Спешившись, он вытащил из-за пояса нож. Элэйс попятилась.

— Только веревки перережу, — весело пояснил спаситель.

Элэйс вспыхнула и подставила ему запястья.

— Конечно… Merce.

Он слегка поклонился:

— Амьель де Курсан. Этот лес принадлежит моему отцу.

Элэйс с облегчением перевела дыхание.

— Прости мою резкость, но я должна была убедиться, что ты не…

— Твоя осторожность в таких обстоятельствах благоразумна и понятна. А ты, госпожа?..

— Элэйс из Каркассоны, дочь кастеляна Пеллетье, наместника виконта Тренкавеля, и жена Гильома дю Маса.

— Я польщен знакомством, госпожа Элэйс.

Он склонился к ее руке.

— Ты сильно пострадала?

— Всего несколько царапин и ссадин, да ушибла плечо, когда упала с лошади.

— Где твои люди?

Элэйс замялась.

— Я еду одна.

Он удивленно взглянул на нее.

— Странное ты выбрала время для путешествий без защиты, госпожа. Равнина кишит французскими солдатами.

— Я не собиралась задерживаться в пути до ночи. Искала укрытия от грозы.

Она подняла глаза, только теперь удивившись, что до сих пор на землю не упало ни одной капли.

— Это только гнев небес, — объяснил де Курсан, поняв ее взгляд. — Сухая гроза.

Пока Элэйс успокаивала Тату, ее спаситель приказал своим людям снять с убитых одежду и оружие. Их доспехи и значки нашлись в глубине леса рядом с привязанными лошадьми. Де Курсан кончиком меча приподнял уголок ткани. Под пятнами грязи на зеленом поле блеснуло серебро.

— Из Шартра, — презрительно бросил молодой человек. — Самые подлые. Настоящие шакалы, все до одного. Нам сообщали…

Он внезапно замолчал.

Элэйс взглянула на него.

— О чем сообщали?

— Не стоит об этом, — поспешно ответил он. — Не вернуться ли нам в город?

Один за другим они выехали на опушку рощи и поскакали через поля.

— Ты не случайно оказалась в этих местах, госпожа Элэйс?

— Я искала отца: он теперь в Монпелье с виконтом Тренкавелем. Мне нужно сообщить ему важное известие, которое не может ждать до его возвращения в Каркассону.

Лицо де Курсана помрачнело.

— Что такое? Ты что-то слышал?

— Ты найдешь у нас ночлег, госпожа Элэйс. Прежде всего надо заняться твоими ранами, а потом мой отец расскажет тебе, что за вести мы получили. На рассвете я сам провожу тебя в Безьер.

Элэйс повернулась к нему.

— В Безьер, мессире?

— Если слухи не лгут, ты найдешь своего отца и виконта Тренкавеля в Безьере.

На взмыленной лошади виконт Тренкавель скакал впереди своих людей к Безьеру, а вслед им перекатывался гром.

Пена белела на удилах и стекала с губ коней. Бока были окровавлены кнутами и шпорами, беспощадно гнавшими их сквозь ночь. Серебряная луна, прорвавшись сквозь черные лохмотья туч над горизонтом, осветила белую отметину на носу жеребца.

Пеллетье не отставал от виконта. Губы его были крепко сжаты. В Монпелье все обернулось неудачно. Он и не рассчитывал, что дядя окажет племяннику теплый прием — обиды могли оказаться сильнее уз крови и вассальных обязательств, — но все же надеялся, что граф заступится за младшего родича.

Однако граф Тулузский отказался даже принять его. Это было намеренное и недвусмысленное оскорбление. Тренкавеля оставили дожидаться за пределами лагеря французов, как слугу у двери, пока сегодня наконец не пришло сообщение, что ему будет дарована аудиенция.

Виконт должен был явиться на нее в сопровождении не более трех человек и взял с собой Пеллетье и двух шевалье. Их проводили к шатру аббата Сито, где всем им было приказано разоружиться. Они повиновались. В шатре вместо аббата их встретили два папских легата. Раймон Роже не успел открыть рот, как легаты обрушились на него с обвинениями: он допускает невозбранное распространение ереси в своих владениях! В его городах иудеи назначаются на самые высокие должности! Он словно не замечает пагубного и изменнического поведения катарских епископов!

