— А потом была битва. И меня туда тоже никто не звал. Но коль был в наличии боевой отряд прирученных теросов, готовых биться, людей защищая, разве мог я поступить иначе? За горушкой спрятаться да в сторонке отсидеться? Разве Вы бы поступили по-другому? Вот и мы дрались.

Глаза окружающих всё больше светились одобрением и гордостью. Всё-таки я был «свой», рабочий, из цеха! Краем глаза я уловил кивок Юхтина.

— И вот уже после битвы с небес свалился здоровенный камень, на котором было написано, что мне передается во владение добрая четверть новой Лакуны! А я… разве мог я такое ожидать⁉ И что мне теперь со всем этим делать?

— Так и передай государству! Правительству видней — пусть со всем и разбирается! — крикнул один из рабочих.

— Да я так и хотел, — я «в раздражении» всплеснул рукой. — Но не получается! Нельзя так просто передать — Божественное право не дает. Чуть что не так выйдет — и может для всей страны быть беда великая. Мне в горисполкоме так и объяснили: «Не спеши, Николаев! Ты теперь коммунист, и самых наитруднейших задач бояться не должен. Коль выпала тебе такая ноша, так и неси её с честью, а не ищи, на кого бы спихнуть! А государство тебе всемерную помощь окажет.» Да видать не всем понравилось, что с землями Лакуны мне самому разбираться придется! — тут я добавил в голос ложку возмущения и щепотку паники. — Представляете! Мне, да землями управлять! Была мысль всех послать, просто на завод вернуться, да совесть не позволяет! А как материалы Лакуны окажутся необходимы для народного хозяйства? Вот и решил: буду учиться, слушать старших товарищей. И принесет эта Лакуна много хорошего для всего Советского народа! — рубанув рукой воздух, закончил я.

— А что ж тогда в газете нашей пишут⁈ — глухой голос звучал возмущенно, но я понимал, что возмущение это адресовано уже не мне.

— Не знаю, товарищи! Вот, Игнатий Петрович говорит, что это кто-то ошибся, не разобрался в ситуации. Ну, пусть! Главное, чтоб эти нападки работе не мешали. А я для всех пользы хочу! Для каждого из Вас, для всего города, и для всего государства! Ну, вот так как-то…

Я замолчал. Давненько не приходилось выдавать на публику столь длинные монологи. Мои товарищи тоже молчали. Вдруг в тишине послышался звонкий всхлип. Малыш шмыгнул носом и утёр кулачищем навернувшуюся слезу. Потом они вместе со Шкодой ринулись ко мне и крепко обняли. И цех разом загудел! Придвигались, хлопали по плечу, жали руку, отходя — активно обсуждали произошедшее (даже пару раз проскальзывали мысль пойти в дирекцию добиваться справедливости для Василия, а то и в «газетенку» нагрянуть всем скопом, чтоб эти бумагомаратели держали ответ перед народом!)

— Ну, теперь-то всё понятно!

— Вот ведь! Знать бы раньше!

— А мы Вам говорили! Мы говорили!!! — подпрыгивал Шкода. — Наш человек! Наш! Наш! И вовсе не надо обращать внимание на то, что пишут всякие уроды!

Позже мы сидели с Макаром и Ваней рядышком — обеденный перерыв продолжался, и я, заглянув в свою сумку, извлёк из неё свёрток, собранный мамой. Вкуснятины она положила от души — как знала! Я ж не думал, что проваландаюсь до самого обеда!

Деликатесы порядком украсили нашу неспешную беседу. Друзьям я рассказал о своих похождениях подробнее (кроме того, естественно, какой у меня Фамильяр, и кем с его помощью я стал). Поведал о знакомстве с другим Избранным и посещении Лакуны в поместье Канисов, о скандале в горисполкоме и мерзком москвиче, о том, как меня обрабатывал Ворон, о встрече с Токаревым и инциденте в Лакуне. Парни слушали меня, раскрыв рты, иногда даже жевать забывали. А я продолжал, пока не подобрался к самому важному:

— В общем, ребята, придётся очень-очень много работать. И самое главное — не справиться мне в одиночку. Команда нужна будет очень сплочённая. Люди, которые могут доверять друг другу, как самому себе. Я буду рад, если Вы согласитесь поддержать меня. И сразу скажу: просто не будет. И с завода придётся уйти. И, возможно, много плохого о себе услышать. Думаю, то, что сегодня в газете напечатали — это только цветочки. А печатать ещё будут — это уж будьте уверены! Но тут уж Вы будете точно знать, что — правда, а что — нет. Не просто из первых рук — изнутри. Вот такой расклад, братцы, и я зову Вас с собой. Не прошу ответить сразу сейчас. Подумайте. Хорошенько подумайте!

