— А дальше?

— Ну, дальше Баррингтон, если мы сейчас говорим о нем, предложил бы мне потанцевать. А там, в танце, то есть, попытался бы очаровать меня своим легким скольжением, я имею в виду скольжение его рук по … гмм… разным частям моего тела.

— А вы? Чтобы сделали вы в этом случае?

— А я попыталась бы ударить достаточно метко.

— Вам не нравится Баррингтон? Миллионы женщин считают его притягательным.

— Мне не нравится, когда меня щупают, если только это не происходит в медицинском кабинете и мне на благо.

Брайс улыбнулся, и я опять увидела притягательность его лица. Мне захотелось еще продлить это удовольствие, поэтому я продолжила:

— А хотите знать, что было бы, если бы победил толстяк?

— Вы имеете в виду Расмуса? Второго участника жесткого торга за вас?

— Да. Я имею в виду его.

— Послушаем, интересно.

— Толстяк бы со всей серьезность отнесся к процедуре насыщения, причем ужин бы состоял из множества перемен, и всем блюдам уделялось бы самое пристальное внимание. Он бы ел и потел, ел и потел, а в перерывах между жеванием, рассказывал о своем богатстве и моих выгодах, если я соглашусь стать его официальной любовницей. Не удивилась бы, если бы и письменный договор был у него наготове. Танцевать бы он не стал, лапать меня, скорее всего, тоже, но не преминул бы напомнить, что за этот ужин «деньги уплачены». Не хочу стать его любовницей — и не надо, но его вклад в святое дело благотворительности обязана отработать здесь и сейчас, можно даже по — быстрому, опустившись на колени. Уйти просто так мне бы не удалось, потому что дяденька привел бы с собой целый взвод охраны.

— И вы бы сделали ему ммм… приятное?

— Я не могу открывать вам все свои секреты. Это просто женские штучки. Но, идя на свидание и к одному, и к другому, я подстраховалась бы. Однозначно.

— А чего вы ждете от меня?

— От вас? — Я задумчиво посмотрела на собеседника. — От вас я не знаю, чего ждать. Может быть, вы пригласите меня на танец? Проверим версию Баррингтона?

Он уставился на меня немигающим взглядом, мне даже жутко стало. Что? Что не так? Я уже было хотела взять свои слова обратно, обратив все в шутку, когда он медленно и раздумчиво произнес:

— Почему бы нет? Надеюсь, что версию с Расмусом вы не заставите меня проверять?

Я наивно захлопала глазками:

— Впервые вижу мужчину, не желающего такой приятной расплаты за услугу.

Скулы заходили ходуном, брови сошлись на переносице, я закричала в испуге:

— Ирвин, Ирвин, я шучу. Я не собираюсь лишать вас чести. Вы даже можете не танцевать, если не хотите.

— Почему же? — прозвучал холодный ответ, брови разгладились, а скулы перестали двигаться. — Я с удовольствием с вами потанцую, мисс Вареску.

Зазвучал мой любимый вальс. Еще одно совпадение? Мою руку охватила огромная лапища, вторая, такая же, схватила талию. Легко и грациозно мы закружились по свободной площадке.

Лицо моего партнера абсолютно ни — че — го не выражало. Я прислушалась к своим ощущениям. Странно! Очень странно! Мне было безумно легко. Я чувствовала себя птицей. Брайс кружил все быстрее и быстрее, еще немного, и мы оторвемся от пола.

Но, ответственность — прежде всего. Совсем некстати всплыло лицо Фрида, я вспомнила о задании. Надо начинать влюблять в себя Брайса. «Быстрее начнем, быстрее закончим, — звучал голос внутри меня. — Так, Габи, расслабься. Вспомни влюбленность в Стефана еще тогда, в самом — самом начале. Я готова была объять необъятное. Та — а–ак! Есть ощущение! Посылаем импульс к Ир….»

Мой партнер споткнулся на ровном месте. Пошатнулся. И упал навзничь, увлекая меня за собой. Я чувствовала бедром твердость его плоти. Ага! Хочет, все — таки. Ему, наверно, больно, вон ударился как, и я еще сверху упала.

Но Брайс не издал ни звука. Я лежала на нем, прямо смотря в его льдистые глаза, которые сейчас были очень близко. И не льдистые они вовсе, а морские, цвет моря в ясный солнечный день. И губы — жесткие, резкоочертанные, и скулы, вдруг приобретшие стальную твердость. Минута, две. Мы лежим молча. Таращимся друг на друга.

