удостоверения в своей честности, почитались уже этим самым изобличенными.

Итак, я говорю, что в условиях того времени, когда применялся судебный поединок и испытание раскаленным железом и кипятком, существовало столь тесное согласие между законами и правами, что эти несправедливые законы причиняли менее несправедливостей, чем можно было бы ожидать; что последствия были более невинны, чем причины; что они более оскорбляли справедливость, чем нарушали право, и были скорее неразумны, чем стеснительны.

ГЛАВА XVIII

Каким образом получил распространение обычай судебного поединка

Из письма Агобарда к Людовику Благочестивому можно заключить, что доказательство поединком не было в обычае у франков. Изложив этому государю, какие злоупотребления проистекают из закона Гупдобада, Агобард просит, чтобы в Бургундии суд производился по закону франков. Известно, однако, что в то время во Франции применялся судебный поединок; это подало повод к недоумению. Надо, однако, вспомнить то, что я сказал выше, а именно, что закон салических франков отвергал это доказательство, тогда как закон рипуарских франков принимал его.

По, несмотря на протесты духовенства, обычай судебного поединка все более и более распространялся во Франции; и я докажу сейчас, что само духовенство в значительной мере тому способствовало.

Доказательство этому дает нам закон лангобардов. «С давних пор повелся отвратительный обычай (говорится в предисловии к закону Оттопа II), чтобы в случае иска о подделке грамоты па какое-либо наследственное имущество предъявитель грамоты удостоверял подлинность ее присягой на евангелии и затем без всякого судебного приговора делался собственником наследства. Таким образом, клятвопреступники с полной уверенностью могли приобретать имущество». При коронации императора Оттопа I в Риме все итальянские сеньоры на соборе, созванном папою Иоанном XII, громогласно потребовали от императора издания закона против такого недостойного злоупотребления. Папа с императором рассудили, что дело это следует передать на обсуждение собора, который должен был вскоре затем собраться в Равенне. Здесь сеньоры возобновили свои требования с еще большим шумом, но под предлогом отсутствия некоторых лиц дело было снова отложено. Когда Оттон II и Конрад, король бургундский, прибыли затем в Италию, между ними и итальянскими сеньорами состоялось в Вероне совещание, и вследствие неотступных требований со стороны сеньоров император со всеобщего согласия издал закон, определявший, что в случаях спора о наследстве, если одна из сторон сошлется на грамоту, а другая станет настаивать на ее подложности, дело должно быть решено поединком; что то же правило будет соблюдаться но отношению к феодам; что этот закон распространяется и па церкви, которые должны будут вступать в поединок в лице своих защитников.

Из этого видно, что дворянство требовало доказательства поединком ввиду неудобства, соединенного с доказательством, принятым церковью; что, несмотря на настояния этого дворянства, на вопиющие злоупотребления и на авторитет Оттона, прибывшего в Италию во всеоружии власти, духовенство настояло на своем на двух соборах; что, после того как совместные усилия дворянства и государей заставили духовенство уступить, обычай судебного поединка должен был получить значение дворянской привилегии, оплота против несправедливости и способа обеспечения прав собственности; что с этой минуты употребление судебного поединка должно было все более распространяться. И произошло это в то время, когда императоры были могущественны, а папы слабы, в то время, когда Оттоны приходили в Рим, чтобы восстановить достоинство империи.

Здесь я приведу одно соображение в подтверждение высказанной мною выше мысли, что установление отрицательных доказательств влекло за собой практику судебного поединка. Злоупотребление, на которое жаловались Оттонам, состояло в том, что человек, которому возражали, что его грамота подложная, защищался посредством отрицательного доказательства, присягая на евангелии, что она подлинная. Что же было сделано против злоупотребления законом, подвергшимся искажению? Был восстановлен обычай поединка.

Я поспешил сослаться на закон Оттона II с целью дать ясное представление о существовавших в те времена распрях между духовенством и мирянами; но еще раньше было вынесено постановление Лотаря I, который ввиду тех же жалоб и распрей, желая оградить право собственности, определил, чтобы нотариус давал присягу в том, что его грамота не была подложной, и чтобы в том случае, если нотариуса уже не было в живых, отбирали присягу у свидетелей, которые ее подписали. Но зло тем не менее оставалось в силе, и пришлось прибегнуть к указанному выше средству.

Я нахожу, что еще раньше на общих собраниях, созывавшихся Карлом Великим, этому государю указывалось на то, что при существовавшем порядке вещей было очень трудно избегнуть клятвопреступления со стороны обвинителя или обвиняемого и что поэтому было бы лучше восстановить судебный поединок, что он и сделал.

У бургундов обычай судебного поединка получил распространение, а употребление присяги было ограничено. Теодорих, король Италии, отменил поединок у остготов. Законы Шендасуинда и Ресессуинда, казалась, стремились истребить самое понятие о нем. Но в Нарбоннской области эти законы так слабо укоренились, что в ней смотрели на поединок как на преимущественное право готов.

Лангобарды, покорившие Италию после истребления остготов греками, вновь принесли в эту страну обычай поединка; но первые их законы его ограничивали. Карл Великий, Людовик Благочестивый и Оттоны издали различные общие постановления, которые мы находим включенными в лангобардские законы и присоединенными к салическим законам. Законы эти распространили обычай поединка сначала на уголовные, а потом и на гражданские дела. Невидимому, часто недоумевали, как поступить: отрицательное доказательство присягой имело свои неудобства, доказательство поединком — свои; следовали тому или другому, смотря по тому, которые из этих неудобств производили более сильное впечатление на умы.

С одной стороны, духовенству приятно было видеть, что миряне со всеми светскими делами прибегают к церкви и алтарю; с другой — гордое дворянство любило отстаивать свои права мечом.

Я отнюдь не хочу сказать, чтобы духовенство ввело обычай, на который жаловалось дворянство: обычай этот вытекал из духа варварских законов и из установления отрицательных доказательств. Но так как судебный порядок, который мог обеспечить безнаказанность для столь многих преступлений, вызывал мысль о необходимости прибегнуть к святости церкви, чтобы привести в смущение виновных и заставить трепетать клятвопреступников, то духовенство поддержало этот обычай и соединенный с ним порядок суда, хотя во всех других случаях оно было против отрицательных доказательств. Мы видим у Бомануара, что отрицательные доказательства никогда не допускались в церковных судах, и это, без сомнения, немало способствовало их падению, а также ослабляло значение постановлений по этому предмету в законах варваров.