«Активное сближение с Канисами». Эти волки из госпиталя его умыкнули, семью Николаева спасли(за что им, пожалуй, спасибо). Что, конечно, общую ситуацию не красит. Но в свете последних раскладов проблема Канисов, считай, и не проблема вовсе.

— Вот скажите мне, Кирилл Витольдович, что нам сейчас делать? — председатель сел напротив заместителя и устало глянул ему в глаза.

— Прямо сейчас — ждать, — Ворон выглядел спокойным. «А нервы у него истрёпаны не меньше, чем у меня» — мелькнуло в голове Савелия.– Ждать и готовиться. Пока мы даже приблизительно планировать ничего не можем.

— А что думаешь насчет Николаева?

— Мальчишка непредсказуем.

— Это с какой стороны посмотреть, — Савелий усмехнулся. — Вот, к примеру, Огнев, как мне доложили, вызвал паренька «на ковер». Дурак явно попытается решить вопрос в своей манере — криками и нахрапом.

— И пацан взорвется и снова что-то «отчебучит», — подхватил Ворон. — И мы тогда…

Тут дверь распахнулась, и в кабинет влетел делопроизводитель, отправленный присматривать за Огневым. Без стука. Что само по себе ненормально. А по его вытаращенным глазам и взъерошенной шевелюре было понятно — сообщение экстренное!

— Там!.. Там!.. Огнев! Орёт на Николаева! Обвиняет в краже земли у государства!

А из распахнутой двери раздался даже не крик — рев:

«Да после этого вы не имеете права называться не то, что пролетарием, но и товарищем!»

Хоть он и ожидал чего-то подобного, и всё же Ворону показалось, что земля уходит из-под ног:

— Он… что???

— Кирилл, за мной! — и глава горисполкома с горящими глазами стремглав вылетел из кабинета.

Ворон лишь сдавленно прорычал: — Твою ж мать!!!

И кинулся вслед за шефом, твердя про себя: «Главное — не упустить парня! Главное — ЛИЧНЫЙ контакт!»

Савелий шел по коридору, прислушиваясь к разгорающемуся конфликту. И всё сильнее через чиновничью маску пробивался победный оскал. Ситуация складывалась как нельзя лучше. Главное теперь вовремя «подсечь рыбку», при этом не дать ей превратиться в «Моби Дика», который утащит на дно их всех скопом.

Крики разносились по всему этажу: «Это я-то единоличник⁈ Я — не пролетарий⁈ Да я вот этими руками разворотил башку четырёхрангового тероса, громившего мой родной завод! Мой родной цех! А вот где были Вы, т-товарищи, которые, видать, куда больше товарищи, чем все остальные товарищи⁈ Ась⁈» — Николаев крыл московское начальство во всю силу своих молодых легких. Любопытные выглядывали из кабинетов, заслушавшись.Однако, узрев маршировавшее по коридору начальство, быстренько прятались за дверями.

«Что делали Вы, когда я уничтожал теросов с той стороны и готовил боевой отряд для решающего сражения⁈ Проверяли моих товарищей и родных⁈ Обыски устраивали⁈ Ась⁈ И это я, значит, я украл землю у народа⁈ Так она мне даром не нужна!!! Заберите её и подавитесь! Я отправился в Лакуну, чтобы спасти людей! Чтобы было меньше жертв! А не за какой-то наградой! И если Советская власть считает меня вором, так забирайте их все без остатка и делайте с ними всё, что вздумается!!!» — эхом неслось по всему зданию.

«Та-а-ак! Интересно! Кто это его про допросы и обыски информировал? Канисы, к гадалке не ходи!»– решил Ворон. Савелий же напряженно думал и готовился. В разговор нужно было вклиниться так, чтоб и с Огневым окончательно не разругаться, и Избранного «защитить от несправедливых нападок».

На самом пороге кабинета они столкнулись с Мельниковым. Тот, видимо, тоже шёл на источник шума. Сейчас же он всем своим видом демонстрировал председателю и его заму, что крайне не одобряет действия своего коллеги и разделяет их гнев и беспокойство.

Дверь распахнулась, и пришедшие нос к носу столкнулись с Василием, ринувшимся вон из кабинета, а Мельников был чуть не сбит гигантским волком, который, ощущая ярость хозяина, топорщил шерсть и скалил зубы в утробном рычании. Возникла неловкая пауза, и тут зверь вежливо отступил на шаг назад — и не скажешь, что секунду назад был готов глотки рвать.

