— Суки! Демократы штопанные! — заревел какой-то мужик в потертом пальтишке и от души сунул в рыло своему соседу, который даже малость ошалел от такого резкого перехода. Они только что вполне спокойно разговаривали. Судя по вязаной шапке на голове и болоньевой куртке, явно видевшей лучшие времена, тот, кого били, настоящим демократом не был. Хотя, возможно, он хотел им стать и поделился своей мечтой с соседом по толпе.

— Ой! — взвизгнула побледневшая Настя. — Там драка, Сергей Дмитриевич!

— Быстро в вагон! — сказал я и начал пробиваться к месту нарастающего побоища. — Позвони в Москву, пусть через министерство БТР организуют. У нас там теперь знакомые хорошие.

— Поняла! — кивнула Рыжик и начала протискиваться на выход. У нее появилось поручение руководства, а значит, жизнь снова обрела смысл.

Пригляделся к побоищу. Эта драка — провокация, к бабке не ходи. Я видел, как люди, которые только что стояли спокойно и разговаривали, начали в каком-то исступлении молотить и друг друга, и тех, кто стоял рядом. Я резко свистнул, и ко мне начали протискиваться активисты из тех, что поздоровее. Их для этой цели и брали. Бывшие спортсмены ворвались в толпу, растаскивая людей в стороны, а на меня понесся тот самый, кто начал махач первым. Его глаза горели каким-то безумным огнем, и он повторял как мантру:

— Демократы проклятые! Суки!

Назвать сукой порядочного арестанта — это серьезный косяк, а потому я вежливо уклонился от его объятий и пробил ему ногой под колено. Мужик охнул и присел, потирая голень. Крепкий, зараза, и килограмм на десять тяжелее, чем я. Секундной заминки хватило с лихвой, и я серией ударов превратил его похмельную морду в котлету. Он сидел на земле, ошалело водя по сторонам мутным взглядом, и держался за разбитый нос. Кто бы и что ни говорил, а драться, когда у тебя хлещет из носа кровь, не получится. Я опрокинул его пинком на землю и наступил на горло.

— Сколько заплатили и кто?

— Да… — захрипел тот. — Хр-р-р…

— Сергей Дмитриевич, оставьте его, — меня за локоть тронул «Кобель». — Это просто часть электорального процесса. Особенность, так сказать, российской политической культуры.

— Он меня сукой назвал, — насупился я. — Где ты тут культуру увидел?

— Ну все равно, не нужно, — потащил он меня. — Я вас прощу! Вы его сейчас покалечите, а он напишет заявление. Начнутся ненужные осложнения, возможно, задержат выезд. Разве вы не видите, что тут заплатили вообще всем? Чудо, что нас еще в каталажку не отвезли. Хотя, если Вольфович сейчас не свернется, нас туда точно отвезут.

— Да? — почесал я затылок. — Не, на нары не хочу. Пошли, что ли, отсюда…

Я вылез из вязкой, словно кисель толпы, и увидел, как корреспонденты разворачивают камеры. Жириновский, который не мог пропустить такой повод, заорал, узрев направленные на него объективы.

— Нам никто не заткнет рот! Слышите⁈ Думаете, коммуняки проклятые, закрыли стадион и сорвете митинг! Да черта с два! Я по дворам пойду! Меня все услышат! ЛДПР победит! Потому что мы за бедных, мы за русских!

Ну, эту мантру я уже слышал, а потому побрел обратно на вокзал, потирая кулак и поглядывая по сторонам. А ведь как обнищали и поблекли города России! Площадь, образованная похожим на букву П зданием вокзала, представляла собой множество ям, заполненных грязной с талым снегом водой. Троллейбусы, натужно проезжавшие мимо, проваливались туда, выплескивая мутную жижу, и ехали дальше, безжалостно давя никем не убранный мусор. Стоявший напротив вокзала очередной шедевр конструктивизма — гостиница «Москва», уныло смотрел на мир пыльными окнами. Стайки проституток, вышедших на промысел, показывали пальцем на Жириновского, осчастливившего их город своим визитом. Для провинции человек из телевизора — это ведь событие. Несомненно, они проголосуют за него. Это чувствовалось по их жестикуляции и кучкам шелухи от семечек, что росла у их ног. С попкорном на просторах Необъятной было еще туго.

