Меж тем мы вошли на поле дуэльной площадки, огороженное небольшим бортиком, Демидов отвёл меня чуть в сторону от липнущих к барьеру зевак:

— Господин Коршунов, как секундант я бы хотел уточнить возможные условия примирения.

— Условие простое. Если они принесут публичные извинения, только в этом случае дуэль может быть отменена.

Демидов кивнул и слегка поджал губы:

— Мой долг — озвучить ваше условие. Однако не думаю, что эти господа пойдут на него.

— Значит, поединок. Первый — Егоров. Затем с каждым в порядке очерёдности, которую они сами для себя установят. Пусть хоть жребий бросают, мне всё равно.

— Вы являетесь вызванной стороной, и ваше право выбирать оружие.

— Сабли.

Демидов вперил в меня взгляд и медленно улыбнулся:

— Просто сабли?

— Именно, сударь. У Егорова, как минимум, она есть. Если у остальных нет, пусть займут у него.

— В этом нет нужды, в дуэльном арсенале можно взять любое оружие. Правда, насколько я слышал, обычно студенты выходят на магические поединки.

— Ну, а мы — народ простой, магию бережём для крайнего случая. А вот сабелькой рубануть…

— Я понял. Предпочитаете подвижный поединок или неподвижный?

— При неподвижном, насколько я помню…

— Можно отступить не более трёх шагов, иначе поражение.

А при подвижном, понятное дело, по всей площадке внутри барьера можно носиться.

— Неподвижная предпочтительнее, пожалуй. Впрочем, если будут упираться, бросьте монету. По большому счёту мне всё равно.

— А! Вот и целитель подошёл. Простите, я вас оставлю. По правилам, я должен попытаться решить дело миром, а коли нет — оговорить условия.

Демидов подошёл к Егоровской кучке, продолжавшей держаться вместе — видать, из среды себя и секундантов друг другу назначили. А дохтуром, оказывается, будет Бобровская дочка. Вон, стоит там же, слушает Демидова. А чего это вдруг так расплылась? А Егоровские-то перекосились. А? Не хотите на сабельках драться? Ха!

Вот вся компания кроме Егорова, вышла за барьер, а он с секундантами, доктором и ещё одним молодым человеком двинулись ко мне.

— Господин Коршунов, — начал Демидов, — позвольте представить: господин Голубев, специалист артефактного отдела научной лаборатории, который освидетельствует отсутствие на клинках дополнительных усиливающих компонентов.

Раскланялись, как полагается. Голубев вынул из кармана очки с отсвечивающими зеленоватым линзами, принял сперва Егоровскую саблю, самым тщательным образом её осмотрел, затем, с гораздо большим трепетом — мою:

— Свидетельствую об отсутствии амулетных и заклинательных усилинов. Оба представленных клинка — немагическое оружие.

И, что характерно — не ушёл. Как говорится, пользуясь случаем, посмотрю поближе.

— Что ж, господа, — несколько натужно начал Егоровский секундант. — Примирение сочтено невозможным, условия обычные с уточнениями: дуэль будет проходить по неподвижной схеме, с отступом не более трёх шагов, поединок длится до того момента, покуда кто-то из участников не признает себя поражённым либо до третьего урона одному из соперников. В нашем случае — до третьей крови. Также напоминаю, что статья двадцать седьмая дуэльного кодекса предписывает при дуэли на холодном оружии обнажённый торс. Прошу вас оставить одежду на барьере.

Егоров пошёл раздеваться, рисуясь. Не спорю, сложен он был вполне атлетически, и, видимо, гимнастическим залом не пренебрегал, так что немедленно вызвал восхищённые ахи у изрядной части женской аудитории.

Смешно прям. Мне, так-то, тоже стесняться нечего. Конечно, рельефы уже не те, которые в Харитоновской школе были при ежедневном изнурении физподготовкой, но и особо заплыть не получилось. Не сильно военная жизнь раздобреть располагает, понимаете ли.

Скинул китель с наградами. Часы, медальон с фотографией Серафимы оставил — всё положено снимать, кроме нательного креста. Но когда стянул рубашку, голоса загудели сильнее. И чего вы, ребятушки, удивляетесь? Эка невидаль, шрамы… Нет, через живот который идёт, он, конечно… мда… Я ж дыру трясущимися руками гелем заливал. Да и свежий он. А остальные что — любого боевого казака раздень, все посечённые. Не даром с нами пара целителей всегда ходит, да ребята многие сами намострячиваются хоть кровь да останавливать.

