Миссис Буш, урожденная Сузанна Пинкотт, была весьма деятельной особой, чья энергия не находила достаточного выхода в семейном кругу. Как только ее детей удалось отправить в школу-интернат, она тут же затеяла спор с непокорным мужем, который триумфально завершился пристройкой к гостиной застекленного выступа, куда поместили почтовые открытки, бутылки с лимонадом и другими безалкогольными напитками, китайские орнаменты, сигареты и дешевые сладости. Таким образом миссис Буш получила возможность наблюдать за деревенской жизнью, получая материал для сплетен, и осуществлять по крайней мере частичный контроль над семейными финансами.

Когда мисс Силвер в одиннадцать утра вошла в магазин, миссис Буш была поглощена беседой с маленькой пожилой женщиной с длинным носом, светлыми глазами и в черной фетровой шляпе, которая съехала набок, будучи не в силах удерживаться на всклокоченных седых волосах. Миссис Буш горделиво возвышалась над прилавком, ее волосы были черными, как в молодости, щеки — румяными и упругими, а массивная фигура — прямой и подтянутой, несмотря на искушения, предлагаемые деревенской модой. Как и другие женщины в Борне, она носила свободное цветастое платье, под которым, однако, находился надежный корсет.

Мисс Силвер робко осведомилась, нельзя ли ей посмотреть открытки.

— Пожалуйста, не беспокойтесь — я совсем не спешу. Мне всегда нужно время, чтобы сделать выбор.

Она стала рассматривать цветные открытки, изображающие руины монастыря, деревню Борн, ручей, текущий вдоль улицы, церковь с древней квадратной колокольней, новую среднюю школу в Марбери и водопроводную станцию, слыша при этом два женских голоса, говорящих громким шепотом, и не впервые благодаря небо за свой тонкий слух.

— Ему должно быть стыдно, — сказала маленькая пожилая женщина.

Миссис Буш склонилась над прилавком.

— У Эзры никогда не было стыда и не будет, — отозвалась она. — От него всей семье только одни неприятности. Наверняка он был пьян, как всегда.

Краем глаза мисс Силвер заметила, как черная шляпа качнулась из стороны в сторону.

— Том говорит, что нет, — в наши дни не достать столько спиртного, чтобы напоить допьяна Эзру Пинкотта. Просто, выпивши чуть больше обычного, Эзра говорил всем, будто знает что-то, из-за чего у него в кармане вскоре появятся денежки, если только кое-кто, кого он не станет называть, сообразит, с какой стороны его хлеб намазан маслом.

— Господи! — негромко воскликнула миссис Буш.

— Все смеялись и подзуживали Эзру, по он больше ничего не сказал, хотя они, конечно, понимали, что он имеет в виду.

— Ш-ш, Энни!

Две пары глаз устремились на мисс Силвер. Она напряженно всматривалась в изображение средней школы, желтеющей на фоне ярко-голубого неба, которое редко увидишь английским летом. Голоса стали тише, и разобрать слова было невозможно, покуда Энни не выпрямилась и не сказала, что должна уходить.

— Я возьму свой кондитерский рацион, как всегда, Сузанна, если ты не забудешь положить мне мятых лепешек из первой же партии. Том их обожает.

Она вышла, и миссис Буш двинулась вдоль прилавка.

— Очень интересные виды, — сказала мисс Силвер. — Я остановилась у мисс Фелл в пасторском доме. Она сказала мне, что у вас есть открытки с изображением самых красивых здешних мест. Приятно посылать друзьям интересные открытки, когда находишься в отпуске.

Лед был сломан, и завязалась беседа. Последовали воспоминания о старом пасторе и мисс Софи во время прошлой войны.

— В пасторском доме постоянно собирался кружок по шитью, но у них бы ничего не получалось, если бы я не занималась кройкой. Мисс Софи не умела управляться с ножницами… На этой открытке церковь как настоящая — можете посмотреть в окно, — она у меня последняя. Вы не поверите, сколько их раскупили на этой неделе из-за того, что бедный мистер Харш застрелился, когда играл там на органе. Я уверена, что он здорово играл, хотя и не разбираюсь в музыке. А вот мистер Буш пойдет хоть за тридевять земель, чтобы послушать хорошую игру. Да, деревня у нас славная, но мистеру Харшу здесь не повезло.

— Ужасная судьба, — посочувствовала мисс Силвер.

— Такой приятный был джентльмен, хоть и иностранец. Уверена, что он сам застрелился, как и решили на дознании. То, что это пытаются пришить мистеру Мадоку, чушь собачья! Но такова уж наша полиция. У меня племянник служит констеблем — Джим Пинкотт, сын моего старшего брата, — и я говорила ему только вчера вечером: «Какой толк в дознании, если вам, полицейским, наплевать на то, что говорят присяжные? Разве они не выслушали все показания и не решили, что это самоубийство, как писали в газетах, „в психически неуравновешенном состоянии“? Разве коронер с этим не согласился? Зачем же вам понадобилось вызывать лондонских полицейских? Сидели бы у себя и занимались своими убийствами, А не совали свой нос туда, где их никто не ждет!»

Мисс Силвер устремила на нее взгляд, полный робкого восхищения.

— Как верно вы говорите!

Миссис Буш самодовольно улыбнулась.

— О, я умею попасть молочком по гвоздю. А Джиму и ответить было нечего, кроме того, что он тут ни при чем.

— Значит, это лондонские полицейские арестовали мистера Мадока?

— Да, двое, — ответила миссис Буш. — Можно подумать, что у них в Лондоне мало дел! Достаточно заглянуть в газету! Они и к мистеру Бушу приходили — старший детектив-инспектор Лэм и сержант Эбботт. Конечно, раз мистер Буш нашел тело вместе с мисс Дженис Мид, они и шагу не могли ступить без его заявления. Но они не из-за него заподозрили мистера Мадока. Им что-то наговорил один из мальчишек-беженцев. Будь он мой, я бы всыпала ему под первое число! Миссис Бруэр заходила сюда вечером в субботу — в тот день, когда арестовали бедного мистера Мадока. Она прибирается у них дважды в неделю и сказала мне: «Миссис Буш, он этого не делал. Конечно человек он вспыльчивый, но что значит пара грубых слов, если к ним привыкнешь. Да и между словами и убийствами большая разница».

— В самом деле, — почтительным тоном согласилась мисс Силвер.