Митинг сворачивался. У людей уже болели ноги, хотя Владимир Вольфович только вошел в раж. Наверное, он хотел победить Фиделя Кастро, который как-то говорил восемь часов кряду. Люди плакали и писались, но все равно слушали. Такой вот Фидель — пламенный оратор. Но вот митинг подошел к концу, и народ, получивший свое бесплатное зрелище, начал штурм общественного транспорта, оживленно обсуждая услышанное. Люди любят простые решения. А еще они любят тех, кто им эти решения предлагает. Ленин сказал: «фабрики рабочим, земля — крестьянам!», и победил. Жириновский явно изучал его опыт. Он обещал все, что хотели эти люди: порядок на улицах, низкие цены в магазинах и доллар по шестьдесят копеек. Если бы можно было пообещать каждой бабе по непьющему мужику, он бы пообещал и это, но не стал шутить с огнем. А ну как за базар спросят. Страшно даже подумать о последствиях…

Я хотел было двинуть на перрон, но ноги сами принесли меня обратно.

— Ну, что же! — удовлетворенно сказал Вождь, слезая с горы ящиков. — По-моему, очень неплохо получилось. А если еще по федеральным каналам дадут картинку, как нам пытались сорвать митинг, то вообще замечательно будет. Рейтинги подрастут еще выше.

— Дадут, — ответил я, разглядывая разбитые костяшки пальцев. — Мы же им забашляли за это.

— Сергей Дмитриевич! — ко мне подбежала раскрасневшаяся Настя. — Договорились! Броневик в Воронеже будет! И возьмут совсем недорого.

— Какой еще броневик? — изумленно посмотрел на меня Жириновский.

— Да БТР армейский, — пояснил я. — Мне тут подумалось, что на ящиках выступать — это колхоз какой-то. Не соответствует остроте момента. Вот я и подумал, что будет лучше, если вы с броневика речь толкнете. Как Ленин.

— Ну вот! — вздохнул Жириновский. — Опять ты меня расстроил. Только начинаю думать, что у меня умные люди работают, а ты снова какой-нибудь сюрприз преподносишь. И я опять их всех уволить хочу. Слышали, олухи царя небесного, что Сергей сказал? Учитесь! Вот как работать надо! Броневик! Да мы всех порвем!

Во всем был виноват проклятый броневик. Ну а кто? Не я же. Митинг на площади Черняховского у Воронежского вокзала прошел с таким оглушительным успехом, что его окончание отметили банкетом. Говоря по-простому, все нажрались в дрова. И если для остальных участников пробега это проблемой не стало, то я проспал и вместо того, чтобы сесть на обратный московский поезд, укатил в Лиски, где намечался следующий митинг. Вот так и получилось, что я не успел встретить Ленку в аэропорту, хотя клятвенно обещал это сделать. Протрезвев, я срочно позвонил Коляну, но подруга обиделась все равно, и обиделась всерьез. Это я узнал по аккуратно выставленным на лестничную клетку сумкам и чемоданам с моим барахлом. М-да… ситуация… А ведь еще и лифт сломался, как назло. И как я это все попру?

Позвонить и вломиться? — размышлял я. — Там стопудово теща сейчас. Она голосить начнет, хата ведь Ленкина. Еще и мусоров вызовет. Дать ей в рыло, чтобы заткнулась, а потом выбросить на мороз? Искушение огромное, конечно, но это ситуацию не улучшит. Ленка почему-то к маме испытывает самые теплые чувства. Интересно, почему? Редкостная ведь стерва! Ну ни хрена мать моего ребенка в людях не разбирается. Наверное, поэтому и живет со мной.

Вселенская тоска, перемешанная с похмельем, вызвала кривую ухмылку на лице всенародно любимой артистки, кумира миллионов и моей тещи в частности. Она гордо шествовала по лестнице вниз, потому что если лифт сломан, то он сломан даже для нее. Постсоветский ЖКХ беспощаден ко всем без исключения. Тут никакие регалии не помогают. Теперь с ней шли целых двое охранников, которые пасли бесценное тело, прикрывая его от ужасов подъезда сверху и снизу.

— Что, петушок, докукарекался? — глумливо спросила она. — Из квартиры выставили, алкаш? И кто же такую сволоту в приличный дом заселил?

Я развернулся, хрустнул пальцами. Везет мне, сука, на встречи… Сейчас польется кровь.

— Была бы ты мужиком, я тебе эти слова вместе с зубами в глотку вбил бы, — хмуро ответил я, понимая, что если отпиздить народную артистку, то посадят точно. — А пока вали отсюда по-хорошему, фанерщица сиплая.