— Добавь к лепёшке сахар, передержи в печи, и вот уже готовое прекрасное печенье! Овсяное, миндальное, имбирное, творожное! — говорила она всем и каждому, не забывая следить и за рецептурой.

При ней были даже мальчишки-дегустаторы, способные сказать, где не доложили сахара, а где, наоборот, слишком приторно. Какое печенье слишком жёсткое, а какое крошится пальцами, не достигая рта. Где суховато без начинки, а где начинки так много, что хочется заесть другой булочкой, так что помимо рецептов теста обговаривались и различные пропорции и соотношения, в том числе и размер самих печений.

И пока большая часть народа веселилась, Джеймс Дайнер в тронном зале, в окружении большого количества высокопоставленных приближённых, обсуждал и выслушивал различные проблемы тех, кто был чем-либо недоволен. Это были, как персональные визиты, так и зачитанные Корлицием письма из референдария от канцлера Рикмана, доставленные за последние дни голубями из Триграда.

— Налоги растут прямо пропорционально массовому народному недовольству, говоря языком науки, Ваше Величество, — певучим высоким голоском сообщал примицерий в высокой шляпе атуре, придерживая пальцами свои очки.

— Налоги? Я поднял с одной десятой до трёх, это мера вынуждена, — объяснял король, — Казна испытывает не лучшие времена после осады разбойниками и пиратами, да ещё после подготовки всего необходимого к празднеству и поездки в Золотой Путь. Всем сейчас не легко, и три десятых своего дохода либо урожая — не самое страшное, что могло с ними приключиться, — отозвался он о недовольных крестьянах.

— Но ведь половину они платят лорду, на земле которого проживают, в итоге из пяти десятых, минус три, идущие в казну короля, у них остаётся на себя лишь две, их можно понять… — пояснял Корлиций

— Не хватало ещё ущемлять в правах лордов, наживая себе врагов среди власти и знати, помимо народного негодования, — хмыкнул король, — Если, что случится, нам нужна поддержка хотя бы их, тех, чьи форты и крепости смогут удержать бунт от королевских территорий.

— Это да, — соглашался примицерий, — Но крестьян на их землях больше, чем их личной стражи.

— Набранной по большей части из тех же крестьян, — пошутил камерарий в окружении трёх рассмеявшихся советников.

— Короля не обязаны любить, — соглашался архимаг, стоя подле молчавшего паладина, — Главное, чтобы уважали, боялись, исполняли все его указы и поручения.

— Последний король, которого называли щедрым и милым был Дендрион Добрый, — вслух им всем напомнил монарх, — и закат его правления был крайне печальным, — проговорил он, — Какие условия им не создай, как быть не обустрой, какую политику в королевстве не веди, а часть народа всегда будет оставаться недовольной и подстрекать к бунту! — громогласно заявлял король, — И наша задача таких быстро находить и устранять, чтобы эта опухоль не разрасталась по населению. Недовольные всегда найдутся. Пусть смиренно приспосабливаются и живут, как остальные, если вообще жить хотят! Никто крестьянам и не обещал лёгкой жизни, чем больше трудятся, тем больше у них останется товаров, — подразумевал он и продовольствие, и мясо с ферм, а также молоко, урожаи хмеля, винограда, муки и всё прочее, как съедобное, так и нет, чем крестьяне живут и торгуют.

— Ваше величество, — прокряхтел старик Винсельт, — Там есть ещё и взаимосвязь между населением. Кузнецу, чтобы заработать, нужно продавать свой товар, выручая больше, чем он потратил на закупленную металлическую руду. Землепашцу понадобятся гвозди, подковы, сбруя, обода на колёса и бочки, в общем всякие изделия кузнеца, бондаря, шорника. Но, чтобы их купить, ему нужно продать что-то с полей или садов. Яблоки, репу, свёклу, морковь.

— Только не про морковь, Винсельт! — покачал Джеймс головой, схватившись за висок, вспоминая вчерашнюю сцену с дочерью, хмурясь, жмурясь и поглаживая пальцами морщинки лба.

— Я к тому, что нужно учитывать, дабы не оставалось у каждой семьи средств лишь на своё пропитание. Неожиданные поломки, износ инвентаря, новые косы, новые пилы, топорики для колки дров, — объяснял астролог, — Всё ломается, приходит в негодность, так или иначе надо закупать. Хлопок и лён для рубах и платьев, если те порвались.

