В панике женщина метнулась к ближайшему углу, ютившемуся в удачном положении, что ни с одной стороны коридора и дверей в гостиную он был не виден, если просто идти мимо, а специально не заглядывать и не шарить глазами по всем деталям интерьера и богатого убранства гостиной.

— Аглен опять испекла эти свои кругленькие булочки, — хвастался въедливый женский голос.

Это была особа в бордовом платье и рыжими волосами, собранными в пучок над головой, ведущая по коридору двух других своих собеседниц к одному из лестничных подъёмов рядом с гостиной, но не к тому, откуда выбежала леди-пантера и откуда мог в любое мгновение объявиться тот самый Дрим Трогг.

— Булочки? Я думала это пирожные, — удивлялась бодрым низким тембром шагавшая слева в тёмно-зелёном облачении с золотым кружевом и тёмным ободом контура, таким же довольно широким поясом на талии и болотного цвета юбкой, — Сладенькие такие были, — закачала она головой со счастливой улыбкой воспоминаний, так что её пышные каскадные волосы угольного оттенка обильно заколыхались.

— Ах, наверное, я просто переложила сахара в тесто в прошлый раз, — покраснела третья с короткой округлой стрижкой своих коричнево-бордовых волос, одни пряди которых были будто светлее, а остальные, соответственно, темнее.

В отличие от своих соседок, её чёрное с золотыми узорами цветов одеяние не обтягивало фигуру, а наоборот имело пышные воздушные места у плеч, выше и ниже локтей, свободно колыхалось у живота вместо приталенных аналогов, и куда более широкой юбкой оформляло женские бёдра.

— Надеюсь тогда, что и сегодня тоже, — рассмеялась вторая, что говорила о пирожных, по лестничному плотному ковру спеша за более прыткими и быстрыми подругами, уже начавшими подниматься, — Да не спешите вы!

Все три были примерно ровесницами и каждая никак не старше дамы в бело-бордовом платье, спиной к ним и коридору засевшей изнутри угла гостиной комнаты. Скорее даже совсем чуть-чуть её моложе, но молоденькими их при этом всё равно было ну никак не назвать.

— И ты не отставай, — подбадривала, чуть повернув голову назад, дама с пучком, — вчера Аглен уже сдвинула один коридорный ковёр в восточном крыле, так что тот протянулся с краю, вместо того, чтобы красиво красоваться по центру.

— И вовсе не я, — громким шёпотом возмущалась её смущённая соседка, — Тора принимала ванну последней, тогда стемнело, она и сбила ковёр, не заметив.

— Мадея, продолжишь нам читать тот томик стихов? — поинтересовалась низким голосом высокая и отстающая от первых двух на лестнице, пытаясь унять их разгоревшуюся склоку, да к тому же дошедшую до её обвинения, нужно было срочно сменить тему на что-то мирное и приятное.

— Да разве ж выйдет, — сетовала рыженькая с высоким тембром, — Я не так хороша в этих делах. Но, если Аглен даст снова почитать ту книжицу…

— Конечно-конечно, Эвелар прислал такой замечательный сборник о рыцарях и героических подвигов, что без вас в одиночку читать просто не могу! — тихонько захихикала та, что звалась Аглен и приготовила им на свободный вечер булочки к чаю и вину.

Голоса их становились всё тише, как звуки шагов, едва они поднялись по ступенькам. Зеленоглазая женщина выдохнула, прижимая к груди запечатанное письмо, и, прошагав сквозь всю гостиную, вышла с двери, ведущей в не менее просторную, но куда более бедную по количеству мебели прихожую, где у дверей стояли заранее сложенные чемоданы с вещами, а рядом с ними, словно охраняя их, голубоглазая девочка в тёмно-сером платье с белыми кружевами, глядела на неё с недовольным видом, подправляя светленькие пряди за ушки под накинутый капюшон тёмно-серого плаща.

Здесь всё было в светлых древесных тонах. Зал освящался одной массивной люстрой с хрустальными переливами отражающих свет украшений, симметрично, как загнутые бивни мамонта, стояли две ведущие наверх по разным коридорам лестницы. Под ними нижние стены первого этажа с дверями в помещения, например, как та, из которой она вышла а также резной столик с красивой древней вазой под тон интерьера и ветхими чёрными узорами на ней.

