— В прямом! Отряд красноармейцев, осуществляющих патрулирование Лакуны, по приказу или вследствие преступного головотяпства, пытается проникнуть на территорию, принадлежащую Избранному Николаеву, и угрожает оружием его животным, которым было приказано охранять свою часть Лакуны! — Ворона буквально трясло, голос срывался от гнева. Он ещё не отошёл от скандала в горисполкоме — и на тебе! Новые напасти! И напасти масштабов просто космических!

— Я ничего об этом не знаю… — начал было Петровский.

— А Николаев — знает!!! Понятия не имею, откуда, но знает!!! Вы понимаете, что это значит⁈ Вы понимаете, как может быть расценено Системой посягательство на объект Божественного права⁈ И Николаев, похоже, тоже так думает! — Ворон дал волю чувствам и орал, уже не сдерживаясь (когда ещё ему удастся наорать на командующего без последствий?).

— Я ничего не приказывал, Кирилл Витольдович. Но я немедленно свяжусь со штабом и разберусь, — выслушивать нотации гражданских Петровский ужасно не любил, но в данной ситуации Ворон был прав. Расшаркиваться было некогда. Надо было действовать и действовать решительно.

Поэтому, тут же отбив звонок зампреда, командующий связался со штабом. Матом наорал на дежурного офицера и матом же приказал устранить конфликт. Немедленно!!!

В дверях кабинета возникла дородная фигура заместителя:

— Что-то случилось, Вениамин Сергеевич?

— А не объясните ли Вы мне, товарищ подполковник, как оказалось, что отряд, патрулирующий Лакуну, решил устроить побоище на землях Избранного Николаева? И каким образом Избранный Николаев оказался осведомлён об этом происшествии раньше армейского командования? Немедленно проконтролировать, что произвол прекращён, а отряд вернулся на отведённые ему позиции!

Оставшись один, командующий устало опустился в кресло. А как ещё он должен убедиться, что его «орлы» в ситуации форс-мажора справятся с Николаевым и его зверинцем? А пока вопросов всё больше, и вот один из них: ну как, чёрт его побери, парень узнал о беспорядках в Лакуне?

Пока по телефонным проводам неслись приказы, щедро сдобренные нецензурной лексикой, я стоял, прижавшись спиной к стене. У моих ног, вытянувшись в струнку, замер Дружок, готовый в любую секунду выполнить любое моё поручение. А Кузя, привычно взлетев на плечо, уткнулся носом мне в висок и взял на себя роль ретранслятора, чем очень выручил.

Я видел, как в Лакуне, возглавив авангард моего отряда, Гена без устали хлещет хвостом по земле, воздвигая перед непрошенными гостями каменную преграду, а Дамбо укрепляет её острыми шипами, наподобие противотанковых ежей. Тех, кто пытается карабкаться по ней, акустическим ударом срезают летучие мыши.

Вот дюжине красноармейцев (под прикрытием какого-то амулета, делающего их почти невидимками) удалось пройти между оленями и каменной стеной «имени Дамбо».

Конечно же их сразу учуяла моя «волчья» стая и бросилась наперерез. Итог битвы — шесть искорёженных, порубленных волков солдаты посчитали мертвыми, после чего под натиском «впавших в бешенство от смерти товарищей» хвостатых отступили. «Погибшие» зашевелились уже после того, как люди скрылись… А я насчитал на земле три отгрызенных руки и одну ногу. Кто-то будет долго лечиться.

Я видел, как олени переместились дальше, выстроившись вдоль границы, чтобы никто не попытался обойти их с правого фланга. Левый фланг взяли на себя единороги. При первой же попытке прорыва они врубили свои огнемёты и подожгли кусты и траву под ногами наступающих. Тем пришлось резво ретироваться, а кому-то — и по земле покататься, туша вспыхнувшие шинели.

Кешу я отправил наблюдать за ситуацией с воздуха, чтобы знать заранее обо всех действиях противника.

Противника? Вот это меня сейчас бесило больше всего! Несколько дней назад мы с этими людьми бились плечом к плечу, защищая родной город. А сейчас они идут со штыками на тех, кто спас от гибели многих их товарищей. А может, и их самих.

