Тишина в кабинете стояла такая, что скрип моего пера, казалось, эхом отражался от стен. Тетки зарылись носами в кипы бумаг и делали вид, что усердно работают. Закончив писать, я вернул Акуле чернильницу и положил перед ней листок. Она, скривив губы, долго пялилась в него, затем процедила сквозь зубы:

— Иди, подписывай у начальника. Потом придёшь — поставим печать.

Поскольку дел в заводоуправлении до сего дня у меня не было, а при приёме на работу лично к начальнику отдела кадров меня не гоняли, и где находится его кабинет, я не знал. Но сообщать об этом никто не торопился, пришлось искать самому. Благо, располагался он на том же этаже.

Когда я вошёл, начальник (лысый дядька с толстыми губами и носом-картошкой) тоже смерил меня презрительным взглядом и тоже сделал вид, что он усердно трудится на благо родного завода и, естественно, Родины. Какие-то листочки, по которым он скользил глазами, быстро перемещались из стопки в стопку, на некоторых карандашом ставились пометки. То, что это имитация бурной деятельности, я понял, когда начальник несколько раз перепутал стопки: переложил одни и те же документы сперва справа налево, а затем — обратно.

Спектакль этот мне надоел. Я подошёл к столу, положил своё заявление перед мужиком и придержал листок рукой, не позволив сунуть его в одну из стопок. Тот поднял на меня глаза, скривил рот и сощурился.

— Подпишите, — сказал я зло и решительно.

Начальник взял моё заявление, демонстративно прокашлялся, словно собирался зачитать его вслух, и вальяжно откинулся на стуле:

— Что ж, ознакомимся. Тэк-с, тэк-с… И что я тут должен подписывать, ежели печати нет?

— В отделе кадров сказали, что сперва нужна Ваша подпись.

— А разве я что-то сказал про отдел кадров? Отдел кадров ставит круглую печать, а я подпись ставлю в квадратной. Форма такая.

— И кто её ставит, эту квадратную?

— В канцелярии ставят. У секретаря, — и он швырнул моё заявление на стол с таким видом, будто я ему паскудную анонимку подсунул.

Я скрипнул зубами, забрал бумагу и отправился искать канцелярию. Чтобы ускорить процесс, настроил слух и вскоре уловил треск пишущей машинки. Ориентируясь на него, зашагал по коридорам. Двигался я как бронированный крейсер с Дружком в кильватере. Поэтому служащие, имевшие несчастье оказаться в этот момент в коридоре, уже не горели желанием продемонстрировать мне своё всеобщее «фи!», предпочитая прижаться к стеночке, а то и юркнуть в ближайшую дверь.

Секретарша барабанила по клавишам. На меня глянула исподлобья, но темп набора не сбавила, и останавливаться не собиралась. Но я был уже порядком взбешён, и не желал ждать, когда закончится демонстрация трудового рвения. Подойдя к столу, положил перед нею лист и для убедительности хлопнул ладонью по столу:

— Я увольняюсь. Нужна квадратная печать.

Размалёванные губёшки скривились:

— С како-ва-а-а?…

— Числа или хрена? — рявкнул я. — Мне в вашей бюрократии разбираться некогда. Ставь печать — и я пойду.

Чтобы добавить моим словам убедительности, на стол, прямо на приказы и распоряжения, спрыгнул Кузя, а Дружок лишил барышню возможности отступления, перекрыв выход из-за стола.

Побледнев, то ли от гнева, то ли от страха, девица выдвинула ящик стола (сразу правильный — надо же!), извлекла из него печать, помацала ею по чернильной подушечке, и с грохотом треснула по бумажке, оставив на ней желанный оттиск.

— Спа-си-бо, — процедил я, выхватил заявление и гордо покинул кабинет в сопровождении своих питомцев.

— Буржуй! — донеслось до меня из-за захлопнувшейся двери. Но я уже не прислушивался, и волю своим эмоциям старался не давать.

А они, надо признать, уже приближались к точке кипения! Зашкаливающее раздражение рвалось наружу: что, чёрт возьми, происходит? И как такое, вообще, получается? Целый месяц ты — Избранный, герой, рискнувший жизнью ради других, которого готовы заочно в партию принять (и принимают!), и вдруг всё переворачивается с ног на голову — и ты уже сволочь, стяжатель, единоличник и буржуй! Причём ровно за те самые деяния, которые ранее расхваливались и превозносились! И всё это — из-за статейки в местной газетёнке! И те, кто вчера рвался пожать твою руку, сегодня воротят нос, как от говна! Конъюнктурщики, мать их за ногу!

