Будить короля считалось занятием практически недопустимым за исключением самых чрезвычайных происшествий, обычно как раз во время объявленного военного положения или мобилизации войск. И то не было в замке ни одного слуги, кто бы под страхом казни осмелился вот так бесцеремонно нарушать покой Его Величества в личной спальне короля и королевы.
Лишь камерарий, десница и паладин могли это сделать так как считалось, что уж все одновременно они не могут оказаться заняты сверхсрочными делами, если действительно нужно в срочном порядке разбудить монарха. Ни генералы, ни старшие военные чины, ни духовенство, ни архимаг, ни канцлер, ни мажордом, ни дворецкий или старшая служанка — никто другой этого делать не мог, либо же рисковал своей головой, нарушая всеобщий распорядок двора и заодно правил приличия.
Но сейчас стучавший не опасался за свою жизнь, это был Вайрус со свойственной ему настойчивостью, при этом всё-таки явно торопившийся. Разбуженный король спешно одевался, раздвинув шторы ближайшего балконного окна, хотя раздумывал зажечь подсвечник на столике у правой стены, что недалеко от изголовья кровати. Там среди ящичков, шкатулок и разных вещиц стояло две красивейшие идентичные подставки, в которых слуги регулярно по необходимости меняли свечи.
— Да иду, иду, — бурчал Джеймс, приодевшись и, наконец, обувшись, подходя к двери, чтобы её отпереть, — Кого там ветром принесло? — сонно выглянул он.
— Слухачи их засекли, — без особых любезностей своим густым тембром заявил своему монарху камерарий.
— Я же говорил, — усмехнулся тот, выходя из спальни, — Поэтому они передвинули лагерь от опушки ближе к холмистым возвышенностям, оттуда удобно закапываться, а нам с башен ничего не видно. Особенно, если они всё-таки не совсем глупцы и копают глубоко, чтобы лужайки и земля над ними не ходили ходуном в процессе.
— Всё так, ваше величество, — кивал Такехарис, — Дозорным с башен ничего не видать, а слухачи у кладок стены сейчас хорошо всё слышали, когда работы не ведутся, — докладывал он.
В качестве военных «слухачей», также «слушателей» или «слухарей» в простонародье, отбирали солдат особо чутких к звуку, которые на постах лежали у самой земли на особом бугорчатом настиле, на котором удобно уснуть бы совершенно никак не получалось ни в одной позе. И они прислоняли уши к земле, улавливая вибрации и подземные звуки в случае подкопа.
Именно этим сейчас и занимались войска разбойников. Именно поэтому их численность казалась у лагеря совсем незначительной, так как в нём осталась лишь малая часть, а остальные всё это время, как-то сменяя друг друга по сменам и личным распоряжением лидера-адмирала прокладывали путь к замку под землёй.
Большинство войск сейчас продолжало мирно спать. Рыцари, ополченцы, кадеты, лишь небольшое построение гвардейцев из оставленной на ночь стражи сейчас было построено на месте событий. Прошедший дождь помешал продолжать восстановительные работы у стены. Местами виднелись лужи, свидетельствующие о неровностях двора, и даже по ним уже можно было определить некую подземную вибрацию, запускающую по ним лёгкие периодические круги.
Придя вместе с Вайрусом сюда и лично убедившись в правдивости донесений, Джеймс приказал начать ответный ход, причём копать как раз строго в моменты появления кольец на лужах, а не в тишине, чтобы сами подкапывающие враги ничего не услышали снаружи. Звук их собственного труда будет заглушать ведущиеся внешние работы.
Вайрусу он же велел передать активным в ставке генералам, чтобы начинали готовить план «Гидра» у водонапорной башни и акведуков фонтанной площади. Туда же было велено привести Бартареона и его аквамагов, чтобы помогли в реализации задуманного. А сам Джеймс отправился умыться и освежиться, чтобы командовать в здравом уме, а не сонном состоянии.
Заодно камерарий велел заварить на кухне несколько сортов чая и принести в ставку генералов, где вскоре будет находиться и сам король. Несмотря на ранний час всем главнокомандующим было бы неплохо взбодриться и отдавать себе отчёт в происходящем. Для вида несколько слуг имитировали кладку стены. Этот звук бьющийся друг о друга камней должны были служить маячком для закопавшихся и лезущих к стене врагов. Ведь нельзя было допустить, чтобы те промахнулись или же наоборот прорыли тоннели куда-то вглубь заместо западных дворов, иначе просто все планы на оборону не сработали бы.
