Но, самое главное, что он остался жив, чудовище, вскидывая тогда голову, не смогло его проглотить, ведь изнутри воин крепко держался за свой глубоко вонзённый и крепко держащийся в черепе змея меч. И также немаловажным было то, что сам монстр, хоть изрядно и проломил башню своим падением, но был уже точно мёртв.

Они отпустили череп, павший на свою нижнюю челюсть сверху. Зубы прошли, как положено, друг промеж друга, но теперь уже эта опасная голова не могла никого ни пронзить, ни проглотить, ни, в принципе, даже раздавить, если вдруг башня не начнёт разрушаться дальше от того, как дохлая туша на неё упиралась большей частью своего туловища.

— Эйверь, ты цел! — радовался камерарий, едва не ринувшись того обнимать, заодно оглядываясь, видит ли это король.

Джеймс Дайнер, конечно же, всё видел. И падение чудовищной змеи, и вылезшего паладина, а также аплодировал стоя на месте рядом с хлопающим и улыбающимся Бартареоном. Он даже не представлял, как наградить Эйверя. Тот итак по сути был выше любых чинов военачальников и генералов, он был паладином при короле! За боевые заслуги и верную преданную службу король уже не раз предлагал ему пожаловать благородный титул, наделить землями, чтобы тот мог начать свою династию в любой земле Энториона, даже не обязательно в Кхорне.

Сколько у них уже было таких бесед! «Хочешь одомашненных грозных ящеров из Унтары, хочешь горный воздух Астелии», — предлагал на выбор монарх варианты, где поселится. «Замок у озера, владения на землях магов, изобилие Гладшира, что пожелаешь!» — нередко звучали его слова с различными предложениями. Но Эйверь не желал ничего, кроме своей уже занимаемой должности.

Казалось, его всё устраивало. Ну, кроме редкости настоящих сражений типа вот такой устроенной осады, ведь обычно разбираться приходилось либо с небольшой группировкой, либо с бунтовщиками, а то и вот, как раз со всякими чудовищами, докучающими горожанам с разных земель. Король не всегда посылал именно его со всем разбираться. Например, как в недавнем случае с проповедником из Лотц, хулящим короля, Джеймс просто понял, что паладин его тотчас же убьёт, а ему бы хотелось, чтобы того доставили ко двору, потому на задание со своими людьми был послан Кваланар, чьё возвращение должно было бы уже состояться по плану.

Эйверю нравилось убранство замков, но о своём он при этом не мечтал. Его вполне удовлетворяло, как кормили здесь и в Триграде, а также в гостях на тех приёмах, на которых он сопровождал монарха. Ему не особо хотелось разбираться в каких-то тонкостях экономики и развивать свой личный уголок в процветающее местечко, но король даже предлагал ему просто свободный от налогов замок с финансированием из казны, без необходимости обеспечивать себя производством и земледельцами на новых землях, можно было бы проживать вообще без крестьян и прилегающих городков. Лишь цитадель да прислуга при необходимости. Край личной уединённости, спокойствия, свободы и тишины.

Но и такой вариант Эйверя никогда не устраивал. Он вообще не видел себя каким-то лордом, живущим отдельно от обязанностей паладина. Не интересовался также и политикой, редко и очень по делу давал какие-либо советы на заседаниях. Совершенно не рвался к власти, и в нём уж точно король мог быть уверен, что такой боец не метит на его место и не преследует какие-то личные интересы, чтобы реализовывать их через его правление.

А таковые советники иногда выискивались, которые шли на уговоры, давление и прочие методы, чтобы король принимал выгодные именно им решения. Однако такие недолго окружали правящего монарха, легко сменяясь на своих постах на более преданных обоим идеям. И королевский паладин, казалось, точно также отдан своему служению и своему монарху.

Как и Такехарис, Эйверь не был женат. Но отнюдь не по той же причине, что на то никогда попросту не было времени. Например, канцлер Рикман или примицерий секретариата Корлиций тоже были мужчинами крайне занятыми своими придворными делами и обязанностями, однако давно уже обзавелись жёнами и детьми. При этом король говорил Эйверю, что практически нет недоступных для того женщин или при желании даже мужчин в королевстве, но тот не выказывал на то интереса. Не желал ни придворного личного гарема, ни как Вайрус слоняться иногда по борделям, где можно было для высокопоставленного чиновника найти всех от мала до велика любой красоты и телосложения.

