И, тем не менее, Сара Темплин-Дайнер из всех мест и построек крепости была сейчас в самой для себя неподходящей, где до этого, честно говоря, даже никогда не бывала, впервые вот так живьём и вблизи оглядывая эти мрачные стены. Она опускалась по винтовой лестнице данжеона к самым нелицеприятным камерам заключения.

Конечно же, она знала план темницы, уж чертежи своих владений она знала назубок, как участвовала и в планировании размещений — размеры камер, материалы решёток, позиция двери, расстояние друг от друга и размеры коридоров — но всё это, опять-таки, лишь за обсуждением с рисованными планами в верховьях цитадели на различных заседаниях. Никогда вот так живьём в эти смрадные и тёмные помещения она ещё не заглядывала.

Правда, теперь здесь и опасаться было некого. Если прежде любой оказавшийся здесь преступник мог тянуть руки, плеваться и сморкаться на проходящих мимо, отпускать оскорбительные шуточки или прямые угрозы, то сейчас в подвалах темницы находился лишь один пленник, чьи руки, как, впрочем, и шея, были скованы широкими плотными кандалами, чьи короткие цепи не позволяли даже приближаться к решётке.

Шпоры сапог врезались в камень пола, верхние пуговицы брюк небрежно расстегнуты, мундир тоже раскрыт и помят, демонстрируя тканый затянутый жилет поверх светлой качественной рубахи. Удивительно, что шляпа всё ещё была на голове адмирала. И из-под её широких полов глядели потускневшие серо-голубые глаза усталым взором. Левый край губ имел бордовое потемнение от застывшей крови — следствие не слишком хорошего обращения, однако же рядом располагались опустевшие подносы, свидетельствующие, что пленник был хотя бы хорошо накормлен.

Взгляд адмирала скользил, как неспешно по коридору появившаяся с краю фигура королевы-матери, неспешно прошагала до центра решётки и вальяжно повернулась к нему лицом. Синие глаза, в слабом освещении темницы, как густые карбункулы, вглядывались в пленённую персону. Какое-то время она просто стояла и смотрела на Лейтреда, пока он первый сам не заговорил.

— Чем же обязан такому визиту? — его высокий мелодичный голос бархатно раздался среди каменных уродливых стен темницы.

— Выбранный тобою путь идёт в забвение, — сдержанно сказала королева-мать, приблизившись, — Всё, что ты делаешь, всё, что ты…

— Это хотя бы мой личный путь, — прервал он ей, покачав головой, — Ты не поймёшь.

— Не вежливо перебивать, когда с тобой разговаривает королева, — строго заметила она, — Ты же понимаешь, что твои старания тщетны? Что тебе ничего не изменить. Какой позор вот так опуститься до такого уровня, — с порицанием двигалось её лицо из стороны в сторону едва заметными движениями шеи.

— Не позор ли, что ты сейчас сюда опустилась? — усмехнулся он, отводя взор в сторону на исцарапанные разными символами камни, результаты скуки когда-то обитавших здесь лиходеев.

— Я лишь хотела посмотреть на… — томным голосом начала Сара.

— При свете дня не насмотрелась? Там у цитадели, когда нас привели на верную смерть, — с пренебрежением и наглостью, забыв былые манеры, проговорил заключённый.

— Думаю, вы все знали, на что шли. Затея изначально была самоубийством, потому вы здесь и очутились, — холодно произнесла королева-мать.

— Затея была святой, — улыбнулся Лейтред, снова взглянув ей в глаза, но затем опять отвел свой взор куда-то в сторону, словно не в силах выдержать взгляд высокопоставленной особы, — Ты не поймёшь, я же говорю.

— Дело не в понимании каких-то высших целей, — произнесла та, — А в том, что исход всё равно был предрешён.

— Зато теперь в Кхорне чистые речные и лесные дороги, — усмехнулся Лейтред, пытаясь развести руками, — Можно заснуть под деревом с мешками золота на виду и проснуться не будучи обкраденным.

— Какое благородство, — иронично заметила та, только хмыкнув, — Делаете королевству услугу, выкорчёвывая банды из лесной обители, — помотала она головой с порицанием.

— Заметь, насколько эффективнее, чем у короля, у меня это вышло. Всего несколько дней, ха! — надменно улыбался пленник.

