— Будьте добры и почтительны к новой боярыне, — голос его был строг, — уважайте, как свою мать!

Маша слегка поморщилась. Она бы сказала по-другому, мальчишки и так пребывали в шоке оттого, как неожиданно и быстро отец выбрал себе жену, да еще взял ту, на которую они бы никогда в жизни не подумали, но ей пока говорить не предлагали, и она молчала. Близнецы церемонно поклонились и ушли, а Богдан, хоть и пытался вовсю подражать своим юным дядьям, но, все же не выдержал, и обхватил ее за шею. Маша обняла мальчишку в ответ.

День еще только начинался, и у всех были свои обязанности. Нехотя уехал на княжеский двор Светозар, а Маша провела день очень суетно, обсуждая с Елей предстоящий пир и мучаясь мыслями о том, как поговорить с близнецами, которых с самого утра она так и не видела. Она встретила их случайно, выйдя после полудня во двор. Июльская жара была в самом разгаре, но ближе к вечеру похолодало, подул ветерок, и издалека потянулись синие тучки, собирался дождик. Очень хотелось прохлады, Маша выбежала на крыльцо, подставляя лицо ветерку. В это время в ворота въехала процессия, впереди мальчишки-бояричи, а за ними десяток мужчин разного возраста. Близнецы спешились, и ушли бы, уставшие, потные, если бы Маша не окликнула их. Воспитание не позволило мальчишкам проигнорировать зов новоявленной мачехи, и они подошли, хотя и неохотно.

Маша измучилась, придумывать слова, поэтому просто вывалила парням то, что было у нее на душе.

— Я не могу заменить вам мать, — сказала она, не могу, да и не хочу этого делать. Я никогда не займу ее место, вы должны знать об этом.

Глаза у Славомира, младшего из близнецов, подозрительно заблестели, и он постарался незаметно вытереть их широким рукавом рубахи.

— Она была очень замечательная, — Маша продолжала нести какой-то сумбур, надеясь, что они сами вычленят из ее речи нужное, — и мы были подругами…

Она замолчала, вдруг с удивлением осознав, что так оно и было.

— В общем, я хочу, чтобы вы не думали обо мне плохо, — закончила она и выдохнула устало.

Близнецы переминались с носка на пятку и молчали. Потом Владимир поднял глаза.

— Ты сходишь с нами на могилку к матушке? — спросил он, и Маша истово закивала.

Проще всего было с Забавой. В силу возраста она совсем не мучилась вопросами морали, зато она радовалась, когда Маша приходила поиграть с ней, и в этот раз обрадовалась. Маша провела с девочкой половину дня, пока та не начала зевать и капризничать, и нянька унесла маленькую боярышню спать.

Вечером был ужин. Уже зная местные обычаи, Маша понимала, что праздничным его не назовешь, но, все же, это был праздничный ужин, и она сидела рядом с мужчиной, которого так долго добивалась. А потом он взял ее за руку и повел в свою комнату. Закрыв плотную дверь, он повернулся к ней, и, не вытерпев больше, обхватил лицо ладонями и поцеловал жарко. Отпустив ее, он вдруг сел на край кровати и спросил полушепотом:

— Разуешь своего мужа, жена?

Потом он расплел ее крепко уложенные волосы, расчесал пальцами, зарылся в пряди носом, спустил с плеч тонкие бретельки рубашки и она упала тонким облаком вокруг босых Машиных ног. Маша переступила через рубашку, и попала в горячие руки Светозара.

— Любая моя, — он гладил ее по телу, как-будто хотел обхватить всю, — голубка моя, лебедушка белая, не чаял, что сбудется…

В его словах было столько искренности, что у Маши защипало глаза. В стотысячный раз она вспомнила, как ушла не попрощавшись.

— Любимый мой, — прошептала она, — прости меня, прости, я так виновата!

Светозар не дал ей говорить, запечатал ее губы поцелуем, подхватил и уложил на широкую постель. Принимая в себя горячее мужское естество, Маша поняла, что никаких обид давно нет, все они исчезли, когда Светозар принял единственно верное решение для них обоих — любовь главнее всего. И Маша жарко отдавалась человеку, который тронул ее сердце будучи юношей, а сейчас, став мужчиной, задел и душу. Она хотела быть частью его, нет, она хотела принадлежать ему вся… За окном перебирали ногами и тихо ржали лошади. Они хотели поддержать человеческую любовь.