— Да, знаю я, — отмахнулся монарх, — Конечно же, поселения потому и процветают, что каждый занят своим делом, что всё взаимосвязано в налаженной системе.

— А когда едут торговать, — продолжал Винсельт, — То есть места, где требуется оплатить пошлину лорду за провоз через мост, к примеру, очередные траты.

— И не забудьте про подать, — проговорил прелат, — Пришедшие в церковь обычно жертвуют монету на благо клира. Если простой люд разорится, упадут и доходы храмов. Не всех осыпают золотом особые ордена.

— Вот к слову про подковы, — проговорил Джеймс, — У нас конница не воевала эти дни, своим ходом справились. Эй, Зорен, сквайр Пэгл! Кавалерия явно засиделась. Велите-ка коней размять! Пусть конюхи их выпустят, да подкуют крайне плохо, едва-едва! — приказывал он, — И гнать табуны по улицам, по Олмару и ближайшим деревням, пусть побегают, порезвятся, разомнутся! А народ чтоб радовался, находя на счастье и для продажи подковы то тут, то там. Если не набегаются, можно прям пару раз повторить в течение дня.

— Слушаюсь! — за обоих сказал молодой старший кавалер с топорщащимися чёрными усами, а конюший сквайр, если ассистент, просто кивнул королю своей светловолосой головой, после чего они спешно покинули просторное убранство серебристо-серого каменного зала с высокими луковичными сводами, украшенного длинными красно-золотыми флагами по стенам в промежутках между окнами.

Едва они исчезли в дверях, как вскоре появились два придворных глашатая, призванные входить для объявления явившихся в замок важных персон. В данном случае, правда, речь шла не о гостях, а об возвращении высокопоставленной особы, которую также необходимо было поприветствовать.

— Десница короля, Кваланар Мельнесторм! — хором проговорил дуэт, вставая по разные стороны.

— О, наконец-то! — поднялся с трона король, скидывая мантию, и по дорожке атласного ковра спешил в своей красивой чёрной с позолотой обуви, чтобы приветствовать дорогого друга.

Вошедший, правда, всем своим видом демонстрировал раздражение. Длинные белые волосы, обычно пышно вздымавшиеся и ровно расчёсанные на прямой пробор сейчас были прилизанными, влажными и неухоженными. Жёлтые, похожие на кошачьи, глаза сверкали под хмурыми светлыми бровями лютой ненавистью.

Обувь была испачкана, нижняя половина штанов от колен и вниз потемнела, кое-где они были даже порваны. Да и весь потрёпанный наряд на нём свидетельствовал, что мужчина явно попал в какую-то передрягу. Выглядел он усталым и тяжело ступал, наконец добравшись до замка столицы, буквально полыхая недовольством в каждом своём томном дыхании.

— Ты! — с гневным рыком и ярким блеском некой обиды во взгляде своих покрасневших глаз, мужчина в промокшей одежде шумно топал по алому ковру зала, оставляя грязные следы и мутные всплески от сапог и кожаных штанов, — Куда ты меня послал?! Я думал мы друзья, Джеймс, я…

— Но-но, Квал, будет тебе, что случилось? — призывал к спокойствию король, — Я послал тебя за каким-то языкастым монахом, чтобы вы поместили его в клетку, как посмешище и привезли сюда для казни. Обычное поручение, я не собирался тебя обиде…

— Да ты издеваешься?! Ваше величество, — не с долей приличия и уважения, а с едкой иронией добавил тот, активно жестикулируя руками с измазанными манжетами, — Да ты… Ты даже не представляешь, что там творится!

— Где? — старался по-прежнему держаться без особых эмоций монарх, — И что именно?

— В этом Лотц, в непроходимом краю болот! В Аллуре! Там преисподняя! Там смерть! Там немыслимая агония на каждом шагу! Ты даже не представляешь, как пытаются там выжить люди. Бедность и нищета на невыносимом уровне. Торнсвельд в налог берёт всё, что есть. А что утаивают — отбирают твои люди. Народ голодает! Они умирают в поле на пахоте, они едят своих собственных детей, убивают их, когда осознают, что не в силах прокормить столько голодных ртов! Оставляют одного-двоих, остальных — в печь! — полыхал он своим разъярённым взором, погружаясь в эти жуткие и не смываемые даже крепким алкоголем воспоминания, — Уводят в сарай, как скот, на разделку. Да там всех надо судить и казнить, если по-справедливости!