Ванесса видит Густава, он уже довольно далеко – на автобусной остановке. Ванесса быстро прикидывает, как быть.

После сцены у могилы Ребекки она чувствует себя не слишком хорошо. Густав не виноват. Ванесса уверена в этом. Слежка за ним ее уже достала. Она хочет домой – отдохнуть и забыть обо всем. Согреть замерзшее тело в ванне, почитать любовные романы Сирпы и доесть оставшиеся с Рождества конфеты, хотя в вазочке остались уже только нелюбимые.

Кот мяукает громко и протяжно, в кармане Ванессы начинает вибрировать телефон. Она выуживает его и с трудом нажимает на кнопку ответа одетым в варежку пальцем.

– Алло? – говорит Ванесса.

– Я просто хочу, чтобы ты знала: все не так, как ты думаешь.

Это Мину. Она запыхалась, как будто за ней гонятся.

– В смысле?

– Я про Густава.

– Я знаю, – говорит Ванесса. – Или что ты имеешь в виду?

Мину на секунду замолкает.

– А что ты имеешь в виду? – наконец спрашивает она.

– Я ходила следом за ним на кладбище.

– Когда?

– Только что. Несколько минут назад.

Мину молчит.

– Это неправда. Этого не может быть.

– Ты что, думаешь, я вру?

– Я видела Густава. Только что. У виадука.

До Ванессы не сразу доходят слова Мину. Как будто мозг вымерз в этой холодине. Она смотрит на дорогу, Густав как раз садится в автобус.

– Это же в другой стороне города, – говорит Ванесса растерянно. – Ты уверена, что это был он?

– На сто процентов. Точно он.

– Это невозможно, – отвечает Ванесса, как будто это и так не очевидно.

В коровнике жарко. Анна-Карин только что помогала дедушке с утренней дойкой. Он уже пошел в дом, а она задержалась и ходит от стойла к стойлу, рассматривая коров, пытаясь впитать в себя их спокойствие.

В кармане жужжит телефон, но она игнорирует его. Это наверняка Юлия и Фелисия. Они не отстают от нее, хотя Анна-Карин сказала, что болеет.

Сегодня последний день рождественских каникул, и в первый раз со времен окончания детского сада она не знает, что ждет ее в школе.

Раньше она хотя бы знала, кто она. В каком-то смысле это упрощало жизнь. Она знала свое место. Ей было нечего терять, и она научилась с этим жить. Изменения могли быть только к лучшему, и она мечтала о том, как однажды освободится от навязанной ей роли в этом ненавистном городе. Теперь она боится как никогда. Боится вернуться к прежней жизни, боится остаться в новой.

После вечеринки у Юнте она перестала использовать свою силу на маме, и перемены произошли мгновенно. Теперь мама могла затеять выпечку посреди ночи, но была не в силах достать противни из духовки. Она сидела и курила за кухонным столом, пока булочки с корицей медленно обугливались. Она то обнимала Анну-Карин до боли, то кричала, что лучше было бы, если бы дочка никогда не рождалась на свет. Ее бросает из крайности в крайность – прежняя мама то и дело сменяется новой, – но обе стали хуже, чем были раньше.

Анна-Карин не может даже представить себе, что случится с сотнями людей в школе, на которых она воздействовала своей силой. Юлия и Фелисия – они что, будут то целовать ее туфли, то макать ее головой в унитаз?

Она слышит, как во двор въезжает машина и останавливается. Хлопают двери, слышны обычные радостные приветствия дедушки. Анна-Карин подходит к маленькому грязному окну и выглядывает на улицу.

Это приехал папа Яри. Он стоит и разговаривает с дедушкой, который протягивает ему гвоздодер.

В машине сидит Яри.

Анна-Карин не успевает спрятаться. Яри уже увидел ее. И его глаза расширились от ужаса. Как будто он боится Анну-Карин больше всего на свете.

Она отходит от окна.

Теперь она не сомневается. Решение принято правильно. Она никогда больше не будет пытаться изменить свою жизнь с помощью магии. Опасность не в том, что она не сможет контролировать свою силу. А в том, что она может перестать контролировать себя.