Парень же выглядел взбешённым. Он узнал вошедших, коротко и отрывисто дёрнул каждую протянутую к нему ладонь, а затем обратился к Ворону, как самому знакомому:

— Кирилл Витольдович, что же это получается? Партия оценила мою инициативу, оказала доверие, приняла в свои ряды. Я бился в Лакуне сперва в одиночку, а потом и вместе с товарищами, не щадя себя, людей защищал, город родной! А теперь меня ворюгой и единоличником клеймят! За что⁈ — он сделал большие глаза и картинно поджал губы.

«Не переборщил?» — засомневался Алукард, летающий вокруг и наслаждающийся шоу.

«В самый раз!» — успокоил я его, потому что в человеческой психологии разбирался лучше партнёра. Десятки курсов и частных занятий по психологии и управлению давали о себе знать, позволяя, когда надо, виртуозно играть на нервах окружающих.

Тем временем Савелий Евграфович решительно ворвался на сцену и решил взять инициативу в свои руки:

— Товарищи! Товарищи! Думаю, что всем нам сейчас лучше не горячиться и успокоиться! — произнёс он с воодушевлённым напором. — На данном этапе Вы явно смотрите на ситуацию каждый со своей колокольни! Но давайте же учтем истоки сложившейся ситуации! Василий Степанович проявил инициативу и, действуя ударными темпами, справился с поставленной задачей на «отлично». Я думаю, что он, движимый идеей, просто не мог делать предположения об итогах и возможных последствиях своей деятельности. Но скажите мне, дорогие товарищи, а кто-нибудь из нас смог бы⁈ Если вдуматься, поступок этого юноши можно расценивать как насквозь патриотический, не говоря уже о его реальном героизме во время сражения. Поэтому его обида и возмущение вполне закономерны!

Огнев к этому моменту уже успел оправиться от моей гневной отповеди, и глаза его вспыхнули кровожадным огнём. Вскочив, он заорал во всю мощь лужёной глотки:

— Что-о-о⁈ Закономерно⁈ Может, ещё скажете, что нормально то, что какой-то шкет позволяет себе орать на меня⁈ На меня! На заслуженного члена партии! На представителя ВКП(б), которому поручили разобраться с делами в этом городишке от лица государства! Да пусть он хоть сто раз Избранный или обладатель какого-то там права! Я здесь представляю Советскую Власть! И я не позволю…

В мгновение ока Мельников, стоявший рядом с нами, ловко обогнул волка и, скользнув ужом через весь кабинет, схватил коллегу за лацкан пиджака, притянул к себе и прошипел ему в самое ухо (очень-очень тихо, но я всё равно разобрал): «Заткнись, ты, Представитель! Ты тут уже такого накукарекал! Ты же прямо сейчас старательно правительство под удар Божественного права подставляешь! Хочешь дальше остаться членом партии — молчи! Понял?Молчи!»

Ворон же в этот момент подхватил меня под локоток и потащил из кабинета.

— Не огорчайтесь, Василий Степанович! Товарищ погорячился, не разобрался, как следует, в ситуации. Возможно, не допонял ваши истинные мотивы.Мы всё урегулируем. Вы только не переживайте, — ласково уговаривал он.

Я продолжал трепыхаться и нервно восклицать: «Да как же!.. Да я же!.. Да он же!.. Да мне вообще!..» А Ворон пёр с уверенностью нежного танка:

— К тому же Вы должны понимать, Василий Степанович, что такие вопросы с кондачка не решаются. Вам, конечно, в силу возраста и недостатка опыта, непросто понять, какие коллизии возникают в связи с Вашим новоприобретенным Божественным правом.Хотите, я расскажу всё подробно за чашкой чая с бутербродами?

— Хочу, — просопел я, выдавая радость от того, что, наконец, смогу позавтракать, за искреннюю признательность. И получить развернутую юридическую консультацию в сложившемся положении от специалиста действительно будет весьма кстати. Кирилла Витольдович, узрев мою сговорчивость, нарочито облегченно выдохнул.

В столовой мы взяли чай и гору бутербродов, достойных кисти Репина — так хороши! Я же озадачил буфетчицу вопросом, нет ли у них перловки с мясом. На удивлённый взгляд Ворона ответил: