Симеон хихикнул:

— Насчет того, что ты следуешь вашей новой вере? Нет, ничего не слышал. Об этом мы поговорим в другой раз, Бертран. Я не прочь потолковать с тобой о богословии, но сейчас нас ждут более насущные дела.

Появление служанки, которая внесла на подносе горячий мятный чай и сласти, прервало их беседу. Женщина поставила поднос на столик перед ними, а сама присела на скамеечку в углу комнаты.

— Не тревожься, — успокоил Симеон, заметив, что присутствие служанки мешает Пеллетье говорить. — Эсфирь приехала со мной из Шартра. Она говорит на иврите да по-французски знает всего несколько слов. А вашего языка вовсе не понимает.

— Вот и хорошо.

Пеллетье достал письмо от Арифа и подал его Симеону.

— Я получил такое же месяц назад, в шабат, — заговорил тот, пробежав глазами по строчкам. — Поэтому я тебя ждал, хотя, признаться, надеялся увидеть раньше.

Пеллетье сложил и убрал письмо.

— Так книги все еще у тебя, Симеон? Здесь, в доме? Надо забрать их и…

Громкие удары в дверь нарушили тишину маленькой комнаты. Эсфирь немедленно поднялась, ее удлиненные глаза тревожно вспыхнули. Симеон жестом велел ей открыть.

— Книги у тебя? — настойчиво повторил Пеллетье. Что-то в лице Симеона заставило его усомниться. — Не пропали?

— Не пропали, друг мой, — начал тот, но его прервало возвращение Эсфирь.

— Хозяин, там дама хочет войти.

Слова иврита скатывались с ее языка слишком быстро для отвыкшего слуха Пеллетье.

— Что за дама?

Эсфирь покачала головой.

— Не знаю, хозяин. Говорит, что хочет видеть твоего гостя, кастеляна Пеллетье.

Все обернулись на звук шагов из коридора.

— Ты оставила ее одну? — недовольно спросил Симеон, торопливо вставая.

Поднялся и Пеллетье и тут же заморгал, не веря собственным глазам. Даже мысли о книгах улетучились у него из головы при виде Элэйс, остановившейся в дверях. Лицо дочери пылало, а в быстрых карих глазах смешались смущение и решимость.

— Простите меня за вторжение, — заговорила она, переводя взгляд с отца на Симеона и обратно, — но я боялась, что служанка меня не впустит.

Пеллетье в два шага пересек комнату и сжал дочь в объятиях.

— Не сердись, что я тебя не послушалась, — продолжала та уже спокойнее, — но мне пришлось прийти…

— Кто эта очаровательная девица?.. — напомнил о себе Симеон.

Пеллетье взял дочь за руку и вывел на середину комнаты.

— Ну конечно… Я забылся. Симеон, позволь представить тебе мою дочь, Элэйс. Правда, каким образом и почему она оказалась в Безьере, я сказать не сумею.

Элэйс потупилась.

— А это мой самый дорогой, самый старый друг, Симеон из Шартра, а прежде — из Святого Града Иерусалима.

Лицо Симеона скрылось за морщинками улыбки.

— Дочь Бертрана, Элэйс, — повторил он и взял ее руку. — Как я рад видеть тебя!

ГЛАВА 28

— Вы не расскажете мне историю своей дружбы? — попросила Элэйс, едва усевшись рядом с отцом на диван, и обернулась к Симеону. — Я уже просила его однажды, но тогда он был не в настроении довериться мне.

Симеон оказался старше, чем ей представлялось. Плечи у него сутулились, лицо покрывала паутина морщин — карта жизни, знавшей и горе, и потери, и большое счастье. Но глаза под густыми кустистыми бровями светились ярким умом. Курчавые волосы почти поседели, зато длинная, надушенная и умащенная маслом борода чернела как вороново крыло. Теперь Элэйс понимала, почему отец мог принять найденного в реке человека за своего друга.

Она скромно опустила глаза на его руки и с удовольствием убедилась, что не ошибалась: на большом пальце левой руки Симеон носил кольцо — такое же, как у отца.

— Ну, Бертран, — говорил между тем Симеон, — она заслужила интересную историю. Ей далековато пришлось ехать, чтобы ее услышать.

Элэйс почувствовала, как замер сидевший рядом с ней отец, и оглянулась на него. Он сидел, поджав губы так, что они слились в прямую линию.