На моё плечо легла ладонь Малыша, а Шкода дурашливо ткнул меня кулачком в грудь:

— О чём речь, Вася⁈ Конечно, мы с тобой!

И получилось так, что с завода я возвращался в приподнятом настроении! «Удар прессой» конечно, был внезапный и болезненный. Однако публичному человеку 21 века не привыкать, сколько помоев могут вылить на голову всевозможные СМИ. В этой ситуации меня больше поразило то, какой вес, (нет, не так) какой ВЕС имеет нынче печатное слово! Многие люди буквально считают, что слово это несёт абсолютную истину, и газетные буквы врать не могут… Хотя… В моей прошлой жизни люди точно так же массово верили во всякую чепуху.

И если всё так, надо брать это грозное оружие в свои руки. А как? Городскую газету дрессировать или свою основать? Но это дело не одного дня… И не первостепенное. Но взять на заметку стоит. Потом мои мысли перетекли на разговор с Юхтиным. Разговор у нас произошёл серьёзный и… неонозначный

Сам не заметил, как ноги понесли меня привычной дорогой. «Так тому и быть», — пронеслось в голове, и я решил сделать небольшой «ностальгический» крюк, бросить прощальный взгляд на дом, в котором жил последние несколько лет…

Дружок дисциплинированно семенил сзади. Он вообще сегодня молодец: всю эпопею на заводе вел себя, несмотря на свои размеры, максимально сдержанно и представительно. Держал лицо, пардон, морду кирпичом, создавая образ солидный, никак не агрессивный, но опасный. В отличие от того же Кузьмы, который с удовольствием шипел и скалился на всех, кто ему не нравился.

И стратегия эта была полностью верной. Мне ещё обвинений «в незаконном или чрезмерном применении волко-клыкового оружия в черте города» от этих бюрократов не хватало. Рычание же маленького милого пушистика к делу не припишешь. А вот если бы я пустил в ход Дружка… Уверен, уже к вечеру в тираже городской газеты на самой первой полосе красовалась бы новая статья о бывшем рабочем, растерявшем весь моральной облик и устраивающем беспорядки, натравливая на своих бывших товарищей свору ужасных чудовищ!

— Не подскажите, в какой стороне ближайший колодец? — вырвал меня из раздумий мягкий, с легким акцентом, голос.

Подобное произношение не раз приходилось слышать в порту, когда мы с мамой приходили провожать Григория, уходящего в рейсы. В командах было много матросов из Персии, неплохо говорящих по-русски.

Подняв глаза, я увидел пятёрку смуглых, изгвазданных в саже работников, разбирающих полуразрушенный дом. Рядом стоял побитый жизнью грузовичок, наполненный прогоревшими досками и бревнами. Видимо, кто-то решил употребить «деревянный неликвид» для отопления, или ещё куда его пристроить.

«Вот бедолаги», — невольно подумалось мне. «Наверняка, застряли здесь из-за Сияния Грез, когда все рейсы были отменены, и на Родину стало не попасть. Вот и мыкаются. Впрочем, не стоит строить версий. Новогирканск — портовый город, тут испокон веков и китайцы живут, и персы…»

— Да, конечно. Туда Вам надо! — я машинально ткнул рукой в сторону соседнего двора.

— Премного Вам благодарны, — слегка поклонился говорящий, тогда как его товарищи, подхватив в руки вязанки каких-то реек, двинули мимо меня в указанном направлении.

— Да не за что! -улыбнулся я.

— Прошу прощения, — снова окликнул меня тот же голос, — Вы очень похожи на Василия Николаева!

— Да, — я удивленно вернул внимание говорившему.

«Берегись!» — в следующее мгновение в мозг ввинтился крик Алукарда, а парочка идущих первыми лиц рабоче-арабской наружности поравнялись с Дружком и… резкими, нет, я бы даже сказал, молниеносными (даже с точки зрения косящего под гигантского волка метаморфа) движениями подрезали тому лапы и отсекли голову. Ещё миг, и прыгнувший на ближайшего противника Кузьма взорвался множеством мелких кусочков, попав под заклинание, состоящее из клубка мелких, хаотично движущихся воздушных лезвий.