Это были самые счастливые два месяца ее жизни. Жаркое лето, которое она запомнила на всю жизнь. Раньше Маше казалось, что жизнь женщин в этом времени проста и ограничена правилами, они рождались, вырастали, выходили замуж, рожали детей, вели замкнутый образ жизни и, в общем, весь их круг общения ограничивался детьми, мужем и ближними родственниками. Сейчас она поняла, как заблуждалась. Да, в этом мире суровых сильных мужчин женщина находилась за мужем, а до этого за отцом, но Маша лично удостоверилась, что никакие они были не замкнутые, и, тем более, не спрятанные от людских глаз. И она стала одной из этих женщин. Светозар, влюбленный и счастливый, щедро делился счастьем со всеми, и домашние с изумлением замирали, слыша его раскатистый смех. Он сам лично взялся учить Машу ездить верхом, подтрунивая над ее мешковатостью и страхом, а потом и вовсе купил для нее коня, молодого, высокого красавца по имени Игреня. К коню прилагалось дорогое седло мужского типа и не менее дорогое прогулочное, если Маша захочет сесть по-женски. Сама Маша энтузиазма не проявляла, но Светозар настаивал, и она, насмелившись, однажды вошла в стойло с куском щедро посоленого хлеба. Игреня любопытно вытянул шею, разглядывая девушку, а почувствовав запах съедобного, вышел и потянулся к ладони. Маша протянула угощение и ощутила прикосновение к руке прохладного большого носа. Конь аккуратно взял горбушку, съел и потянулся за добавкой.

— А больше нет, — извиняющимся тоном сказала Маша.

Конь, кажется, не расстроился, он фыркнул и слегка толкнул хозяйку, переступив крепкими ногами. Маша тихо засмеялась и провела ладонью по гладкому боку.

— Подружимся? — спросила она у коня, и тот, словно поняв ее слова, кивнул.

Ранними утрами, когда больше всего хотелось спать после бессонной ночи, полной страстных объятий, Светозар будил ее и вывозил, заспанную, в лес. Природа, едва пробудившаяся, сушила ночную росу, солнце еще не палило жаркостью июльского полудня, и была в этом всем какая-то прекрасная благость, ради которой стоило встать пораньше. Светозар собирал для Маши умытые росой ягоды и кормил с ладони, а потом целовал в земляничные губы. Однажды они выехали за городские ворота и двинулись вверх, в знакомом Маше направлении, к тому озеру, куда иногда устремлялся ее взгляд из верхних комнат терема. Тут совсем ничего не менялось, разве что купавки буйно расцвели на воде, да птицы летали низко, ловя у самой воды насекомых. Светозар остановился, спешился, взял Машу за талию, снял с седла. Они молча дошли до кустов, из которых когда-то два молодца, одинаковых с лица вытащили замерзшую и растерянную девушку.

— Ты хочешь туда? — спросил Светозар, и махнул головой в сторону тропинки, ведущей в березовую рощу. Голос его звучал настороженно.

Маша задумалась. Она понимала тревогу мужа, как понимала и то, что если она вдруг соберется уйти, он не будет ее удерживать. Светозар давно обдумал и принял этот вариант, его любовь была в том, чтобы не неволить свою суженую. Маша ощутила невероятную благодарность, она понимала, чего это ему стоило. Она помотала головой.

— Нет, — развернувшись к нему, она поймала тревожный взгляд, — здесь моя жизнь, а ты — моя судьба, я пришла сюда, не зная тебя, а когда узнала, то больше не было мне покоя, даже там, среди родных.

Маша увидела, как серая пелена волнения уходит из его глаз, и прижалась к широкой груди. Светозар обхватил ее и прижал к себе. Теперь он часто делал так, возможно, ему нужно было ощутить ее, тоненькую, беззащитную в своих объятиях. В одну из ночей, когда обоим не спалось, они лежали обнявшись, и рассказывали друг другу то, чего второй не знал. Маша вспоминала те несчастные два месяца, которые провела дома, Светозар внимательно слушал про родителей Маши, про Васю, которая всю жизнь была влюблена в путешественника во времени и перед смертью увидела любовь всей своей жизни, про то, как Маша делала мучительный выбор и выбрала его. Он давно принял факт, что Маша с легкостью перескочила из будущего, и его не пугали ее странные словечки и замашки девушки из двадцать первого века, наоборот, ему нравилась ее открытость и свобода суждений, подавлять которые он не собирался. Сам же Светозар говорить о своих чувствах в дни, когда она ушла, не хотел, но поддался уговорам, и неохотно признался, что тогда чувствовал себя раздавленным.