Иннокентий доложил, что красноармейцы отправили связного за подкреплением. Но менее, чем через полчаса к отряду примчался посыльный с приказом командующего немедленно прекратить самоуправство, вернуться в часть и доложить по форме, кем была инициирована эта вопиющая провокация.

Уф-ф-ф!!! Пронесло!

Кажется, обошлось относительно без жертв. Если не считать нескольких оторванных конечностей и слегка поджаренных задниц. Ну и, скорей всего, кто-то сегодня отправится на гауптвахту.

Мои были целы. Стрельба была, но хаотичная — отделались лёгкими ранениями. До штыковой атаки дело не дошло, слава Богам. Потому что если бы дошло, события стали бы непредсказуемыми. И я сейчас не о поведении своих питомцев. Тут всё было куда серьёзней!

Алукард слегка злорадствовал (в режиме «накось выкуси»). Этот чёртов экспериментатор, похоже, был не против понаблюдать гнев Системы в действии, но и наша очередная маленькая победа его вполне устраивала. Он, конечно, не преминул попенять мне за то, что несколько дней среди людей превратили меня в

неженку — я серьёзно ослабил контроль за реакциями своего тела, и если бы не он, то эта вспышка тревоги и гнева превратила бы меня в чешуйчатую монстрилу. Разжав кулаки, я обнаружил на ладонях быстро затягивающиеся кровавые борозды. И сотворил это я сам. Внезапно отросшими когтями.

Семейство всё это время сидело в соседней комнате тихо, как мышки. Даже Сенька не выглянул разузнать, что происходит. Хорошие они у меня. Но чаю с тортом мне уже совершенно не хотелось…

Обо всём том, что крутилось и вертелось, бурлило и кипело, звонило, полыхало, стреляло и материлось в течение этого получаса, естественно, не имел никакого понятия оставшийся в апартаментах дочери Эммануил Григорьевич Токарев. Оглушённый потоками моего «красноречия» и слишком внезапным их окончанием, он пытался осмыслить услышанное. Из нагромождения слов и тезисов складывалась странная картинка, где явно осознанное описание последовательности действий нелепо контрастировало с иллюстрациями, где были и

«мамка моя», и «вот у нас на заводе», и «у Канисов видел». Этот ералаш требовал усвоения. Как и тот факт, что его, кажется, почти утвердили на должность. А какую? Директора? Исполняющего обязанности?

В голове Эммануила Григорьевича бился вопрос, на который он пока не получил однозначного ответа: понимает ли этот мальчик МАСШТАБ своих возможностей? Потому что в том, ЧТО он говорил, и КАК он это делал, чувствовалось что-то от лукавого. «Владелец заводов, газет, пароходов» вновь и вновь перечитывал список задач, им же самим поставленных и… уже утверждённых для него Избранным.

Он оторвал удивлённый взгляд от страницы блокнота и посмотрел на дочь:

— Вика, что это было?

Я сбежал. Самым примитивным образом скрылся за стенами своей комнаты. На минутку повернулся к своим, весь такой бледный и дрожащий, извинился и сказал, чтоб пили чай без меня.

— Что случилось, сынок?

— Что случилось, сынок? — в глазах матери плескался слепой страх, она сжала мою руку в ладонях, словно хотела согреть. Сенька искусал губы, стараясь не зареветь — тоже вдруг напугался до ужаса. Григорий сидит серьёзный, прямой и настороженный. Вижу: если понадобится — встанет и пойдёт со мной, куда надо. По сердцу прошла теплая волна! Мои!

— Уже всё в порядке, мам, всё разрешилось, — сказал я как можно мягче, а сам частью сознания наблюдал, как это «нормально» постепенно растекается по моей части Лакуны: распадаются в мелкий гравий каменные шипастые преграды, выращенные Геной и Дамбо, возвращаются в пещеру волки и мыши, отправляются на пастбище единороги, а олени продолжают патрулирование границы. По земле ещё стелется дым. На месте недавнего конфликта — чёрные проплешины сгоревшей травы. Красноармейцы убираются восвояси быстрым шагом, кого-то несут товарищи под матерный аккомпанемент посыльного из штаба армии. — Только, знаешь, устал я, мам, пойду к себе, Веды почитаю. Вы не огорчайтесь. Пейте чай без меня. Я тортик для вас выбрал самый лучший.