— Значит, я ему утвердительный ответ дам при встречи? — интересовался воин, — Добрый ты по праздникам. Всем вот так земли раздавать. Пусть сами возятся с Корлицием, а он им документы готовит. Подпишешь тогда до отъезда. Изведут же, если ждать твоего возвращения прикажешь, — добавил он заодно.

— Добрый… В этом моя проблема, паладин? — поинтересовался Джеймс, — Что молод был, резок и амбициозен, а сейчас, когда дети подрастают, мягчаю? Не могу уже удержать все эти земли без войн и конфликтов, как прежде?

— Да кто его знает, — отвечал Эйверь, — Договоришься ещё там со всеми, заключишь союзы, — надеялся он, — Кто полезет на нас теперь в здравом уме? Кто сам к нам с тем, — кивнул он вниз, чуть повернувшись боком, демонстрируя свой фламберг в ножнах, — Тот от того и «того», — имел в виду воин смерть врагам от оружия, — Речи про осаду быстро пойдут. Не было бы змея, может, и улеглось бы, а так все будут знать, как лихо отбились. Придут сюда черепушку смотреть. Ещё благодарные жители, что у рек, в которых он им докучал, с дарами придут, что избавил от чудища их край, — усмехался паладин.

— Ну, тогда они скорее в темницу к Лейтреду должны идти, пожалуй, — хохотал король, — Он его словил и приволок. Ну да боги с ними, — успокоился он, — Возьми тот конверт с письмом, сейчас к алхимикам двинемся, вы с Вайрусом ждите там, — повелел монарх паладину и вставшему из-за стола камерарию.

Пока они беседовали архимаг отодвинулся, изрядно объевшись, откинулся на спинку своего стула, отдыхая и не торопясь подниматься с места. А, к камерарию как раз вбегал в приоткрытые ещё после ухода Кирстен двери обедни, один из слуг в серебристом серо-чёрном костюме с донесением и письмом, с которым тот сейчас и направлялся к королю по пути к выходу из зала.

— Ох, долго вы с Птичником будете играть в «Прошедший слух», — покачивал он головой нервно хихикая, — Это ж надо!

Говорил он это, конечно, образно и с долей иронии. «Прошедшим слухом» именовалась детская забава, когда собравшиеся в большом количестве ребятишки садились в линию, полукруг или даже полноценный круг в зависимости от количества и выделенного для игры пространства. Первый в цепочке шептал на ухо ближайшему какую-нибудь фразу и предложение, а тот, как услышал, пересказывал её на ушко следующему, и так до последнего, который вставал и громко уже говорил дошедший или послышавшийся ему вариант, в который эта фраза преобразилась. Так, например, какой-нибудь «петух бил в гонг» превращался в «протух пирог» или наоборот.

Суть, впрочем, была донести послания не исковеркав его, но самое забавное в игре как раз было то, как предложения и словосочетания по итогу трансформировались в процессе своей передачи. И именно с этой передачей информации камерарий сейчас сравнил то, как Джеймс со своим канцлером из Триграда общаются.

— Слуга Рикмана, увидевший, что Сара, её величество, заходила в темницу к пленнику, сообщил об этом начальству, то есть посла голубя в Триград для Альберта. Тот сию информацию теперь обратно отправляет нам, уже в качестве послания для короля, которое мне передали, — помахал он бумажкой, показывая её Его Величеству.

— Только бумагу переводит, ух, — не шибко радовался тот, — Мать, должно быть, желала увидеть, кто же посмел быть настолько полоумным, чтобы возглавить осаду. Я с ней поговорю вечером, а пока нам с другим письмом разбираться надо, — напомнил им король.

— Идём к учёным, сейчас соберём алхимиков, пусть подготовят свои приборы. Отдадим им письмо и конверт сейчас. В общем, ждём, — кивнул головой Такехарис, и они с паладином отправились прочь.

Монарх же поставил опустевший кубок на ткань скатерти, прошагал к другому приоткрытому окну, оглядывая хмурящуюся погоду, но ещё вовсю веселящихся и пирующих во дворах людей на празднике в честь победы. Когда же слуги с Нейрис во главе убрали со стола и вышли, забрав с собой грязную посуду, к нему подошёл оставшийся Бартареон, с которым Джеймс Дайнер, по-видимому, и желал остаться наедине.

