«Отчего это так волнует его?»

— Он никогда не пытался увидеться с Элэйс?

— Он ее любил, — просто сказал Одрик. — И боялся навести французов на ее след.

— И она тоже не пыталась?

Одрик покачал головой:

— А как бы вы поступили на ее месте?

Элис задумалась:

— Не знаю. Если она его любила, несмотря на все, что он сделал…

— Вести о подвигах Гильома время от времени доходили и в деревушку. Элэйс молчала, но втайне гордилась им.

Элис заерзала на стуле. Одрик заметил ее нетерпение и заговорил быстрее.

— Пять лет после возвращения Сажье держался неустойчивый мир. Они с Арифом и Элэйс жили хорошо. В горы переселились и другие беглецы из Каркассоны. В их деревне жила бывшая служанка Элэйс, Риксенда. Жизнь была простой, но хорошей… — Одрик помолчал.

— В 1226 году все рухнуло. На французский престол взошел новый король. Святой Людовик был яростным защитником святой веры. Он не мог спокойно видеть живых еретиков. А в Миди, несмотря на многолетние преследования и гонения, церковь катаров по-прежнему соперничала с католической в могуществе и влиянии. Пять катарских епископов: в Тулузе, Альби, Каркассоне, Агене и Разесе — многими почитались более, чем католические пастыри.

Поначалу все это не коснулось Сажье и Элэйс. Они жили как прежде. Зимой Сажье уехал в Испанию, чтобы собрать деньги и оружие для сопротивления. Элэйс осталась. Она была опытной наездницей, хорошо владела мечом и луком и отважно взяла на себя долг связной между вождями сопротивления в Арьеже и в ущельях гор Сабарте. Она проводила Совершенных в убежища, доставляла еду и припасы, разносила вести о том, где молено получить помощь. Совершенные большей частью бывали странствующими проповедниками и кормились своим трудом. Чесали шерсть, пекли хлеб, пряли. Они путешествовали по двое: более опытный наставник с молодым учеником. Обычно двое мужчин, конечно, но бывали и женщины.

Элис улыбнулась.

— Такие же как Эсклармонда, когда-то учившая Элэйс в Каркассоне.

— Отлучения, индульгенции для крестоносцев, новые кампании по искоренению ереси — все могло бы тянуться еще долго, если бы не новый папа. Папа Гонориус III. Он не желал ждать. В 1233 году он взял святую инквизицию под свой непосредственный контроль. Ее назначением было уничтожать еретиков повсюду и любыми средствами. Своими агентами он избрал доминиканцев, «черных братьев».

— Я думала, инквизиция возникла в Испании. Чаще всего упоминается в этом контексте…

— Распространенное заблуждение, — возразил Бальярд. — Нет, инквизиция была учреждена для борьбы с катарами. Начался террор. Инквизиторы разъезжали по городам, обвиняя, отлучая, вынося приговоры. Повсюду у них были соглядатаи. Выкапывали даже трупы, похороненные в освященной земле, чтобы сжечь на кострах, как еретиков. Пользуясь признаниями и полупризнаниями, инквизиторы выслеживали катаров в деревнях, селениях, городах. Земли Ока захлестнула война убийств, совершаемых под личиной правосудия. Добрых, честных людей приговаривали к смерти. В каждом крупном городе, от Тулузы до Каркассоны, был суд инквизиции. Осудив свою жертву, инквизиторы передавали ее в руки светской власти для заключения в тюрьму, наказания кнутом или сожжения. Их руки были чисты. Оправдывали немногих. И даже те, кого освобождали, должны были носить на одежде желтый крест — клеймо еретика.

В памяти Элис мелькнула картина: бегство по лесу от охотников. Падение. И клочок материи, осенним листом плывущий в воздухе рядом с ней.

«Приснилось?»

Заглянув в лицо Одрику, Элис увидела в нем такое отчаяние, что у нее перевернулось сердце.

— В мае 1234 года инквизиция появилась в Лиму. К несчастью, в то самое время, когда Элэйс с Риксендой приехали туда. В общей сумятице — быть может, их, женщин, путешествующих вдвоем, приняли за катарских священниц — их схватили и отправили в Тулузу.

«Этого я и боялась…»

Они не назвали своих настоящих имен, и потому Сажье услышал об этом только несколько дней спустя. Он помчался туда, не думая о собственной безопасности. Но ему не повезло. Заседания суда инквизиции обычно проводились в соборе Сен-Сернен, и он надеялся найти ее там. Однако Элэйс с Риксендой отправили в монастырь Сен-Этьен.

