Его новый выпад она отразила уже еле-еле, едва не простившись с жизнью здесь и сейчас, явно недооценив размах и вложенную силу оппонента. Оставалось усыпить бдительность врага — сделать жалобное расстроенное лицо, бровки домиком, дрожащие кусаемые губы, много движений назад, словно в страхе, и весь такой её вид явно придавал мужчине уверенности в себе.

Он сделал косой удар, словно хотел косо вонзиться ей между шеей и плечом, как колуном в дерево, но девушка с напуганным видом успела отскочить. Другой похожий удар ей удалось отразить взмахом клинка по древку алебарды, уходя в сторону.

Нина могла бы попытаться вообще перерубить эту палку, но это бы толком ничего не поменяло. У соперника остался бы в одной руке колышек, а в другой всё та же алебарда, только укороченная. Дистанция бы, конечно, за счёт клаймора была бы на её стороне, но план у неё был совсем другим.

Тяжело дыша и чуть ли не опираясь на своё меч, повернутый концом лезвия вниз к земле, она стояла в ожидании новой попытки от высокого и плечистого воина. И тому тоже нельзя было мешкать. Пара банд, конечно, бежали сюда, однако почти все баталии вокруг закончились в пользу соратников Нины, так что в любую приму ей на помощь бы уже сбежали со всех концов.

А она теперь даже статно выпрямилась. Старалась показаться как можно выше, чтобы взмах прошёлся никак не ниже уровня её шеи, но при этом выглядеть всё ещё напуганной, а не горделивой и тем более не хитрой, что-то замыслившей. И провокация сработала. Усыпив бдительность изображением слабости, стоя с опущенным мечом, она заставила мужчину сделать уверенный крепкий взмах, чтобы быстрым движением отсечь ей светловолосую голову.

Сама же, ловко пригнувшись, своё лезвие она подняла и направила вперёд, упершись прямиком в живот недруга, и с напором рванула на него, вонзая широкий клинок в его мускулистую плоть. При всей крепости врага, клаймор без особого труда прошёл его тело насквозь, уверенно вонзаемый Ниной с сильным толчком вперёд.

Переводила дыхание она прямо в процессе, понимая, что сейчас ей уже какое-то время ничто не угрожает, она неспешно доставала своё окровавленное оружие обратно, позволяя рослому и невероятно тяжёлому телу, наконец, свалиться и успокоиться после всех этих немалочисленных попыток её убить.

Но этим сражение отнюдь не заканчивалось. Оставались недобитые лиходеи, не желающие угомониться и отступать. Поодаль гвардейцы раскидывали от себя кровоточащие мёртвые тела, изрезая вместе с диким Эйверем всех, до кого дотягивались. Капитан Крэйн, да и многие вокруг, практически закончили со всеми оппонентами, добивая раненных, так как приказа брать пленных им никто не отдавал.

За весь бой шпажист Кифлер так и не встретил достойного оппонента, однако был ещё раздосадован фактом нечестной драки, ведь каждую его дуэль обнаруживались вокруг такие, которые мешали сражаться один на один, норовя вонзить лезвие в бок или в спину. У него было поцарапано предплечье и ещё совсем немного кровоточила свежая царапина на щеке, но это казалось сущими пустяками.

Такаде досталось сильнее, он буквально по всему телу был задет и изрезан, однако раны были неглубокими, большинство из них уже с момента получения и вовсе покрылись заживляющей коркой и не истекали алым цветом.

Но сильнее всех сейчас в бою отличился Тиль Страйкер, более не требующий за собой глаз да глаз, а яростно, без щита, с одним небольшим мечом кромсающий налево и направо, впадая в неистовство, не то с целью забыться, не то, чтобы умереть и пасть в бою рядом со своим погибшим братом.

Согнутые в защищённых коленях ноги, махающий в своих выворотах меч то вниз, то вверх своим ровным обоюдоострым лезвием, разящий чаще в лицо и шею, нежели отрубающий конечности, как в тактике большинства остальных. Смольные волосы с чёлкой на бок и под напряжёнными хмурыми бровями пустые сапфировые глаза, чей цвет остался теперь маленькой синей короной вокруг громадных расширенных зрачков, смотрящих даже не столько на тех, с кем бьётся молодой человек, сколько в пустоту, в никуда…

Его прыжки были столь стремительны, словно его ускоряла какая-то магия. А удары молниеносны и били точно в цель, практически не промахиваясь, вне зависимости один был рядом противник или очередная вооружённая группировка. И никому уйти Тиль тоже не позволял, нагоняя перепуганных его таким состоянием трусящих и семенящих ногами прочь, пронзая им шеи глубокими проникновениями лезвия своего клинка, пока вокруг вообще не оставалось никого, кто рискнул бы приблизиться.