Закончив обвинительную речь, легаты отослали виконта Тренкавеля, словно он был каким-нибудь мелкопоместным дворянином, а не владетелем самой могущественной династии Миди. Даже сейчас кровь у Пеллетье вскипала при одном воспоминании об этом.

Шпионы аббата хорошо осведомили легатов. Каждое обвинение, сколь бы злобным и злонамеренным оно ни было, подтверждалось фактами и показаниями свидетелей.

Это обстоятельство, даже более, чем оказанный им оскорбительный прием, окончательно убедило Пеллетье, что Воинство нацелено именно против них. Воинство нуждалось в сражениях, а для сражений нужен враг. После капитуляции графа Тулузского другого кандидата на эту роль не оставалось.

Они немедленно покинули лагерь крестоносцев под Монпелье. Пеллетье рассчитал, что, если удастся выдержать тот же аллюр, к рассвету будут в Безьере. Виконт Тренкавель хотел лично предупредить жителей Безьера, что французы не более чем в пятнадцати лигах от города и намерены драться. Римская дорога, связавшая Монпелье и Безьер, была свободна, и не было средств задержать идущее по ней войско.

Предстояло просить отцов города приготовиться к осаде, и притом попытаться раздобыть подкрепление для каркассонского гарнизона. Если Воинство надолго застрянет у Безьера, Каркассона успеет подготовиться к встрече с ним. Виконт собирался, кроме того, пригласить тех, кому более всего угрожали французы, — евреев, нескольких сарацинских купцов из Испании и Bons Homes— укрыться в Каркассоне. Он не просто исполнял долг сеньера. Управление и власть в Безьере большей частью сосредоточилось в руках еврейских дипломатов и купцов. Даже под угрозой войны виконт не мог позволить себе лишиться такого множества ценных и искусных подданных.

Решение Тренкавеля облегчило задачу Пеллетье. Он нащупал сквозь кожу кошелька свернутое письмо Арифа. Оказавшись в Безьере, будет не так уж трудно вырвать несколько свободных часов, чтобы отыскать Симеона.

Над рекой Орб поднималось бледное солнце, когда измученный маленький отряд проехал по каменному горбатому мосту. Над ними, под защитой неприступных с виду древних стен, гордо высился Безьер. Шпили соборов и больших церквей, освященных во имя святой Магдалины, святого Иуды и святой Марии, блестели в рассветных лучах. Как бы ни устал Раймон Роже, но в прямой осанке читалась врожденная властность. Кони гордо выступали по мостовым крутых улочек. Звон подков будил жителей в тихих пригородах под крепостной стеной. Пеллетье, спешившись, кликнул стражу, приказывая открыть ворота и впустить сеньера. Толпа, собравшаяся при известии, что в город въезжает виконт, замедляла их продвижение, но в конце концов они добрались до резиденции сюзеренов.

Раймон Роже тепло приветствовал сюзерена: старого друга и союзника, одаренного дипломата и правителя, верного династии Тренкавелей. Пеллетье терпеливо ждал, пока эти двое приветствовали друг друга по обычаю Миди и обменивались знаками взаимного почтения. С несвойственной ему спешкой покончив с формальностями, Тренкавель немедля перешел к делу, сюзерен слушал его все более озабоченно и, едва виконт кончил говорить, послал гонцов собрать на совет городских консулов.

За время их беседы в зале накрыли стол: хлеб, мясо, сыр, фрукты и вино.

— Мессире, — предложил сюзерен, — пока не собрался совет, окажи мне честь, приняв мое гостеприимство.

Пеллетье не упустил благоприятной возможности. Выйдя вперед, он склонился к уху Тренкавеля.

— Мессире, ты сможешь пока обойтись без меня? Я сам займусь людьми, присмотрю, чтоб у них было все необходимое, чтобы языки не болтали и на душе было спокойно.

Тренкавель в изумлении воззрился на него:

— Именно сейчас, Бертран?

— С твоего позволения, мессире.

— Я не сомневаюсь, что о наших людях позаботятся, — возразил виконт, улыбаясь хозяину. — Ты мог бы поесть и отдохнуть.

— Смиренно извиняюсь, однако прошу меня отпустить.