Когда проснулся, то первое, что я увидел, был стакан с рассолом, а второе, когда вышел из спальни, — интеллигентная бабулька лет восьмидесяти, которая разглядывала меня с каким-то зоологическим интересом. Волосы она собрала заколками в аккуратную прическу, а плечи укрыла теплой шалью. Шаль! Летом! Сдуреть!

— Ленок, — прохрипел я. — Только не говори, что так теперь выглядит твоя мама. Когда она орет на меня по телефону, я ее совершенно другой представляю. С крокодильей пастью и клыками…

Старушка засмеялась сухим дробным смешком, а Лена посмотрела на меня возмущенно. По какой-то неведомой мне причине она свою маму любила.

— Это, Сережа, Серафима Леонардовна! — с гордостью сказала Лена. — Она преподаватель сценической речи. Лучший из всех! Она еще Немировича-Данченко застала, представляешь!

— Немировича! Данченко! — попытался удивиться я. — Охренеть! В натуре, что ли? А… а кто это такие, Ленок? И зачем мне сценическая речь? Я что, актёр?

— Сценическая речь, молодой человек, — поджала губы старушка, — это базовый предмет для тех, кто хочет научиться красиво говорить. Это постановка голоса и дикции. Это освоение норм орфоэпии и логико-интонационных закономерностей устной речи…

— Эй! Эй! Стопэ! — поднял я руки. — Вы точно сейчас со мной разговариваете? Я же не понимаю ни хрена! Лен, что тут происходит! Или ты договорилась с моим похмельем и решила меня сегодня добить?

— Но ты же сам сказал, что депутатом станешь, — удивилась Лена. — Или это не так?

Действительно, был такой разговор — хвастал по пьяни о своих планах.

— Так, — кивнул я. — Я и забашлял уже кому надо. Вот прямо к Новому году и стану.

— Ну а как вы с трибуны выступать будете, молодой человек, — покровительственно посмотрела на меня старушка, — если разговариваете, как уличный бандит⁈

— Так, я и есть… хм… — смутился я, но не стал погружать бабульку в перипетии своей непростой жизни. — Да нет! Нормальная идея, Ленок! Давай из меня человека делать! А то в натуре, как гопота голимая разговариваю!

— Да-а…! — старушка обошла меня по кругу в задумчивости. — Мне будет очень интересно с вами поработать, Сергей Дмитриевич. Я еще сделаю из вас оратора. Вы у меня настоящим Демосфеном станете.

— Эй, полегче! — занервничал я. — Не надо из меня никого делать! Я нормальный пацан, без этих ваших театральных штучек!

— Да, будет непросто, — вздохнула старушка. — Елена Геннадьевна, вы знаете, я возьмусь, но только ради вашего отца. Это, пожалуй, самый сложный случай в моей практике. Если получится, можно будет диссертацию писать.

Раздался звонок в дверь, и Лена впустила Коляна.Тот растерянно посмотрел на Серафиму Леонардовну, а потом выпалил:

— Босс! Там у парней на стрелке непонятки начались. Их черные за Лужу по полной грузят. Пацаны говорят, они этот гнилой базар сами не вывезут. А шмалять там нельзя, мусора вмиг подвалят. Ехать надо.

— Елена Геннадьевна! — старушка изумленно посмотрела на мою половину. — Может быть, организовать целый класс? У меня есть несколько молодых учеников. Это же просто вызов их профессиональному мастерству.

— Не надо никаких классов, — нахмурился я. — Если пацаны вашу сценическую речь освоят, то напрочь потеряют имидж, ценностные ориентиры и даже профессиональную квалификацию!

О, как завернул!

— Их же будут этими… Демосфенами считать. Я сейчас понятно выразился?

— Предельно! — серьезно посмотрела на меня старушка. — А вот с вами прямо завтра и начнем.

С грузинскими ворами в итоге удалось разойтись ровно — помог Профессор. Договорился о встрече, вежливо, но твердо вел разговор. Встречаться пришлось несколько раз, и заняло это все действие целых два месяца. Прямо натуральные бизнесовые переговоры, с соглашениями о намерениях, внезапной сменой позиций и условий… Но все-таки удалось договориться о разграничении территории рынка — где кто берет дань, кто за что отвечает. Заодно на последней сходке, прорекламировал «коллегам» свой крематорий, а те мне в ответку порекомендовали новомодные пейджеры-вессолинки. Дескать, если скидывать сообщение бригадирам, чтобы те перезвонили с таксофона — прослушать ментам становится сильно сложнее. Аналогично все работает и в обратную сторону. Сразу по возвращении в офис на Ленинском дал команду: закупиться гаджетами по полной. Надо, надо идти в ногу с прогрессом!