С краю от широких дверей стояло два пуфика, а над ними висели вешалки с различными плащами и сложенными зонтиками. Над всем этим располагалась ровная изящная полочка с головными уборами, до которой не так-то просто было достать людям небольшого роста. Но, видимо, в этой семье, за исключением детей, такие никогда и не обитали.

— Готова? — строго бросила девочке мать, оглядев ту оценивающим желтоглазым взором.

— Я не хочу, — насупилась та, — И носить это не хочу, я как служанка! Это не наряд, а мусор! Только пощупай, — тянула демонстративно она локоть, — Я не пойду с тобой! Не хочу! Ты не имеешь права, я всё ра…

— Цыц! — скомандовала женщина, не допуская никаких капризов от ребёнка, — Тебя никто не спрашивает. Ещё спасибо скажешь, глупое дитя. Ты даже не представляешь, что он за человек! — с лицом ошарашенного ужаса поведала она дочке.

Ведь тот светловолосый красавец и вправду оказался человеком, а вовсе не эльфом, за которого себя так экстравагантно выдавал. Вернувшись с уже погасшего портала и сойдя со ступеней винтовой лестницы, именовавший себя Дримом Троггом направился не прямо прочь из комнаты, а к противоположной от зашторенных окон двери умывальни, где избавлялся от грима.

Белые пряди темнели сами по себе, цвет кожи с бледного возвращался в человеческий румянец. А яркие голубые глаза, точно такие же, как у той недовольной юной леди в прихожей, сейчас темнели и наливались оливковым тёмным оттенком.

Ополоснув руки, он принялся снимать остроконечные уши, являвшиеся лишь искусными накладками поверх самых обычных округлых человеческих ушей. Не слишком широких, не слишком крупных, вполне обыденных для большинства жителей Энториона.

Накладки были сложены аккуратно на решётчатой полке, а влажные пальцы принялись смывать излишнюю пудру и помаду, очищая кожу губ и лица от должного броского макияжа, столь необходимого для созданного им образа. Ещё некоторое время приведения себя в порядок, и вот над умывальней в красивом зеркале красовался возмужавший с тех Крумвельских событий и переваливший за свой четвёртый десяток Тодерик Торнсвельд.

Благодаря своей уникальной особенности менять цвет глаз, волос и становиться бледным, словно альбинос, он безопасно для себя менялся до неузнаваемости. Грим делал его моложе, сглаживая и прикрывая все морщины, а уши помогали визуально породниться с эльфами. Если бы он сейчас снова зажёг портал и, даже не переодеваясь из той же самой одежды, вышел снова к толпе и прошёлся перед лицом каждого — никто бы не узнал в нём Дрима Трогга, даже Ева Сильвермун, которая явно была в того, если и не по уши влюблена, то относилась с огромной симпатией и трепетом.

Повстречай она вот такого Тода, то назвала бы не иначе, как стариком. Конечно, он не смотрелся так, как в его возрасте в том самом саду выглядел Аравен Лекки. Тот просто по жизни будто бы всегда был дедом, к слову, дедом, да и прадедом, по сей день и остался.

Торнсвельд же просто повзрослел со своих шестнадцати до сорока двух, так что не удивительно, что годы брали своё. Та троица, что спешила провести вечер за булочками, слабым вином, фруктовым чаем и чтением стихов о рыцарях, собранных его братом Эвеларом, были служанками Мадеей, Торой и Аглен, вот уже десять лет как прислуживающих ему в родовом замке.

Когда они только вступали в свои обязанности им не было ещё и двадцати, а теперь каждой вот-вот с года на год стукнет тридцать. Время никого не щадит в Эйзенторе, и не многие живут здесь столь долго, как тот же Аравен Лекки. Людей за шестьдесят непросто отыскать, особенно не среди магов. Болезни, плохое питание, для Тода ещё и вполне затворнический образ жизни — всё это отнюдь не продлевает людям жизнь.

Впрочем, кушанья на его столе, конечно, были куда лучшего качества, чем у крестьян на этих не шибко плодородных болотистых землях, но местные овощи и дичь было совершенно не сравнить с качеством растений и зверья, например, в Гладшире или Кхорне. Там все питались куда лучше. Впрочем, жили не особо-то дольше…