При этом настоящие работы на стене мешали бы своим копателям изрывать двор ходами-ловушками, руководствуясь должными моментами, дабы быть не раскрытым неприятелем. Те должны были ничего не подозревать, слышать пару руку на возводящейся стене, быть уверенными, что кроме нескольких дозорных на башнях вокруг никого нет, да ещё и в такое время.
Когда приготовления были закончены, а люди расставлены по своим позициям оставалось только выжидать. Компании гвардейцев были готовы принимать показавшегося врага, маги воды выстроились на фонтанной площади, а король наблюдал с вершины внутренней стрелковой башни — барбакана, раздавая указания по необходимости.
На мгновение всё стихло. Ни шорохов, ни звуков, ни даже ветра, нагнавшего за ночь дождевых облаков. Гробовое молчание, в котором даже дыхания, казалось, не было слышно в зависшей тишине. Словно время остановилось, не желая отпускать мир и двигаться дальше, будто жалело наперёд всех тех, кому суждено сегодня погибнуть.
Но это было лишь затишье перед бурей. Наконец кирки и лопаты подкапывающих отрядов показались из заготовленных выемок. Они ещё не знали, что снаружи для них приготовлены удобные для обороны ходы-выходы, из которых ух уже вовсю ожидают вооружённые и закованные в доспехи войска короля.
Разбойники ринулись вперёд сразу из множества своих нор, не ожидая никакого сопротивления, надеясь возвести здесь валы, осмотреть местность, расстрелять нескольких караульных при необходимости, но многие из них не то, что не держали при себе арбалета, а даже черенки лопать на сабли и мечи сменить не успели, как их ринулись пронзать наточенные длинные лезвия королевской стражи.
Лязг железа мгновенно заполнил собой воздушное пространство. Плоские заострённые полотна лопат бестолку тыкались в панцири доспехов, безуспешно парировать удары крепко сжатых мечей, которые было попросту не остановить неподготовленному войску. А вот односторонние и двусторонние «рога» каждого кайла и кирки не только оставляли искрящиеся при соприкосновении вмятины, но и могли пробить броню в сильных руках от хороших замахов, просто сделать этого им практически не давали.
Более того, широкие и высокие замахи в бока или вверх мешали сделать стены прорытых тоннелей, а вылезая из этих подземных ходов размахивать оружием было попросту некогда, здесь уже уколы мечей в грудь и живот пронзали всякого, кто осмеливался показаться снаружи.
В конце концов верещащие о засаде и требующие отступления своих разбойники заставили остальных сгруппироваться внутри и начать арбалетный обстрел, перестраиваясь. Выпущенные со стреломётов в упор острые снаряды пронзали доспехи, сваливая воинов гвардии, однако павших тут же безо всякой тени почтения использовали в качестве заслона идущие следом, прикрываясь уже пробитыми и стекающими кровью телами, в которых застревали новые пущенные стрелы, а пока арбалетчики принимались за перезарядку, их внутри начинали уже колоть ловкими выпадами мечей.
Размахиваться в тоннелях и самим гвардейцам было очень сложно, но их обоюдоострые ровные клинки очень хорошо разили элементарными выпадами вперёд, насаживая в толпе осаждающих вторженцев нередко даже несколько тел насквозь подряд. Стоявшие поодаль, правда, чаще получали ранения, нежели смертельные удары, но полноценно продолжать сражаться после пронзённого предплечья или вошедшего меж рёбер на добрую ладонь или даже половину пяди.
Это были отнюдь не царапины, которые можно было стерпеть с гримасой. Такие ранения заставляли потерять концентрацию, выронить оружие, вызывали желание тут же схватиться за пронзённую рану в попытках унять боль или остановить кровотечение. И даже если матёрые морские волки и закалённые в бою шрамами лесные бандиты могли тут же преодолеть всё это, любое промедление становилось смерти подобно, ведь за каждым ударом гвардейцев тут же следовал следующий, а за ним ещё один, и ещё и ещё.
