Боярский дом, больше походивший на дворец, очень нравился Маше своими масштабами. Но внутри ей было душно от узости горниц и коридоров, от темноты и отсутствия больших окон. Даже светлица, название которой предполагало свет, имела всего два полукруглых окна, которые наглухо закрывались в холодное время года деревянными ставнями. Заручившись поддержкой старика-тиуна, Маша распорядилась везти на двор слюду, коей и "застеклили" свежепрорубленные окна светлицы и всех остальных верхних горниц. Внутри, как смогли, перегородили стены, раздвинув комнаты, особенно Маша волновалась за детскую и комнаты близнецов, которые, неожиданно, приняли участие в перестрое, проявив интерес к строительству.

Суету на Светозаровом дворе заметили и остальные горожане. К Маше наведывались любопытствующие соседушки, высматривая, чем живет дом в отсутствие хозяина, и, с удивлением обнаруживали, что молодая жена Светозара Вышатича не печалится, сидя у себя в светелке или в молельне, а носится, как чернавка, по дому, лично следя за всем. И вообще, с некоторых пор люди стали замечать, что не стало благообразия и благочиния в этом доме. При прежней боярыне были тишь да благодать, боярыня Анна выбиралась из дома богатым поездом в храм или сопровождала мужа на торг, смиренно держась чуть позади. Маша же, по их понятию, совершенно не соответствовала званию боярыни. Некоторые, правда, бывавшие в доме боярина Светозара, рассказывали, что она умна не по годам, и скромна, но большинство не доверяли незнакомке и предпочитали держаться в стороне. Впрочем, Машу это мало волновало. Она так и не успела подружиться ни с кем, но ей хватало общения с детьми и слугами.

К концу месяца стало понятно, что она не беременна. Маша не могла разобраться в своих чувствах — как относится к этой новости. С одной стороны, ей хотелось исполнить просьбу любимого мужа, а с другой, она, почему-то, совсем не представляла себя матерью, и с детьми общалась больше как старшая сестра. Приняв решение, что все что ни делается — к лучшему, она успокоилась и позволила жизни идти своим чередом. Закончив ремонт к ноябрю, когда на улице уже вовсю свирепствовали холодные ветра, гоняя белых мух, Маша с удовлетворением выдохнула. Теперь можно было ждать Светозара. Она получала от него маленькие весточки, которые привозили с почтой княжеского двора, и каждый раз сердце замирало, когда Маша, сдерживая дыхание, читала слова, написанные рукой мужа. "Лада моя", — писал Светозар, — "дышать без тебя тяжело". Она испытывала то же самое, и первый раз за все время сожалела, что еще так долго до изобретения мобильников и интернета.

Чаще приходили весточки от Каты, которая, пристрастившись к эпистолярному жанру, много и вкусно писала о своем житье-бытье, и от Маши требовала того же. Это, ненадолго, отвлекало Машу от тоски по Светозару. Каждый раз, заканчивая письмо, Маша звала Кату в гости, хотя и знала, что вряд ли жена ладожского посадника отправится в столь дальнее путешествие одна.

Между делом отпраздновали свадьбу Мала и Пламены. Эта свадьба не была грандиозной, но радости и добрых пожеланий долгой жизни и многочадия было нисколько не меньше. А спустя совсем малое время выяснилось, что Пламена беременна. Об этом, радостно смущаясь, призналась сама служанка, а на вопросы о сроке отвечала сбивчиво, пряча глаза, потому что женой Малу она стала именно тогда, когда и Маша стала женой Светозару, то есть летом, в Иванов день. Мал же, наоборот, нисколько не смущался этого факта, и ходил очень довольный. Родители Пламены жили на торговой стороне и держали там лавку. Мал всерьез собирался поселиться с молодой женой рядом с тестем, но Маша, рассудив, что Светозар хотел бы видеть воспитанника чаще, поселила молодых в доме, позволив занять пару горниц в нижней части дома. Мал, не зная, как благодарить, просто встал на колени, преклонив голову, и обещал отдать за боярыню жизнь, если понадобится. Пламена же была просто счастлива, целовала Маше руки и говорила, что не выдержала бы жизни возле отца с матерью, потому что те были люди скупые и она радовалась безмерно, когда боярыня Анна забрала ее в дом в качестве служанки.