«Только теперь понял, что я наделала, и рассердился».

— Надеюсь, ты не уехала из Каркассоны без эскорта? — проговорил он. — У тебя хватило ума не ехать в одиночку? Конечно, ты не стала бы так рисковать?

— Я…

— Отвечай на вопрос!

— Мне показалось благоразумнее…

— Благоразумнее! — взорвался отец. — Из всех дурацких…

Симеон хихикнул.

— Все тот же вспыльчивый Бертран.

Элэйс скрыла улыбку и подсунула ладонь под локоть отцу.

—  Paire, — терпеливо сказала она, — ты же видишь, со мной ничего не случилось.

Он кинул взгляд на ее исцарапанные руки. Элэйс поспешно спрятала их под плащ и поправилась:

— Ничего серьезного. Это пустяки. Просто царапины.

— Ты хоть оружие взяла?

Она кивнула:

— Ну конечно!

— Так где же?..

— Мне показалось неразумным расхаживать с оружием по улицам Безьера, — невинно взглянула на него Элэйс.

— Еще бы, — проворчал Пеллетье. — Так с тобой ничего не случилось? Ты не пострадала?

Остро ощущая ушибленное плечо, Элэйс взглянула ему в глаза:

— Ничуть.

Отец продолжал хмуриться, но глядел немного мягче.

— Как ты узнала, где нас искать?

— Мне подсказал Амьель де Курсан, сын сеньера, который великодушно дал мне эскорт.

Симеон закивал:

— В этих местах он заслужил общую любовь.

— Тебе посчастливилось, — бросил Пеллетье, не в силах оставить эту тему, — несмотря на большую, большую дурость. Тебя могли убить. Я до сих пор не могу поверить, что ты…

— Ты собирался рассказать ей, как мы познакомились, — непринужденно напомнил Симеон. — Колокола звонят давно! Совет, должно быть, уже начался. У нас мало времени.

Еще минуту Пеллетье сохранял суровый вид, потом плечи у него опустились, и на лице мелькнула улыбка:

— Так уж и быть. Раз вы оба просите…

Элэйс переглянулась с Симеоном.

— У него такое же кольцо, как у тебя, paire.

Пеллетье улыбнулся:

— Ариф встретился с Симеоном в Святой земле, и со мной гам же, но немного раньше, и наши пути не пересекались. Когда армии Саладина стали серьезной угрозой, Ариф отослал Симеона на родину, в Шартр. Несколько месяцев спустя уехал и я, забрав с собой три пергамента. Дорога заняла больше года, однако, когда я наконец добрался в Шартр, меня, как и обещал Ариф, ждал там Симеон. — Он усмехнулся, как видно припомнив что-то. — Как я возненавидел этот промозглый сырой город после жаркого сияния Иерусалима! Каким унылым и запустелым казался он мне! Но с Симеоном мы с самого начала поняли друг друга. Ему пришлось переплести пергаменты в три отдельных тома. Пока он трудился над книгами, я успел проникнуться восхищением его учёностью, мудростью и мягким характером.

— Право, Бертран! — скромно вставил Симеон, однако Элэйс показалось, что он с удовольствием принимает похвалы.

— Спроси у самого Симеона, — продолжал Пеллетье, — что он нашел в невежественном, неграмотном солдате. Об этом уж не мне судить.

— Ты, друг мой, хотел учиться и умел слушать, — мягко заметил Симеон, — в отличие от большинства твоих единоверцев.

— Я заранее знал, что книги следует разделить, — вернулся к рассказу Пеллетье. — Едва Симеон успел закончить работу, пришла весть от Арифа. Я должен был вернуться на родину, где меня ждало место кастеляна при молодом виконте Тренкавеле. Теперь, оглядываясь на прошедшие годы, я сам не понимаю, почему ни разу не спросил, что сталось с двумя другими книгами. Одна, как я полагал, осталась у Симеона, хотя мне никогда не приходило в голову спросить об этом у него самого. Куда делась вторая? Я не спрашивал. Я был так нелюбопытен, что теперь стыдно признаться. Как бы то ни было, я просто забрал доверенную мне книгу и уехал на юг.

— Нечего стыдиться, — мягко заметил Симеон. — Ты исполнил, что от тебя требовалось, с верой и твердостью.

— Пока не явилась ты и не выбила все мысли у меня из головы, мы как раз говорили о книгах, — обратился Пеллетье к дочери.