— Смотри! — Маша окунула кисть в желтую краску и нарисовала в верхнем углу пяльцев круг с лучами. — Это солнце.

Она макнула кисть в другой кувшин и провела синюю полосу вдоль верхнего края.

— А это небо.

Богдан смотрел как завороженный.

— Ну давай, — Маша снова протянула ему кисть, — теперь ты!

Богдан принял кисточку, робко взглянул на Машу, обмакнул кисть в краску и провел поперек всего холста. Потом еще и еще. На Машиных глазах, немного растекаясь по ткани, вырастало дерево. Дерево изогнуло ветки и будто шевелило листвой на ветру. Мальчик ничего не видел и не слышал вокруг себя, он старательно выписывал толстый ствол, поднимающийся вверх, изумрудные листья, а в листве маленькую серую птичку.

— Это соловей, — прошептал Богдан не обращаясь ни к кому конкретно.

Маша с Пламеной переглянулись. Обе улыбались во весь рот.

Конец первого месяца лета ознаменовался Ивановым днем. Суета среди молодежи живо напомнила Маше ее собственные приключения в этот праздник. Светислав с его веником, и дерзкая девка-служанка, влюбленная в боярского сына, и сам боярский сын, и все, что с ним связано. Не имея душевных сил переживать все заново, Маша сказалась больной и заперлась в горнице. Она пересидела и поездку к озеру, и сватовство юношей к своим зазнобам. Вернувшаяся Пламена прижимала к груди пышный березовый веник, и Маша точно знала, что этой ночью он будет использован по назначению. Девушка волновалась, что оставила Машу так надолго одну, поэтому торопливо выкладывала наряды на крышку сундука и тараторила без умолку.

— Я не пойду, — отрезала Маша, — можешь все убрать на место.

— Ну как же, боярышня! — Пламена всплеснула руками, — негоже это! Боярин будет, и бояричи, и вся знать.

— Не хочу, — мотнула головой Маша.

Зарывшись лицом в подушку она первый раз с похорон боярыни плакала навзрыд. Потому что больше всего хотела оказаться там, где был он, стоять рядом, прыгать через костер, а потом любить друг друга в жаркой бане, до исступления, до помутнения разума.

Утром она проснулась от внезапного шума. Еле разлепив опухшие глаза, Маша увидела Пламену. Заспанная служанка растерянно смотрела на Машу.

— Боярин велел тебя собрать на выезд, — сообщила она, — сказал все самое простое, и платок на голову.

Маша села на край постели. Ну вот оно и случилось. Хорошенько все обдумав, светозар решил лично отвезти ее к месту перехода и отправить туда, куда он сам пройти не сможет. Маша позволяла Пламене крутить себя, подавала руки, ноги, потом села, дав девушке заплести косу. Когда Пламена полезла в сундук за платком, она вынула мешочек с кольцами. Без них вряд ли она сможет уйти. Надев оба кольца на руку, Маша обулась и вышла на улицу. День только начинался, веселые птички чирикали о том, как прекрасна жизнь. Молодой парень из дворовых подсадил ее в возок и захлопнул дверцу.

Ехали они на удивление недолго. Когда возок остановился, кучер спрыгнул с козел, открыл дверь.

— Выходи, боярышня, — пробасил он.

Маша вылезла из средства передвижения и удивленно осмотрелась. Они были не на озере, и даже не в лесу. Напротив возвышался почти достроенный храм. Возница указал Маше в сторону храма, и она медленно пошла внутрь. Там было темно и прохладно, кто-то пел заунывно. Навстречу Маше вышел знакомый уже священник и улыбнулся.

— Ну, здравствуй, девица.

Маша не знала, как себя вести и поздоровалась смущенно. Священник перекрестил ее и протянул руку. Маша догадалась и прикоснулась губами к прохладной старческой руке.

— Видишь, как жизнь-то повернула, — сказал старик, — теперь и ты на ее месте.

Ощутив за собой чье-то присутствие, Маша обернулась. Рядом стоял Светозар. Он смотрел на нее пристально, будто разглядывал.

— Здравствуй, боярин, — поздоровался священник.

— Поздорову, святой отче, — ответил Светозар.

— По своей ли воле пришел? — священник прищурился, глядя на Светозара.

— По своей, — Светозар кивнул.