Никаких попыток для сближения Ирвин не делает. Меня охватывает озорство, и я наклоняюсь к этим жестким губам. Дотрагиваюсь языком. Провожу им, очерчивая контур. Сама продолжаю таращиться в его глаза. Они темнеют. Дыхание учащается…. у меня. Я охватываю его губы своими. Поддаются. Раскрываются. Я проникаю внутрь. И меня посещает мысль: «А он абсолютно пассивен. Я, оказывается, делаю все сама. Интересно. Смогу соблазнить, или нет?». Увеличиваю напор, вспоминая всех моих страстных героинь, издаю протяжный вздох (тут уж Стефан у меня на уме). Меня просто терпят и смотрят огромными глазищами в, бесстыжие, мои. Да он непробиваемый! Все! Сдаюсь!

Я уже собиралась встать с теплой подложки, как, вдруг, его руки твердеют (и не только руки), они охватывают мой затылок. Губы, волшебным образом, смягчаются, и теперь не мой, а его язык начинает вытворять чудеса. У меня оживает сердце. Такое чувство, что оно спокойно спало, а теперь проснулось. Что со мной? Я слышу свой стон. Со стороны? Да, я слышу свой стон со стороны. Мне стало душно, ужасно захотелось снять платье и почувствовать его прохладную кожу на своей. «Габи! — ору себе. — Прекрати! Ты заболела. Он тебя чем — то заразил. Уходи, немедленно уходи». Мы оба тяжело дышим. Его глаза — темно — серые. Я не одна такая? У его глаз тоже меняется цвет?

— Пустите, — слышу свой голос со стороны.

— Я вас не держу. Это вы не даете мне встать.

Да. Действительно, не держит. Я, кряхтя, поднялась. Большое тело вскочило легко и грациозно. Мы оба молчим. Возникает неловкая пауза. Я начинаю себя ругать. Неужели поездка сорвется?

— Мне, наверное, лучше уйти. Не говорите ничего, — торопливо проговорила я. — Если вы отмените свое приглашение, я пойму. Хотя нет. Я ничего не понимаю. Что это сейчас было?

— Я прошу прощения, мисс Вареску, — услышала спокойный размеренный баритон. — Поверьте, никоим образом я не хотел вас обидеть. Это, какое — то недоразумение. Этого больше не повторится. Приглашение в силе. Я даю вам слово, что вы будете в полной безопасности.

— Извините, мистер Брайс, — проговорила смущенно, — просто не знаю, что на меня нашло.

И тоненько, как маленькая девочка, добавила:

— Я больше не буду.

Удивленно приподнятые брови и насмешливое:

— Ничего, бывает. Вы примете мое предложение?

— Конечно, — уже ворчливо заявила я. — Я же вам говорила, что, для того, чтобы отдохнуть на море, я готова сделать все, что угодно. И только попробуйте не научить меня нырять. Вы же видели, какая я в гневе?

В ответ услышала:

— А, знаете, мне понравилось.

В эту ночь я долго не могла заснуть. Со Стефаном мы поругались практически сразу, как только я пришла домой. Еще в прихожей он налетел на меня со своими дурацкими расспросами о том, поговорила ли я с Брайсом о нем и Баррингтоне. Я сразу послала его очень далеко, заявив, что не было подходящего момента. После сегодняшней встречи с олигархом, суетливый Стефан Голден почему — то бесил меня. «Светило» сразу взвился и стал читать мне нотации о том, какой он внимательный и заботливый, и какая я — безответственная и эгоистичная.

— Я один раз тебя попросил, один раз, — закатывая глаза, верещал он. — Между прочим, это и твой фильм тоже. И тебе тоже будут причитаться дивиденды, если я познакомлюсь с Баррингтоном. Почему я один должен думать о нашем будущем?

— Стефан, иди к черту, — устало сказала я ему. — Можешь понять, что просьбы эти были не к месту? Его все, слышишь, все одолевают просьбами. Почему было не устроить человеку просто спокойный ужин? Он за него пять миллионов, между прочим, выложил.

— Ах, тебе его еще и жалко? А меня тебе не жалко? Я твой бой — френд, а он просто чужой мужик. Принимать и исполнять просьбы его положение обязывает. Или он уже тебе не чужой? Г — а–а — аби, — заревел он, — у вас с ним что — то было? Признавайся.