Я приказал прямо на берегу канала сооружать длинную баррикаду из бревен, щитов, камней, а также бочек, корзин и мешков, наполненных песком или землей. Несмотря на обстрел испанцев из аркебуз, мушкетов и фальконетов, солдатам помогали горожане. На баррикаде установили карронады, полупушки и фальконеты. Я сосредоточил все орудия напротив одной куртины. Решил со следующего утра бить по ней, пока не проломлю брешь, а потом на плотах пересечем канал и схватимся врукопашную. Местные металлурги пообещали к утру отлить ядра для карронад, которые не предназначены для разрушения стен, но с дистанции метров тридцать должны нанести урон.

Ночевал я в доме рядом с баррикадой. Принадлежал он богатому суконщику и имел широкие и, благодаря высоким окнам, светлые комнаты. Мебели в них больше, чем у голландцев, и была она изящнее, легче. Стены оббиты материей разных цветов: красная комната, синяя, зеленая… Меня поселили в коричневой. В отличие от голландцев, фламандцы предпочитали спать лежа, а не сидя, посему кровать была длиной метра два с лишним и такой же ширины. Балдахин тоже был коричневого цвета. Я даже пожалел, что не сохранил летний загар, чтобы соответствовать комнате. Разобравшись с тремя одеялами — коричневым ватным и двумя шерстяными — и четырьмя подушками, я заснул под сопение Йохана Гигенгака, расположившегося на тюфяке, постеленном на полу.

Утром хозяин — бодрый толстячок с хомячьими щечками — накормил меня говядиной с бобами и жареной речной рыбой. Был еще и сыр, но его даже упоминать здесь не принято. Как русские едят все с хлебом, даже макароны, так и нидерландцы не трапезничают без сыра. Такое может себе позволить разве что нищий. Вино было белое и слишком кислое, наверное, позапрошлогоднее, которое жаль вылить, но и самому пить неохота. Завтракавший с нами хозяин запивал молоком, ссылаясь на какой-то зарок. Есть у католиков любовь к ограничениям ради спасения души. Отказываются обычно от того, что не мило.

На баррикаде все было готово к обстрелу. Рано утром гентцы подвезли нам чугунные ядра для карронад, отлитые ночью. Мои артиллеристы как раз заканчивали их выгрузку. Пришлось всего по пять ядер на карронаду, но в течение дня обещали подвезти еще.

Я собрался было приказать зарядить орудия, но на стене появился испанский солдат с белым флагом и прокричал:

— Комендант замка хочет поговорить с вашим командиром у ворот!

Видимо, количество и калибр наших орудий подсказали испанцам мудрое решение. Они ведь не знают, что карронады не предназначены для разрушения крепостных стен, что добились бы мы результата только после многодневного обстрела. При условии, что хватило бы пороха и ядер.

Комендант оказался долговязым и худым. На вытянутом лице красовались длинные рыжие усы, нацеленные под углом вниз. Когда вижу испанца с такой фигурой и в доспехах, сразу вспоминаю дон Кихота. Кстати, роман пока не написан или еще не добрался до Нидерландов. Комендант пытался казаться грозным и неуступчивым, с трудом переплевывал через губу слова.

— Мы предлагаем избежать ненужного кровопролития. Мои люди согласны покинуть Гент со всем своим имуществом и оружием, — огласил он условия сдачи замка.

— Не думаю, что с нашей стороны прольется много крови, — возразил я. — Наши пушки до вечера превратят стену в груду обломков и перебьют большую часть гарнизона. На следующий день разрушим донжон. Поэтому могу выпустить вас без оружия, только с личными вещами. Офицерам разрешу уехать на лошадях.

Как я догадался, именно на такие условия и рассчитывал комендант. Он еще немного попускал пузыри и пробил условие, что их проводят под охраной до городка Дейнсе, где находился большой отряд испанцев. Местные крестьяне с удовольствием уничтожали безоружных испанских солдат. Один из ранее сдавшихся нам и отпущенных без оружия испанских отрядов так и не добрался до своих. На их трупы мы наткнулись, когда на следующий день пошли по той же дороге. На некоторых телах было не меньше десятка ран, а из отрезанных голов сложили пирамиду на ближайшем перекрестке. Наверное, чтобы другие испанские отряды сразу поняли, что надо разворачиваться и убираться восвояси.