Крепыш Стромф поодаль топтал ногами очередного неприятеля, раздавливая тому челюсть и пронзая горло острым концом щита, ударом плеча в грудную клетку сбивал несущегося на него ещё одного разбойника, наваливался и пронзал мечом над животом прямо под грудную клетку. А скинув дрыгающееся в конвульсиях тело с лезвия, заметил, как Нина несётся сквозь колонну банды неприятеля, сокрушая всех и слева и справа от себя.

Затем она кружилась в боевом танце снося голову всем, кто смел подходить к казавшейся хрупкой девушке достаточно близко, сама напирала на замешкавшихся врагов, чтобы задеть лезвием даже не думавшего затупляться после бурной кровавой ночи и затянувшихся утренних сражений двуручного меча, и в конце своего стремительного выпада снова метнула его в идущую узким клином банду. Так, что вертевшийся в воздухе клинок сносил голову и ведущему в бой лидеру и всем тем, что шёл за ним по левое и правое плечо.

— Нина! Нет! — вдруг вскинул свои маленькие, но густые светлые брови Стромф, — О боги! — он увидел, что оставшись безоружной, она не заметила подходящих справа арбалетчиков, уже расставившихся быстро веером вокруг девушки на расстоянии пяти локтей, и припавших на одно колено для прицельной стрельбы из своего смертоносного оружия.

Сама она в этот момент разила последнего из предыдущего маленького отряда коренастого разбойника с бритой головой, но оставленной косичкой чуба, вооружённого длинной шпагой, задевшей её по бедру и также заставив от боли пасть на одно колено перед арбалетчиками. Меч был направлен назад, врезаясь в грудную клетку мужчины, а новый стрелковый отряд уже выстроился перед ней, прицеливаясь и готовясь расстрелять крепкими заточенными болтами.

Что было сил в натренированных мужских ногах, он, сжимая щит, понёсся к ней, чтобы загородить и прикрыть даму от смертельных ранений, принимая выстрелы на себя, с грохотом падая на землю рядом, но от всего сердца стремившегося защитить свою подругу.

Подняв выроненный им полуторный меч фламберг, так как до своего клаймора она добежать уже не могла, Нина рванула к перезаряжающим арбалеты стрелкам, принявшись быстро их сокрушать одного за другим. Лезвие ломало выставленные на защиту деревянные конструкции, беспощадно изрезая плоть и не оставляя никому из них шансов на побег или спасение, несмотря на боль в полосе раны женского бедра.

Ни о какой пощаде девушка Одуванчик, естественно, тоже даже не задумывалась, превозмогала все синяки и полученные ранения, отдалась пылу ярости. Она вертелась в бою, кромсая всех, кто пытался ещё мгновение назад пронзить её кучкой стрел. Что арбалеты разрывались на щепки, что тела разлетались на куски от её яростных взмахов заострённого клинка, пока из этой компании не осталось никого.

Тогда, чуть отдышавшись и склонившись на опору вонзившегося вниз клинка, попирая труп последнего окровавленного арбалетчика, она, видя, что больше некому лезть на неё и атаковать, помчалась обратно не к своему потерянному после броска мечу, а к лежащему Стромфу в надежде хоть как-то ему помочь.

Бедолага завалился так, что его бока и спина, напоминавшие теперь лесного ежа, под собственным весом лишь глубже вонзали и без того глубоко засевшие стрелы. Он хмурился от боли, морщился, но всячески старался ловить последние мгновения, оглядывая не залитые кровью и трупами поляны, а снизу вверх любовался кронами цветущих весенних деревьев.

Когда же крепыш узрел подбегающую Нину, то мягко и приветливо улыбнулся ей в привычной для себя манере, глядя на неё, как на сверкающую богиню в лучах дневного солнца окаймлённой роскошной зеленью свежих древесных листьев по обе стороны.