— Я в это время в основном сидел, — виновато развел руками я. — Приятно было познакомиться.

По совету того же Йосика, я решил собирать собственную коллекцию раритетов. А куда еще парковать деньги, которые валили на меня водопадом? В валюту? В золото? В принципе, с офшора можно было бы прикупить акции разных Гуглов и Эплов. Но я сомневался в надежности кипрских товарищей. Они очень легко могут стать совсем не товарищами и в легкую сдать все счета, в том числе и брокерские. Пройдет несколько лет, банки начнут пасти источник происхождения средств и придираться к каждой бумажке. А в «белизне» своих капиталов я не сомневался — как были бабки чернушными, так и останутся. Разве что удастся раскрутиться с СНК, и хоть немного обелиться через нефтяной бизнес.

Я поднялся обратно наверх, а у вип-комнат перехватил Любку, которая уносила поднос с тарелками. Простым официантам я не разрешил туда заходить, а у нашей Маты Хари язык на замке. Не дура, понимает, чем рискует.

— Ну, как они там? — спросил я у нее. — Они там добазарились до чего-то?

— Уже вторую бутылку французского коньяка попросили, — наябедничала моя ручная крыска и даже губки поджала осуждающе. — Разоримся мы так на них.

Значит, серьезный пошел разговор. Ладно, узнаем итоги.

— По рукам, — кивнул Гирш, когда я зашел внутрь. Он уже прилично накидался, но снова налил себе коньяка. Я так с ним так и правда разорюсь. Триста баксов за бутылку, на минуточку. Эта сволочь ведь не платит ни за что.

— В банк ко мне завтра зайдешь, — кивнул я Николаю. — Сведу с финансистами, детали уже с ними обсудишь.

Они ушли, а я размышлял. ЧВК — неплохой вариант для утилизации некоторой части братвы. У меня уже много армейских в бригадах, им это привычно. Пусть служат, как привыкли. Все равно бандитской теме очень уж долго не жить, как бы ни страшно выглядело все сейчас. Перестреляют и взорвут самых отпетых, а те, кто поумней, спрячутся за легальными бизнесами и депутатскими корками. Вот прямо как я. А еще грядущие события… Ну полное ведь дерьмо ожидается!

— Сергей Дмитриевич! Сергей Дмитриевич! — ко мне снова подскочила Люба, и трясущимися руками протянула мобилу, которую я ей оставил. Не таскать же с собой этот кирпич. — Тут вам звонили. А я не посмела побеспокоить, пока вы с господином Гиршем беседовали.

— Кто звонил? — поднял я на нее глаза. Люба смотрела на меня со священным ужасом. Интересно, чего это она так перепугалась.

— Из приемной председателя Верховного Совета, — еле выговорила она, протягивая мне трубку. — Просили срочно перезвонить.

Бетонная громада Белого дома давила на меня своей массой. Несмотря на начало сентября, было промозгло и сыро. Лил мелкий холодный дождик, а бабьим летом даже не пахло. Руля шёл чуть позади меня с большим зонтиком, постоянно оглядываясь по сторонам — профессиональная привычка. Я знал, что под его кожаной курткой надёжно спрятан «Макаров», так же как у и меня.

— Сергей Дмитриевич, что-то мутно тут, — вздохнул охранник, когда мы проходили мимо каких-то неопрятных мужиков в камуфляже. Они торчали у дверей и курили, поглядывая исподлобья на посетителей. Не похожи они ни на охрану, ни на депутатов.

— Спокойно, Руля. У нас обычная встреча, — ответил я, хотя внутри что-то подсказывало: ничего обычного в этот раз не будет. В воздухе висело напряжение, как перед грозой.

На проходной охранник долго вертел наши разрешения на оружие, созванивался с секретариатом. Наконец, нам дали пройти. В длинных коридорах было пусто и гулко. Только изредка попадались какие-то люди с красными повязками на рукавах, смотревшие на нас с нескрываемым подозрением.

— Бля! Сергей Дмитриевич, — Руля говорил почти шёпотом, — у них под куртками броники!

Я это видел. А еще заметил автоматы, цинки с патронами, наспех прикрытые газетами в углу холла. Но главное — я видел лица. Какая-то странная смесь исступления и страха.

Поднялись на четвертый этаж. Возле приёмной председателя стояли мешки с песком. Около них — два парня в черных беретах непонятной ведомственной принадлежности.