Впрочем, лирика всё это.

Я вынул из ножен наградную саблю — хорошо, зимой побегал, поупражнялся с ней, чтоб в руке привычно лежала — и вернулся к месту дуэли. Встал привычным образом, почему-то вспомнив тесный, заваленный трупами коридор трансваальского поезда. Егоров занял красивую фехтовальную позицию.

— Господа, готовы? — строго спросил Голубев и, получив удовлетворительные ответы, потёр руки.

Оказывается, его задачи ещё не кончились. Под нашими ногами на песке загорелись два пятна, чуть выступающие за край подошв — у меня зелёные, у Егорова красные. Полагать надо, артефакторщик будет фиксировать все наши шаги на случай споров.

— Господа! — сурово начал Демидов. — Прошу начинать!

Дальше всё произошло в две секунды. Егоров сделал красивый фехтовальный выпад. Я отбил его клинок своим, ударив плашмя. И сразу обратным движением рассёк внутреннюю сторону предплечья.

Глухо звякнула о песок его сабля.

Молниеносным вверх-вниз — полоснул по Егоровским щекам.

Левой рукой он успел дёрнуться, прикрываясь.

Как это словечко модное? Инстинкт, во. Инстинктивно. Левую щёку спас. Ценой трёх отлетевших фаланг пальцев.

— Стоп! Стоп! — закричал его секундант. — Третья кровь!!!

Я молча смотрел на него и думал: «Чё ты так орёшь-то? Ну, третья. Или боишься, что я тут на пласты его разделывать начну?»

С места не сходил — мало ли, какие у них тут заморочки? Скажут потом: правило нарушил. Доказывай, что ты не олень.

В разваленной щеке Егорова белели зубы. Сам он что-то мычал.

Есения уж стояла рядом, что-то ему выговаривая и держа руки напротив его лица.

Секунданты, отвернувшись от нас, толковали. Наконец оба повернулись и секундант Егорова, несколько заикаясь, объявил:

— Мы признаём поражение корнета Егорова. Со стороны хорунжего Коршунова нарушений условий дуэли нет.

Заикайся-заикайся, — сказал я ему одними глазами, — ты следующий.

Есения тем временем соединила Егорову щёку и остановила кровь:

— Господин Сизарев, — говорила она через плечо специальным недовольным медицинским голосом, — если вы изволите поискать в песке, ваш друг, возможно, сохранит целостность пальцев!

Секундант Егорова — Сизарев, понятно — бросился ползать по песку, отыскивая обрубыши. Нашёл два. Потом они привлекли к поискам остальную свою команду, но обрубок указательного так и не нашли — а, может, и затоптали.

Солнце начало клониться к вечеру, и я подумывал — не накинуть ли мне хоть китель, пока они ползают? Так-то прохладненько. И тут у дальнего края трибун раздались громкие голоса, смех, и к барьеру протолкались новые зрители, один из которых немедленно перепрыгнул ограждение и побежал к нам.

— Илюха! — крикнул он, подбегая и сходу бросаясь обниматься и хлопать меня по плечам. — А мне говорят: пошли глянем, у экстернов первая в потоке дуэль! Надо было сразу сообразить, что без тебя тут никак… Рассказали! Что ж ты расслабился, братец⁈ Я ж тебя предупреждал, что там гадюшник!

Еле я успел слово вставить:

— Здоро́во, Иван! Я тебя, такого нарядного, не сразу и признал.

— Ну так, на приёме были, в честь конкурса молодых магических талантов! Защищали, так сказать, честь учреждения, — он весело оглянулся: — Говорят, тут целая толпа желающих выразить тебе своё «фи»? Скольких успел обработать?

— Пока первого.

— М-м, — Соколов обернулся и оценивающе окинул взглядом Егорова и, подмигнув, пошутил в духе нашего сирийского безопасника: — А что ж так скромно? Булатом мог бы и… как это казаки говорят? От плеча до седла рассечь?

Я усмехнулся:

— Так д о смерти не положено.

— Тю! Разве ж я тебя не прикрыл бы?