До кабинета начальника отдела кадров я добрался очень вовремя. Буквально через полминуты я бы уже просто «поцеловал замок». А так — застал его выходящим из двери.

— Заявление подпишите! — потребовал я, перегораживая выход своей плечистой фигурой.

— У меня совещание! — надулся начальник. — Приходите позже!

— Подписать заявление — секундное дело! — я всё ещё старался не повышать голос. — Или у Вас тоже чернила засохли?

— Что «засохли»⁈ У кого засохли⁈ Ах ты, сопляк заносчивый!!! Пропусти, я сказал! У меня совещание! Уйди с дороги! Не заставляй меня применять силу!!! — он перешёл на крик. Но я не собирался сдаваться:

— Подпись поставьте и идите на своё совещание! Никто Вас дольше нужного держать не станет!

— С дороги уйди, саботажник! Я из-за тебя на совещание опаздываю!!! Ты производственный процесс сорвать хочешь⁈ Хочешь, гадёныш, хочешь!!! Я тебя, вражину, насквозь вижу!!! — начальник принялся орать. Он сжимал и разжимал кулаки, и от того, чтобы начать толкать меня в грудь, его удерживал только ощетинившийся рычащий волк, стоящий рядом со мной.

— Да Вы орёте дольше, чем ставится эта закорючка!!! — он меня довёл, и я тоже сорвался на крик. — Совещание я задерживаю⁈ Производственный процесс срываю⁈ А ничего, что вчера из-за отсутствия должного руководства и коммуникации в Лакуне произошёл инцидент, едва не повлёкший за собой жертвы и реакцию Системы⁈ Ничего, что я не имею возможности заняться настоящими делами, пока не закончу дела здесь⁈ Это не саботаж⁈

— Смотрите на него! Деловой выискался! Руководитель, мать ети, высшего звена!!! Тварь ты продажная, Николаев! Предал и родной завод, и родную партию, которая тебе доверие оказала, и родную страну, и власть советскую за барыши, которые тебе не терпится с земель Лакуны заполучить! И ты мне тут инцидентами в нос не тычь! Я, слава Богам, знаю, что почём! И очень жаль, что мы гниль твою раньше не разглядели и не выкорчевали! Потому как вон она разрослась до чего — из всех щелей лезет! Закорючку тебе поставить? Хрен тебе, а не подпись, мерзавец!!! Твоё заявление, может, вообще в особом порядке рассматриваться будет, понял⁈ Пусти!

Наша перепалка не могла остаться незамеченной. На шум из кабинетов повылазили заводские управленцы. Минут через десять я оказался в плотном кольце дружно осуждающих меня чиновников. Все орали, многие потрясали газетой, тыкали пальцем в статью. Я стойко держал оборону, за словом в карман не лез и за цензурой уже особо не следил. Дружок и Кузя были отличным сдерживающим фактором, явно спасшим меня от возможного рукоприкладства. Если б не они, то побить бы, я думаю, не побили, но под белы рученьки взяли бы и вон вывели. А мне дозарезу была нужна эта грёбаная подпись!

Начальник отдела кадров, кстати, улизнуть на совещание тоже не смог, поскольку в окружении оказался вместе со мной. Не исключено, что он уже пожалел о затеянном скандале. Он прекрасно понимал, что вышестоящее начальство на помощь ему не придёт — даже из зала совещаний не выйдет. Высокое начальство, как правило, блюдет репутацию! Бедолага уже давно заткнулся и стоял, потирая вспотевшую шею.

— Что здесь происходит⁈ — услышал я знакомый голос, с лёгкостью перекрывший гвалт.

Юхтин! Что ж, он тоже читал газету.

Решительно пройдя сквозь мгновенно заткнувшуюся толпу, расступившуюся при его появлении, он подошёл ко мне и протянул руку.

— Василий, приветствую! Что случилось?

— Вот, Игнатий Петрович, пришёл увольняться, потому что теперь должен заниматься освоением земель Лакуны. Да, моих земель! И я намерен принести моему государству максимум пользы! Работать, учитывая местные условия, как правильно заметил товарищ Ворон. Работать самоотверженно! Я же коммунист! Но после этой статьи злосчастной слушать меня никто не хочет! Каждый норовит ткнуть и оскорбить. Уволиться по-нормальному — и то не дают! Из кабинета в кабинет гоняют, подпись на заявлении ставить не хотят. А в Лакуне тем временем чёрт знает что происходит! Сложно там. Сложно, страшно и теросы бесятся.