Мину спускается с насыпи и бредет дальше по глубокому снегу. Солнце, у которого едва хватило сил взойти, направляет на лицо Мину косые лучи, заставляя жмуриться. Скоро оно исчезнет за соснами.

Дыхание густыми белыми клубами вырывается изо рта, когда Мину выходит на заснеженную дорогу и начинает идти по ней.

Это последний день рождественских каникул. Перед каждым семестром Мину обычно ощущает одну и ту же смесь опасений и ожиданий.

Но теперь планка поднята гораздо выше. Теперь речь идет об угрозе ее жизни. Теперь все ее надежды связаны с возможностью выжить. Причем даже если ей удастся выжить физически, ее сердце все равно будет изранено. За какие-то две недели она, прежде не целованная, перецеловалась и со своим учителем, и с бойфрендом погибшей подруги, который также, возможно, является ее убийцей, и у которого, вне всякого сомнения, есть двойник, и который, очевидно, заключил союз с демонами.

Прошло почти двадцать четыре часа с того момента, как Густав поцеловал ее, а она никому еще об этом не рассказала. Ей стыдно. Ей так стыдно, что она даже думать об этом не может. Как объяснить им свое поведение? Едва Мину решается во всем признаться, как перед глазами у нее встает презрительное лицо Линнеи.

«Не слишком хорошим другом ты была Ребекке, если разобраться».

В довершение всего утром ее отругал Николаус. Он заявил, что отказывается принимать их в своей квартире, пока они не пригласят на тренировки Иду.

– Она должна иметь такие же шансы, как и вы. Цепочка никогда не бывает крепче своего самого слабого звена. Если вы не расскажете ей обо всем сами, это сделаю я.

Я расскажу. Сегодня расскажу, думает Мину. Что бы остальные ни говорили.

Она достигает замерзшего холма, когда вдруг различает черную тень, крадущуюся вдоль земли.

Даже не всматриваясь, Мину уже знает, что это кот.

Кот недовольно мяукает, и Мину смотрит на него с теплым чувством, которое удивляет ее саму. Николаус не захотел прийти, но тем не менее послал своего фамилиариса. Часть себя.

– Ну, пошли, – говорит Мину.

Странная они компания, думает Мину, проходя через ворота в парк.

Ванесса, которая явно мерзнет в своей слишком тонкой куртке. Похожая на ребенка-переростка Анна-Карин в яркой, надвинутой низко на лоб шапке. Линнея в леопардовой шубе из искусственного меха. И Ида в белом пуховике.

Мину ставит рюкзак на сцену и достает несколько листов с текстом, распечатанным из Интернета. Она волнуется. Но тут же видит кота, который запрыгивает на сцену и ложится рядом с ней, – и сразу чувствует себя намного уверенней. Она поднимает глаза и встречается взглядом с Идой.

– Ида, – говорит она. – Ты нашла что-нибудь в книге?

Ида мотает головой и интенсивно жует жвачку. До Мину долетает синтетический запах арбуза.

– Во всяком случае, про Густава и мистических близнецов там ничего нет, – говорит она с загадочной улыбкой, намекающей на то, что она видела кое-что другое, о чем не собирается рассказывать Мину.

Подавив раздражение, Мину снова углубляется в свои бумаги.

– Я, кажется, кое-что нашла, – говорит она.

Остальные ждут. Вокруг тишина, прерываемая только чавканьем Иды.

– Как Густав мог вчера находиться в двух местах одновременно – вот в чем вопрос, – начинает Мину.

Чавканье прекращается.

– Нет, – говорит Ида. – Почему мы не идем к директору – вот в чем вопрос.

– Ты знаешь, почему мы не идем к директору, – отвечает Линнея. – Она ни хрена для нас не сделает и только помешает.

– Может, она могла бы нам помочь, если бы мы только попроси…

– Мы должны помогать себе сами, – обрывает ее Линнея.

Она смотрит на Иду убийственным взглядом, который Мину, против своей воли, не может не оценить. Но Ида только фыркает и снова принимается за свою жвачку.

– Представь, что бы сделала директриса, если бы узнала про все это, – говорит она.

– Но она не узнает, – добавляет Линнея. – Или узнает?