К полудню я уже был в лагере, в своем шатре. Возвращение в лагерь артиллерии контролировал генерал-старшина. Драгуны Дирка ван Треслонга сопровождали сдавшихся, безоружных испанцев. Ян ван Баерле был отправлен с докладом к князю Оранскому. Судя по тому, что до сих пор не вернулся, его доклад очень понравился. Наверное, Вильгельм Оранский пригласил моего шурина на обед. Яну нравится есть с княжеской руки, даже крохи, а князю нравится его кормить и чувствовать себя правителем. Со мной у Вильгельма Оранского это получалось плохо. Может быть, потому, что я богаче его, что он зависит от добытых мной денег, а не наоборот.

Вечером стало известно, что Генеральные штаты Нидерландов подписали соглашение, которое назвали «Гентским умиротворением». Северные и южные провинции объявили самим себе и заодно гезам амнистию, отменили все приказы и конфискации герцога Альбы и договорились совместно воевать с испанскими отрядами. Только с солдатами, а король Филипп по-прежнему оставался их синьором и главнокомандующим. Отменялись также законы против еретиков, но южане оставались католиками, а северянам разрешалось быть протестантами. В городе началось празднование по случаю, как думали гентцы, окончания войны. Поскольку я знал, что мир настанет не раньше, чем северяне и южане разбегутся в разные стороны, участие в народных гуляниях не принимал.

Через день прибыли англо-французские наемники. Их тоже разместили за городом, но с противоположной стороны. У наемников разных национальностей есть непреодолимое желание постоянно выяснять, кто круче. Туда были переведены сперва мои рейтары, а потом и ландскнехты. Голландские пехотинцы и артиллеристы отправились со мной в Роттердам. Ян ван Баерле и Дирк ван Треслонг остались служить командирами рот. Почему бы не послужить, если воевать не с кем?!

Зиму я провел в делах праздных и потому интересных. Иногда, правда, отвлекался на решение бизнес-вопросов, в основном на ввод капитала в дело. Текущими вопросами занималась теща. У нее получалось лучше, потому что знала местные повадки и тряслась над каждым даальдером. Она успевала заниматься своим имением, моими многочисленными предприятиями в различных сферах и небольшим бизнесом сына. Женевьеву ни к делам, ни к деньгам не подпускали. Судя по любви к мотовству, ей надо было родиться дворянкой, а ее мужу-скупердяю — купцом. Поэтому они вместе.

Ян ван Баерле и Дирк ван Треслонг вернулись домой в конце зимы. Испанский король назначил в Нидерланды нового наместника Хуана Австрийского, своего единокровного брата, рожденного вне брака дочерью бургомистра. Как и положено бастарду, Хуан Австрийский проявил себя на войне. Это под его командованием европейский флот разбили турецкий при Лепанто. Бил он турок и на суше, захватив Тунис, который испанцы не смогли или не захотели удержать. Новый штатгальтер сумел договориться с князем Оранским о ненападении. Обоим надо было выиграть время. Хуану Австрийскому — чтобы дождаться денег и утихомирить испанскую армию, а Вильгельму Оранскому — чтобы навербовать побольше сторонников в Нидерландах и наемников в протестантских странах. Посему князь отпустил из своего войска всех голландцев, правильно считая их хорошими моряками, но плохими солдатами.

В конце марта мне пришло письмо из Англии от лорда Эндрю Эшли. В первых строках своего письма он признавал наше родство. Мало того, заверял, что рад иметь такого родственника. Во вторых строках объяснялась причина такого великодушного снисхождения. Роберт Эшли, лорд Вильям Стонор и Ричард Тейт попали в плен к испанцам. По сведениям на сентябрь месяц, пленные находились в тюрьме города Картахена. Выкуп за них не требовали. Как пиратов, их собирались повесить. Ждали монаршего разрешения на проведение этого развлекательного мероприятия, которое должно было прийти в начале лета. Повесить тройку благородных англичан любо каждому испанцу, как знатному, так и не очень. Лорд Эндрю Эшли предлагал мне спасти его сына и сообщал, что благодарность убитого горем отца будет безгранична, но в пределах двадцати тысяч крон (пяти тысяч фунтов). По моим подсчетам, доля Роберта Эшли по результатам нашего совместного похода составляла намного большую сумму, а уж его отец, как судовладелец, и вовсе получил треть от добычи всего корабля. Видимо, лорд Эндрю Эшли хотел сохранить деньги, а не сына, но убедить всех в обратном. Это и подтолкнуло меня отправиться весной к берегам Америки, а не поджидать испанские караваны в Кадисском заливе.