— Друг мой, вот вы, маги, вы же видите ауры и энергетику людей, так ведь? — интересовался король у него, стоя спиной.

— Да, мой король, есть такое. Не у всех, но довольно многие могущественные маги таким взором обладают, — утвердительно отвечал тот.

— Вот скажи мне, если я приведу тебе тысячу детей и один из них будет незаконнорождённым потомком короля от уличной блудницы, узнаешь ли ты его в толпе? — поинтересовался король гипотетическим вопросом.

— Безусловно, — хмыкнул архимаг, — В тот же миг, как увижу.

— Даже так, — задумчиво покачивал головой Джеймс, протянув пальцы к своей бородке.

— Мне не надо даже осматривать всех. Как только, оглядывая толпу, я наткнусь глазами на королевскую кровь, сразу будет видно это свечение. Оно не жёлтое и не рыжее, но светлое и переливающееся этими тонами. Другого такого цвета, другой такой ауры в мире не сыскать, потому все могучие и одарённые волшебники без труда смогут определить, в ком есть частицы королевской крови, кто есть истинный наследник или претендент на что-либо, — говорил маг.

— Но как? Почему? Вот объясни мне, что с этой энергией делает какой-то титул? Вот решает Высший Совет, вот встаёт Сорокопут и говорит, это семейство отныне — короли. И всё? Все вдруг засияли? Как это так, отчего? В голове не укладывается, — активно жестикулировал монарх, после чего приложил пальцы к вспотевшему лбу.

— О, вы немного не так всё представляете, — улыбнулся Бартареон. — Дело не в титуле, не в назначении. Всё дело в ритуале венчания на трон. В коронации, — объяснял он.

— Ах, вот как, — взглянул Джеймс, обернувшись и не без удивления и интереса уставившись на собеседника.

— Спросите не меня, мой король, а своего прелата, или пошлите запрос к епископу, это всё по их части, — произнёс архимаг, — Что они там творят на церемонии… Дело ли в причастии, особом вине, читаемых заговорах, в самом украшенном камнями символе власти, всём ритуале вместе… Мне не ведомо. Но именно после коронации, после обряда венчания на королевский трон избранный род начинает сверкать так, что уже ни у кого из одарённых чародеев не возникнет вопросов, кто же является наследником.

— Значит, это всё венчание, — почёсывал Джеймс свою бороду, уже вновь глядя вдаль из окна цитадели Олмара.

Монарх видел, как возвращалась в крепость конница, которую он велел размять да надарить крестьянам подков на дорогах, правда, не знал, уже окончательно лошадей направят в конюшни или ещё сделают круг либо поведут по каким-нибудь ещё окрестным дорогам пробежаться.

— Именно. Не то вся церемония в совокупности от вина до заговоров, не то какой-то конкретный её элемент — отвечал верховный волшебник, — Это, думаю, не наш обычай. Это с каких-то времён, когда была важна принадлежность роду. Когда никакого Высшего Совета, назначающего монарха, не существовало…

— Но Совет был всегда, — нахмурился король, — Уоррен Мудрый, сын Энтони Уинфри, организовал его.

— Так ведь и речь не только о нас, о королевстве или даже людях. Этот обычай мог быть до объединения Энториона, определяя, например, наследие в том же Иридиуме, чтобы всем магам была видна правящая семья. Или же вообще пришёл откуда-то с Вольных Городов. А то и принадлежал не людям, а, допустим, гномам. Чтобы там в черноте подземных руд только рунические жрецы могли видеть наследников престола и представителей царствующей династии. Кто его знает… — проговорил Бартареон, — Говорю же, лучше спросите у епископа. Но не уверен, что он вам всё-всё ответит, — добавил тот под конец.

Король задумчиво молчал, понимая, что беседовать с прелатом, местным викарием или послать прошение главе Церкви Семи Богов, может, и стоит, однако же Бартареону он мог во всём доверять, а у тех начались бы странные подозрения, расспросы, да и прав маг, наверняка все истоки такого обряда они раскрывать не захотят.

Например, признать, что основы венчания на царство были взяты у гномов — подорвали бы горделивые столпы человеколюбия изнутри, сильно потрепав самомнение жителей королевства, заставили бы переписывать исторические и религиозные учения. Как могут Семь Богов Людей быть связаны с культами гномов? Тогда начнётся настоящий хаос, поиск того, что ещё мы могли перенять у них, и не ошибается ли в таком случае вся людская религия…