Элэйс задохнулась, вспомнив черных монахов, увлекающих прочь призрачную женщину.

— Я была там… — сумела выговорить она.

— Их содержали в ужасных условиях. Грязь, издевательства, унижения. Пленниц держали в темноте, в холодных камерах, и только крики других заключенных помогали отличить день от ночи. Многие умерли, не дождавшись суда.

Элис пыталась заговорить, но у нее пересохло в горле.

— Она… — Голос сорвался.

— Дух человека способен перенести многое, но, однажды сломленный, он распадается в прах. Вот что делали инквизиторы. Они ломали наши души так же верно, как палачи ломали кости, и мы уже не помнили, кем были…

— Расскажите, — коротко попросила Элис.

— Сажье опоздал, — ровным голосом проговорил он, — Но Гильом успел вовремя. Он узнал, что для допроса доставили знахарку из гор, и угадал, что это Элэйс, хотя ее имени не было в списках. Он подкупил охрану — подкупил или запугал, не знаю, — и его пропустили к ней. Он нашел Элэйс. Их с Риксендой держали отдельно от других, и потому он сумел вывести ее из Сен-Этьена, а потом и из Тулузы, прежде чем побег был замечен.

— Но…

— Элэйс была уверена, что ее схватили по приказу Орианы. Так или иначе, за время заключения ее ни разу не допрашивали.

Глаза Элис наполнились слезами.

— Он проводил ее за горы? — спросила она, поспешно вытирая лицо кулаком. — Она вернулась домой?

Бальярд кивнул.

— Вернулась. В августе, как раз перед Успением. Риксенда была с ней.

— А Гильом? — вырвалось у Элис.

— Гильома не было. И они больше не встречались, пока… — Он замолчал, и Элис скорее почувствовала, чем услышала его вздох. — Через шесть месяцев у нее родилась дочь. Элэйс назвала ее Бертраной, в память отца, Бертрана Пеллетье.

Слова Одрика, казалось, повисли в воздухе между ними.

«Еще один кусок головоломки…»

— Гильом и Элэйс, — прошептала она.

В памяти стоял лист с фамильным древом, развернутый на полу в комнатке Грейс. Имя «Элэйс Пеллетье дю Мас (1193–?)», обведенное красными чернилами. Тогда ей не удалось прочитать имени, стоявшего рядом, — только имя Сажье, вписанное зелеными чернилами внизу и чуть в стороне.

— Элэйс и Гильом, — повторила она вслух.

«Прямая линия потомков от них ко мне…»

Элис отчаянно хотелось узнать, что произошло за те три месяца, когда Элэйс с Гильомом были вместе. Почему они снова расстались? И еще ей хотелось знать, почему символ лабиринта вставлен рядом с именами Элэйс и Сажье.

«И рядом с моим».

Она подняла взгляд, сдерживая подступившее волнение. И неминуемо разразилась бы чередой вопросов, если бы ее не остановило лицо Одрика. Элис чутьем поняла, что не надо больше говорить о Гильоме.

— Что было дальше? — тихо спросила она. — Элэйс с дочерью остались в Лос Серес, с Арифом и Сажье?

По его лицу скользнула улыбка, и Элис поняла: он благодарен ей за то, что она сменила тему.

— Чудесная была малышка, — сказал он. — Добрая, красивая, вечно смеялась или напевала. Ее все обожали, и особенно Ариф. Бертрана часами сидела с ним, слушала рассказы о Святой земле и о дедушке, Бертране Пеллетье. Когда подросла, бегала по его поручениям. Ей было шесть лет, когда Ариф научил ее играть в шахматы.

Одрик умолк. Лицо его снова помрачнело.

— Но тем временем черная рука инквизиции протягивалась все дальше. Подчинив равнинные земли, крестоносцы обратились наконец к непокорным твердыням Сабарте и Пиренеев. Сын Тренкавеля, Раймон, в 1240 году вернулся из изгнания с отрядом шевалье. К нему присоединилась почти вся знать Корбьер. Он без труда отбил большую часть городов между Лиму и Монтань Нуар. Вся страна взялась за оружие: Сайссак, Азиль, Лаура, крепости Кверибуса, Пейрепертрузы, Агвилара. Но взять Каркассону ему не удалось. После месяца сражений, в октябре, Раймон отступил к Монреалю. Никто не пришел ему на помощь, и в конце концов, он должен был отойти в Арагон.