— Несколько дней шла сама безумная осада, — заметила Сара, — А сколько времени приходилось их всех собирать, уговаривать и доставлять на место, организуя этот акт бессмысленного насилия!

— Уже не важно, — отвечал он ей, поглядев в лицо матери правящего монарха, — Погибнуть в бою всяко лучше, чем быть выслежены и окружены королевской гвардией в своём лагере, — считал он, — Их всё равно ждала смерть, уж пусть лучше такая… Оставшаяся в летописях.

— О них забудут, едва сегодняшняя ярмарка сменится празднованием в Триграде, — заверяла стоящая возле решётки аристократка, — Историки в школах не будут даже рассказывать об этой жалкой попытке взять Олмар. Ни о тактике с винеями, ни о сгоревших осадных башнях, ни…

— Ошибаешься, — с усмешкой прервал он её, — Это будут долго изучать, как мы убрали насыпи вашими же силами, как сделали лестницы с помощью залпов баллист, как знали о том, что подкоп обратится подземным водным резервуаром, куда будет выпущен припасённый речной змей! Об этом будут говорить, передавать молву из уст в уста по всей земле. Долго обсуждать, но так ничего и не поймут, — улыбался адмирал.

— Наивные мечты, — жёстко заметила ему королева-мать.

— Здесь уже должна была быть эпидемия, люди должны были кровоточить глазами и паниковать, Олмар должен был быть ослаблен, но… Болезнь разразилась только в Лотц, — цокнул он языком, пожав плечами под тёмно-синим военным мундиром.

— Вот, на что вы надеялись, — кивала она, — Так кто вас снабжал? Кто обещал вспышку болезни в Олмаре?

— Пытаешься через меня вычислить врагов королевства? Живёшь с мыслями, что где-то там живут такие злые заговорщики, негодяи, желающие свергнуть достопочтенного доброго монарха! Как бы не так! А что, если король и его союзники — это и есть зло? Если Дайнеры обирают крестьян до последней крошки, тираны Кромвеллы за малейшую провинность сажают виновников и несогласных на колья, а Скальдум ни с кем не желает делиться последними разработками в медицине, алхимии, изобретениях! Есть такие, кто хочет свергнуть тиранию и это самолюбование высшей знати. Такие, кто считает, что настало время не копить, а делится! Настало время перемен! — сверкали его серо-голубые глаза.

— Идеальных правителей не бывает, — холодно заметила пленнику Сара, — У всех свои недостатки, как и достоинства.

— Из меня ещё сделают символ мученика сопротивления, я стану первым героем, народным любимцем, как бы меня ни казнили, как бы ни пытали, вы сделаете себе только хуже! — заявлял Лейтред, — А вас на полках истории запомнят лишь павшими от собственной жадности.

— Крестьяне уже свергали баронов, — хмыкнула та, — Но занявший его место представитель народа очень быстро становился таким же «жадным аристократом», как ты это называешь. Это всё лишь басенный сказ о драконе, — медленно проговорила она, глядя заключённому в глаза, — Исчезни сейчас Джеймс, пришедший на его место будет ничуть не лучше, и не важно из Скальдума он или из Ракшасы, из Гладшира, из Астелии. Что бы они там о себе ни думали и какими бы лозунгами для народа не прикрывались. Энторион при ком угодно находился бы в таком же подвешенном состоянии, пока все споры и притязания не станут урегулированы.

— Значит вот, на что вы надеетесь, — поглядел он в пол в задумчивости, — Вот как хотите закрепиться у власти. Делаете ставку на дипломатию и королевский Золотой Путь. Не лучшее время для путешествий, — отметил он, вернувшись взором на собеседницу.

— Думаешь, что раскрываешь какие-то планы, но попросту сгниёшь в этой темнице, — качала она головой.

— И, тем не менее, схожих правлений наша история знает немного. Каждая семья управляла по-своему, — отмечал адмирал

— И не добилась ничего! — воскликнула Сара, — Виаланты уже правили и упустили трон, Аркхарты тоже, Уинфри, Мейбери, пришёл черёд Дайнеров бороться за это право и пытаться удержаться любой ценой. А на войне все средства хороши, уж тебе ли не знать.