В конторе меня ждала еще одна новость. И нельзя сказать, что приятная. В стране начался обмен денег. Очередную денежную реформу на пресс-конференции объявил премьер Черномырдин. Он же озвучил и условия: до ноля часов 26 июля по всей стране прекращается хождение банкнот образца 1961–1992 годов. А все «старые» советские рубли подлежат обмену до 7 августа. Устанавливался лимит — 35 кусков на человека. И только по месту прописки.

Что тут началась! Работа мигом встала, сотрудники ломанулись менять бабки. А я принялся названивать Березе, как самому информированному в нашем «олигархическом блаткомитете». Абрамыч меня успокоил:

— В Кремле уже знают о проблемах, лимит увеличат до ста тысяч.

Фууу. У меня хоть и есть свои черные карманные банки, плюс почти белое «Едро», но светиться с сумками старых советских рублей в Сберкассе мне совсем не хотелось. Небольшую московского общака мы все еще хранили по старинке, в налике.

— Успокоил, Борис Абрамович, тогда увидимся вечером в казино.

— Не, я сегодня вечером не могу. Приглашен на конкурс красоты Мисс Москва.

— Спонсировал?

— Не без этого. Кстати, не хочешь тоже в жюри? — Березовский замялся, повздыхал — Я бы не прочь разделить расходы.

— А о какой сумме речь?

— Да ерунда. Пара миллионов.

Вот же хитрован! Пара лямов за вечер с телками — для него это ерунда. А для меня? Я задумался. Да, пожалуй, по нынешним временам тоже не сильно заметная сумма.

— Ладно — теперь уже тяжело вздохнул я — Диктуй адрес.

И вот я сижу в жюри конкурса «Мисс Москва 1993» и до сих пор не могу поверить, как я здесь так стремительно оказался. Рядом со мной Борис Абрамович вальяжно развалился в кресле, периодически что-то черкает в своём блокноте. Зал гостиницы Россия забит под завязку, софиты слепят глаза.

На сцене одна за другой проходят конкурсантки — каждая по-своему красива, но уже через пять минут я начинаю путаться. Четырнадцатая — миниатюрная татарка с длинными иссиня-черными волосами до пояса, в платье цвета шампань. Движется как кошка, плавно, но взгляд немного испуганный.

— Как тебе четырнадцатая? — шепчет мне Березовский

— Хороша, но слишком нервничает, — отвечаю я, наблюдая, как она разворачивается в конце подиума.

Борис Абрамович усмехается:

— Сергей, ты сам расслабься! Напряжен, будто тебя на кол посадили. Ты же не на допросе в прокуратуре. Смотри — вот эта, в синем, дочка моего старого друга из министерства финансов.

Я киваю, разглядывая проходящую мимо высокую блондинку в синем платье с открытой спиной — Анастасия Волкова, если верить программке. Студентка экономического, кандидат в мастера спорта по художественной гимнастике. Идеальная осанка, точеный профиль, но какая-то холодная красота, словно у статуи.

— А вот семнадцатая — это же просто космос! — Борис Абрамович оживляется, когда на сцену выходит хрупкая брюнетка в красном. Юленька Соколова, модель из Химок.

Я приглядываюсь к ней. Огромные карие глаза, чувственные губы, прическа в стиле Одри Хепбёрн. Хороша! Но Ленка №2 получше будет. Особенно после того как я студентку приодел в ГУМе и договорился, чтобы ее стригли в парикмахерской у Зверева…

Номер двенадцатая — яркая шатенка с веснушками, похожая на кинозвезду 60-х, в лимонно-желтом платье — спотыкается на повороте, но ловко делает вид, что так и было задумано.

— Молодец! — хмыкает Березовский. — С такой реакцией ей в разведку надо, а не в модели.

На сцене тем временем идёт интеллектуальный конкурс. Девушки рассуждают о проблемах экологии, отвечают на вопросы по истории России и Москвы. Текст явно заучен, но зато нет позорных провалов и мычания.