На нас дыхнули перегаром: — Мужики, а вы за кого?

— За Россию, — спокойно ответил я.

Правый «берет» хмыкнул: — Все мы за Россию… А если конкретнее?

— За тех, кто за Россию, — повторил я, глядя ему в глаза. Помедлив, он отступил.

В приемной было плотно. Плотно от денег. Тут их на квадрат площади собралось больше, чем где бы то ни было. Я осмотрелся по сторонам. Эти насмерть перепуганные люди были теми, кого позже назовут олигархами. Они и сейчас безумно богаты, но настоящего апогея могущества и власти достигнут лишь через несколько лет. Банкиры, начинающие нефтяники и прочие коммерсанты, успевшие откусить от сладкого пирога народной собственности. И они все до одного ощущали себя как одноногий без костыля. И вроде еще стоишь, покачиваясь, но и упасть недолго.

Люди в дорогих костюмах набились в приемную, которая от такого количества народа стала похожа на конюшню. И запах в ней стоял соответствующий — смесь запах страха, острого пота и изысканного парфюма. И только дорогие костюмы и часы стоимостью в столетний доход среднего россиянина говорили о том, что здесь собрались все деньги страны. Хотя нет, не все…

— А Борис Абрамович где? Что-то не вижу, — громко спросил я, и олигархи, вцепившиеся в свои портфели, посмотрели на меня с испугом. Видимо, я первый решился нарушить стоявшую здесь гробовую тишину.

— У него острый панкреатит, — со скорбным лицом сказала секретарь, немолодая тетка с прической «вшивый домик», как у нашей Эльвиры Николаевны. — Он практически при смерти. Лежит в ЦКБ.

— А что, так можно было? — простонал банкир Смолевич, уставившись тоскливым взглядом в потолок. — У меня ведь тоже поджелудочная барахлит.

После этого обстановка разрядилась, народ засмеялся, и в приемной начались разговоры. Банкир Сметанин горячо зашептал что-то на ухо Ходоревичу, а Фридлянд забубнил, пытаясь донести свою мысль до сидящего рядом Гусева. Тут сидело еще человек пятнадцать, в том числе и люди довольно случайные, не такие богатые, как эти. Ну а с другой стороны, кто тебя заставлял понтоваться и лепить свое ебало на все подряд — от гречки до бухла? Скромнее надо быть, тогда и доить не будут! Точнее, будут, но умеренно. Не так, как сегодня…

В целом, глядя на испуганных олигархов, я понял простую истину. Пиар на всю страну это не только хорошо, но и плохо. Сразу по нескольким направлениям. Так число попрошаек в моей приемной на Ленинском утроилось. Причем секретари и так отказывали разным фрикам, сектантам и даже чиновникам средней руки. Но как откажешь во встрече, например, академику? Или заслуженному деятелю искусств, чьи песни слушает вся страна? Рука не поднимается. А еще постоянно дергала братва из молодых. Наехать на Хлыста? Да говно вопрос, сейчас заведем его под свою крышу. Многие из молодняка хотели взлететь на воровской Олимп в одночасье и сделать себе имя, опустив того, кого считали барыгой. Копченый со Штырем не вылазили со стрелок, некоторых, особо борзых, приходилось вызывать на московский блаткомитет. А пару человек и вовсе отвезли в лес с билетом в один конец. Они оказались неизлечимы. А это все тоже благодаря пиару, в частности, появлению на телевизоре.

— Господин Смолевич, прошу вас! — со сладкой улыбкой повела рукой секретарь в сторону резной двери.

Тот встал, прожигаемый взглядами коллег по цеху, вытер пот с ранней лысины и хотел было перекреститься, но видимо, вспомнил, что не крещен и вообще, имеет гражданство Израиля. Банкир нырнул в дверь и нежно-нежно закрыл ее за собой. Дверей в таких кабинетах всегда две, и одна из них обита кожзамом и ватином. А потому за ней можно устроить оргию с толпой телок, и никто ничего в приемной не услышит. Господи, — я и сам вспотел, — лучше бы там и вправду были телки. Но не с моим везением…

Олигархи, которые всем своим видом напоминали школьную очередь на прививку, снова посмурнели и замолкли. Они тоскливо вслушивались в тишину за дверью, но, как и ожидалось, не слышали ничего. Впрочем, Смолевич вышел через пару минут, и выглядел он изрядно бледным.