— А ты уж думал меня эта рыба-переросток сожрать сможет?! — улыбался паладин, оборачиваясь и обходя громадную голову по дуге, чтобы взглянуть на Олений Лес, — Что там? Не бегут молодцы? Лихие рубаки затрусили, едва их червяк прилёг отдохнуть? — спрашивал он, по сути не требуя ответа, так как сам всё прекрасно видел.

Дым костров уносился в сырой воздух, сливаясь с мрачными тучами, готовыми опять в любое мгновение разразиться хорошеньким ливнем. Эйверь, будучи весь в слизи и жёлтой кровавой жиже был бы, безусловно, сильному дождю только рад, но можно было заодно порадоваться, что слюни, сопли и прочие жидкости твари не токсичны, не разъедали кожу и доспехи, не окисляли блеск полировки или не обращали волосы в безжизненные сухие космы. По крайней мере, пока что, ведь затягивать нахождение в этом всём никто и не думал.

Эйверь уже готов был под хлопки и победные возгласы спускаться с башни, отправляться в баню и заодно велеть кому-нибудь очистить его броню и одежду. То же самое следовало бы сделать Вайрусу и приближённым, кто сейчас был испачкан ногами в том, что выливалось из раскрытого рта при их попытках вызволить паладина. Но тот сейчас всё-таки решил, долго не мешкая, отрубить чудищу голову, чтобы её уже сразу можно было дружно отнести вниз на обозрения всем тем, кто участвовал, кто не участвовал, кто был занят поручениями, кто молился, кто прислуживал или скрывался в подвалах да убежищах.

— Ну-ка, помоги мне, дядька Вайрус, — пробурчал воин, начав отпиливать клинком черепушку от расширения шеи, где как раз ещё не было ни горбящихся следом плотных мышц, ни тем более крепкой чешуи, — Заодно людей пошли брюхо ей вскрыть! Может, уцелел кто из наших внутри, а?

— Не думаю, — качал головой Такехарис, подбежав ближе.

При камерарие оружия не было, но он жестом руки распорядился, чтобы рядом стоящие всем, чем только можно, помогли паладину, а также позвал умельцев-фехтовальщиков снизу, хотя в пору было звать не стражников, а мясников. Заодно могучий воин короля вытащил и копьё рыцаря Орфа. Дольше всего занимались шейным позвонком. Отделив плоть от кости общими усилиями, Эйверю пришлось несколько раз делать широкие тяжелые взмахи, чтобы этот хрящ целиком переломить.

Оттуда после прорванной мембраны тоже вылилось немало какой-то внутренней жидкости, забрызгавшей ближайших, а запах от вскрытой туши был ещё более тошнотворный, чем из её пасти. Но, тем не менее, голову принялись оттаскивать, чтобы отнести вниз во двор или точнее в то, что от двора осталось после перекопов и обрушения.

Остальная часть туши, оставшись без своей опоры на верхушке, отбивая ещё несколько камней с башенной стены, завалилась направо и, скатившись по насыпи крепостного холма, неподвижно распласталась переплетением змеиного длинного туловища, оставшись лежать снаружи.

Джеймс взглянул на сына, державшего в руках драконий рогатый шлем, бредущего по двору, и тот тоже в этот момент бросил свой взгляд на отца. Джеймс читал в этом карем взоре, что тот ни о чём не жалеет, своей вины и непослушания не признает, и он, пусть у него не получилось, хотя бы попытался одолеть чудовище на глазах у собранной армии и тех, кто был расставлен на стенах, проявив мужество, как полагает правителю.

Вельд прошёл дальше по двору, направляясь к цитадели, не стал подниматься на башню к отцу, а тот ничего ему не крикнул и даже не подозвал к себе. Лишь надеялся, что хотя бы теперь-то он вернётся в убежище, успокоить Кирстен и младших детей, в облачении или же занесёт кирасу, шлем и наплечники обратно — не так важно, расскажет им про змея, про Эйверя-победителя, про колдовство архимага и все, что видел здесь, а те с интересом послушают и хотя бы не будут волноваться за него, вернувшего к их компании.