— А ты, девица, по своей ли воле пришла в храм божий? — обратился к ней старик.

Маша обернулась к Светозару — он смотрел на нее напряженно, и, как-будто, со страхом. Догадавшись, она ощутила бегущие по позвоночнику мурашки.

— Да, — почти прошептала она.

Они стояли перед иконами, а старик- священник справлял обряд. Маша ни разу не была на венчании, и не знала, что надо делать, но от нее ничего и не просили. Просто в какой-то момент Светозар взял в руку ее ладонь и надел на палец массивное кольцо.

Венчается раб божий Михаил рабе божьей Марии…

Михаил… Маша украдкой взглянула на суровый профиль Светозара. Имя в крещении идет ему не меньше, чем имя, данное родителями. Михаил… Светозар… Она еще решит, как будет его называть…

Они вышли из храма рука в руке, и Маша почему-то робела взглянуть в лицо мужу. Светозар остановился, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя. Теплота его глаз разлила в ее сердце блаженное тепло, и в этот момент Светозар обхватил ее и прижал к себе крепко. У Маши перехватило дыхание, ей казалось, что мужчина тоже испытывает что-то подобное, поэтому молчит и только стискивает ее. В этих крепких объятиях было столько любви, горькой, выстраданной, что ей не хотелось, чтобы Светозар разжимал руки. Но он все же отпустил ее, аккуратно поставив на землю, потом наклонился и поцеловал. Поцелуй был другой — не требовательный, не захватнический, нежный и долгий, как время, которое он прожил без нее. Он сводил ее с ума легкими прикосновениями суховатых горячих губ, и Маша со стоном взметнула руки ему на шею, теперь была ее очередь обнимать что было сил с тонких руках.

Слуги старательно отворачивались, смущаясь таких откровенных проявлений любви, и скупо улыбались в усы. Наконец Светозар разорвал поцелуй, на лице его были страсть и сожаление, но все же он улыбнулся, поднял Машу на руки и внес в возок. Дверца захлопнулась, лошади под крик возницы дружно дернули повозку. Светозар и Маша сидели рядом, поглядывали друг на друга и улыбались. За все это время они не сказали и десятка слов, но Маша с изумлением наблюдала, как суровый мужчина вдруг превратился в того парня, которого она знала. Нет, он не изменился внешне, но помягчел строгий взгляд, а на лице играла улыбка. Кажется, Светозар сам удивлялся переменам, больно уж непривычно ему было чувствовать безудержное счастье. Он высвободил из просторных рукавов Машину руку, перебирал и поглаживал пальцы, нащупал обручальное кольцо и снова улыбнулся довольно.

В доме стоял переполох. Конечно, пущенный вперед юный помощник кучера внес непонимание и сумятицу в ряды обитателей, а когда старик тиун сурово топнул на него и велел не тараторить, а повторить все внятно, мальчишка, тараща глаза, выдал подробности странной поездки, заставив одних радостно, других удивленно ахнуть. И тут же все забегали, засуетились, а когда боярин с молодой женой вошли в дом, их встретили заздравные песни в исполнении дворовых девок и все до единого человека толпились в большой столовой горнице, желая увидеть и поздравить своего боярина. Среди них, наособицу стояли и боярские дети. Близнецы и Богдан непонимающе присматривались, а Ратибор широко улыбался, из чего Маша сделала вывод, что парень, похоже, знал о планах отца. Светозар ни на минуту не отошел от нее, принимая поздравления. Слуги, похоже, очень любили боярина, потому что радость была неподдельной.

— Здравствуй, государь боярин Светозар Вышатич, — кланялась Светозару толстая Еля. Она руководила женской частью дома, и могла обращаться к боярину ото всех своих подопечных, — и ты здравствуй, государыня боярыня! Совет вам да любовь!

Наконец Светозар прекратил суету и галдеж. Он объявил своим людям, что свадьба обязательно будет, причем двойная, потому что Ратибор посватался к дочке боярина Доброжира, и тот хоть и удивился, но согласие дал. Это сообщение взбаламутило всех еще на пять минут. Потом люди разошлись, остались только старшие слуги и дети, которые так и стояли столбом, ожидая, когда им скажут что-то особенное, предназначенное только им. Слуг отпустили, раздав распоряжения, потом Светозар усадил Машу на высокий стул возле себя и подозвал сыновей.