По первому снегу прискакал гонец от князя. Его видели в городе и дворовые тут же принесли весть. Обрадованная Маша, нетерпеливо покусывая заусенец, металась по дому в ожидании привычного уже письмеца. Устав беспокоиться, она послала мальчика-слугу узнать. Мальчишка прибежал вскоре и сообщил, что гонец от князя привез-таки письмо и ей, но ему, по сугубой неважности звания, письмо не отдали, а привезет его сам княжеский посыльный.

Посыльный, действительно, появился. Услышав топот копыт во дворе. Маша выбежала на крыльцо сама, полураздетая, а следом за ней торопилась Пламена с шубкой в руках. Получив чехольчик с письмом, Маша прижала его к груди, приказала слуге отблагодарить за доставленную радость, и вернулась в покои.

Письмо было не от Светозара. Это Маша поняла сразу, как только развернула пергамент. Корявыми буквицами, ставя кляксы, писал Ратибор. До сих пор сын Светозара неизменно передавал Маше пожелания здоровья, и это было приятно. Почти Машин ровесник, Ратибор на ее глазах из взбалмошного мальчишки превратился в приятного серьезного мужчину.

Маша всмотрелась в письмо. "Матушка боярыня, поздорову тебе. Пишет тебе Ратиборка, глупый боярич…" Она улыбнулась, представив, как Ратибор сосредоточенно склонившись над пергаментом и пачкая пальцы, пытался шутить. "У нас все, слава богу, хорошо, жена моя, Улиана Доброжировна, счастлива, ждем мы первенца ко сходу снега." Вот это была новость так новость! Маша даже обрадованно хлопнула в ладоши. "А пишу я тебе, матушка, затем, что захворал наш батюшка, твой супруг". Почувствовав неладное, Маша сжала пальцы так, что краска тут же отпечаталась на коже. "Как приехали мы в стольный Киев, батюшка и захворал, начал дюже кашлять, совсем не ест ничего, исхудал. Князь, видя недуг, прислал лекарей, но батюшка лекарей прогнал и лечился баней, однако, не помогло ему. Сам стал злой, а как в баню сходит, так стонет от болей, говорит, что выкручивает ноги. Если можешь, приезжай, боюсь, не застанешь его живым, ибо плох совсем, ночами весь в поту и кричит, слуг гонит и не велит себя жалеть, хотя старые люди говорят, что вскорости кончится боярин, отсохнут ноженьки и остановится сердце."

Пламена, превратившаяся из шустрой девки в расплывшуюся бабу, вскочила с лавки, на которой сидела, размеренно перебирая жемчуг, которым Маша собиралась вышивать пояс для Светозара.

Берестяная коробка соскочила с колен и разноцветный перламутровый жемчуг полился по подолу и рассыпался на полу. Маша кричала так, что кровь стыла в жилах. Пламена вбежала в покойцы и увидела хозяйку, метавшуюся из угла в угол. Остановившись, Пламена поклонилась, насколько позволял вспухший живот.

— Чего изволишь, матушка?

Маша обернулась, и Пламене захотелось прикрыть лицо руками, настолько взгляд боярыни был страшен.

— Мала зови, — коротко приказала Маша, — и найди лекарку, которая Забаву в прошлый раз от простуды вылечила.

Пламена, почувствовав важность приказанного, выскочила в сени. Маша присела на лавку, схватилась за голову. Не прошло и пяти минут, в горницу ворвался Мал.

— Приказывала прийти, боярыня? — парень выглядел настороженным, жена, захлебываясь, пересказала, что видела сама и велела поспешать.

— Да, — Маша снова вскочила, — готов ли ты, Мал, поехать в Киев?

Вопрос был не просто странный, а очень странный. Но Мал утвердительно кивнул.

— Поеду куда прикажешь, боярыня.

— Хорошо, — кивнула Маша, — будешь меня сопровождать.

— Ты собралась путешествовать? — удивился Мал, — так я велю поезд закладывать, да провизию надо приготовить, да коней на смену…

— Нет! — Маша остановила его взмахом руки, — некогда нам поездом, быстрее надо. Поедем с тобой вдвоем. Игреню для меня пусть приготовят, и ты возьми лучшего коня. И двоих на смену.

— Что случилось, матушка? — тихо спросил Мал. Такой решительной он не видел Машу ни разу.