Монархическое государство должно быть средней величины. Если бы оно было мало, оно сформировалось бы как республика; а если бы оно было слишком обширно, то первые лица в государстве, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя, имея собственный двор в стороне от его двора, обеспеченные от быстрых карательных мер законами и обычаями, могли бы перестать ему повиноваться; их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары.

Поэтому едва Карл Великий успел основать свою империю. как ему тотчас же пришлось разделить ее; потому ли, что начальники провинций не повиновались, или для того, чтобы заставить их лучше повиноваться, империю оказалось необходимо разделить на несколько государств.

После смерти Александра империя его распалась. Что могло заставить повиноваться вельмож Греции и Македонии, свободных и победоносных вождей, рассеянных по громадному пространству завоеванных земель?

По смерти Аттилы его царство распалось: государи, освободившиеся от подчинения, не могли долее мириться со своими цепями.

В таких случаях распад государства может быть предотвращен быстрым установлением неограниченной власти т.е. новым злом, следующим за злом завоевания!

Реки стремятся слиться с морем; монархии стремятся раствориться в деспотизме.

Пусть не опровергают меня примером Испании; этот пример скорее подтверждает мою мысль. Чтобы удержать за собой Америку, Испания сделала то, чего не делает даже деспотизм, — истребила ее обитателей. Для того чтобы сохранить свою колонию, она поставила ее в зависимость от себя даже в средствах пропитания.

Она попробовала править деспотически Нидерландами; когда она от этого отказалась, ее затруднения увеличились. С одной стороны, валлоны не захотели, чтобы ими управляли испанцы, с другой — испанские солдаты отказывались повиноваться офицерам-валлонам.

Она удержалась в Италии только потому, что разорялась для ее обогащения; люди, желавшие отделаться от испанского короля, не были расположены отказываться от его денег.

Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического управления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой выполнения этих приказаний; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей и их чиновников, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек; чтобы закон непрерывно изменялся с учетом всевозможных случайностей, число которых всегда возрастает по мере расширения границ государства.

Если небольшие государства по своей природе должны быть республиками, государства средней величины — подчиняться монарху, а обширные империи — состоять под властью деспота, то отсюда следует, что для сохранения принципов правления государство должно сохранять неизменными свои размеры и что дух этого государства будет изменяться в зависимости от расширения или сужения пределов его территории.

Прежде чем закончить эту книгу, я отвечу на одно возражение, которое могут сделать против всего до сих пор мною сказанного.

Наши миссионеры рассказывают нам об обширной китайской империи, как о превосходном государстве, совмещающем в своем принципе страх, честь и добродетель. Выходит, что установленное мною различение принципов трех видов правления неосновательно.

Я не знаю, что можно понимать под словом честь у народов, которых ко всякому делу принуждают палочными ударами.

Сверх того, наши коммерсанты сообщают нам некоторые сведения об этой добродетели, которую так превозносят наши миссионеры. Послушайте, что они рассказывают о разбойничестве мандаринов.

Сошлюсь также на свидетельство великого человека, милорда Ансона.

Да и сами письма Пареннена о суде, учрежденном императором над неугодными ему новообращенными принцами крови, обнаруживают перед нами тиранию, последовательно действующую по заранее составленному плану, и ряд оскорблений, нанесенных человеческой природе по правилу, т. е. хладнокровно.

Есть еще у нас письма Мэрана и того же Пареннена о правлении Китая. После весьма основательных ответов на заданные вопросы все чудеса его исчезли.

Не могло ли случиться, что миссионеры были введены в заблуждение видимостью порядка, что они были поражены этим непрерывным, проявлением воли одного — воли, которая управляет и ими самими и которую им так приятно встречать при дворах государей Индии? По-видимому, посещая эти дворы с целью произвести там большие изменения, они находят, что гораздо легче уверить государей, что им все позволено делать, чем убедить народы, что они все должны выносить.

Наконец, доля истины часто бывает и в заблуждениях. Возможно, что в силу особенных и, может быть, единственных в своем роде обстоятельств китайское правление не так испорчено, как оно должно было бы быть. Причины, зависящие главным образом от климата, могли пересилить действие моральных причин в этой стране и произвести в ней своего рода чудесные явления,

Климат Китая необыкновенно благоприятствует росту народонаселения. Женщины там так плодовиты, как нигде на земле, самая жестокая тирания не останавливает там процесса прироста населения. Государь Китая не может сказать, подобно фараону: «Будем притеснять их с благоразумием». Ему, скорее, приходится пожелать вместе с Нероном, чтобы у рода человеческого была только одна голова. Несмотря на тиранию, население Китая благодаря его климату не перестанет размножаться и одолеет тиранию.

Китай, как и всякая страна, где возделывается рис, подвержен частым голодовкам. Умирающий от голода народ рассыпается по стране искать средства существования; повсюду образуются воровские шайки из трех-четырех или пяти человек. Большую часть их тотчас же истребляют; другие увеличиваются, но затем их тоже истребляют. Но при таком множестве областей, и притом столь отдаленных, может случиться, что какой-нибудь из этих шаек посчастливится. Она удерживается, усиливается, становится армией, идет прямо на столицу, и вождь ее восходит на престол.

Такова природа вещей, что дурное правительство там прежде всех несет наказание. Смуты возникают там внезапно, когда народ лишается продовольствия. Если в других государствах злоупотребления исправляются так медленно, то это потому, что там их последствия менее чувствительны, и государь не получает о них такого быстрого и решительного известия, как в Китае.

Китайский государь не будет, подобно нашим государям, печалиться о том, что если он дурно управляет, то будет менее блажен в той жизни и менее могуч и богат в этой: он знает, что если его управление дурно, то он лишится и престола, и жизни.

Так как, несмотря на забрасывание детей, население Китая все увеличивается, то необходим неустанный труд, чтобы извлечь из земли пропитание. Это требует усиленного внимания со стороны правительства. Собственный интерес побуждает его ежеминутно заботиться о том, чтобы люди могли работать без опасения лишиться плодов своего труда. Его управление должно быть более домашним, чем гражданским.

Вот причина регламентации, о которых столько говорят. Царство закона хотели соединить с царством деспотизма, но все, что соединяется с деспотизмом, утрачивает свою силу. Тщетно этот деспотизм, преследуемый собственными бедствиями, попытался сам надеть на себя цепи: он вооружается этими цепями и становится еще ужаснее.