К нам подошел еще более пьяный Гох. Тоже со стаканом в руках.

— А порадуем пролетариев, товарищи! — завопил он, словив вместо привычной водочной бычки легкий кайф от вискаря. — Давайте расстреляем какого-нибудь буржуя ради счастья всего трудового народа! Вон их у нас сколько!

— Нельзя так! — культурно поправил его красноармеец в очках, дужка которых была перемотана изолентой. — Надо судить! Судом трудового народа! А только потом уж расстрелять!

— Ты! Ты! Ты! — ткнул режиссер в самых трезвых из артистов. — Назначаетесь особой тройкой революционного трибунала! На жалеть гадов!

— Взять его! — ткнул режиссер в Гоха. Надо было видеть лицо «прихватизатора»! Совсем не этого хотел чиновник.

— По сытой морде видно, что пил кровь трудового народа! Признавайся, сволочь, пил кровь?

— Пил, товарищи, — все-таки включился в игру Гох. — Но у меня смягчающее обстоятельство есть. Мне ее доктор прописал. У меня гемоглобин низкий.

— Признание — царица доказательств! Огласить решение трибунала! — сурово посмотрел на него режиссер, а потом перевел взгляд на особую тройку, которая спешно дожевывала бутер с красной икрой.

— Расстрелять как последнюю собаку! — трибунал был единодушен. Им очень хотелось вернуться к фуршету.

— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! — важно сказал режиссер, алчно поглядывая на пустеющие бутылки с вискарем. — Товарищи Сергеев, Левандовский и Зальцман! Привести приговор в исполнение!

— Есть! — ответила тройка пьяных в умат актеров, которые лязгнули затвором трехлинеек.

— Слышь! — забеспокоился я. — У вас что, оружие настоящее?

— Обижаете! — режиссер и правда обиделся. — Конечно, настоящее. Доработанное малость, для съемок. И патроны холостые.

— Ну, тогда ладно, — успокоился я.- Кончайте этого упыря!

Вот ведь натуральный упырь! Столько денег с меня выкачать за СНК! Я бы его, не дрогнув, по-настоящему грохнул. Может, подменить патроны? А что, спишем потом на несчастный случай.

— Светлая память! — заорали пьяные гости, зазвенев стаканами.

— Они его не убьют⁇ — сзади меня обдала духами Лена №2 — Это же все не по-настоящему⁈

— Конечно, в шутку.

— А если…

Вот ведь какие девушки жестокие пошли. Видимо, и эта телевизор смотрит!

— Исключено! — отрезал я. — Мне такой скандал не нужен.

Понурого Гоха вывели на нос, троица лязгнула затворами на бис, прицелилась и пальнула. Что тут началось! Во-первых, грохот был самый настоящий. Во-вторых, мы слишком близко подплыли к берегу, где тысячи демонстрантов напирали на жидкий строй омоновцев. И тут мы со своей пальбой! Что началось на берегу! И в третьих…. Гох переиграл. Покачнулся, взмахнул руками и засеменил к леерам. Только вот не учел, что на палубе валяется какой-то канат, запнулся… И с воплем полетел за борт! И все это на глазах демонстрации.

— А-а-а! — заорал народ на палубе вскакивая.

— Человек за бортом! — завопил я, стаскивая со стены рубки спасательный круг и отправляя его в сторону Гоха. Только не учел я одного. Круг-то был тяжелым, и кинул я его слишком сильно. Угодил он аккурат в голову всплывающего «прихватизатора». БААМ! Гох опять взмахнул руками и пошел под воду.

— Человек за бортом! — крикнула Ленка и, разбежавшись, прыгнула в воду рыбкой.

Тут я совсем охуел. Студентка, как была в вечернем платье, так и нырнула с борта.

— Куда, дура⁈

У меня самого хватило мозгов скинуть пиджак, туфли и уже только так прыгнуть следом. Все, что услышал — это дружный «АХХ!» за спиной.

Вода в Москве-реке оказалась холодной, бодрящей и абсолютно мутной. Видно было примерно ничего. Я вынырнул наружу, вдохнул воздуха. Сука, как же холодно! Обернулся. Корабль уплывал дальше по течению, а рядом вынырнула Лена.

— Я не вижу его!!

— Ты совсем охуела⁈ — заорал я, выплевывая изо рта грязную воду и хватая ее за руку.

— У меня первый разряд по плаванию! — начала вырывать девушка.

— Да мне похер! Это мудак не стоит твоих рекордов.

Рядом начали падать новые спасательные круги. Это очнулись гости и матросы. Сука! Только не по голове. Только не по голове!! Нет! Пусть по голове, но чтобы только эта пьяная падла не утонула! Мне же тогда кранты!

— Надо меньше пить! — я сидел на палубе, укутанный пледом, стучал зубами — Клянусь, больше никогда не буду бухать на воде!

Рядом сидела грустная Лена, чья «боевая раскраска» потекла примерно вся. Размазана и тушь, и помада. Я вытащил из медной салфетницы на столе пару салфеток, подал девушке.

— Ты точно пловчиха⁇

— Первое место по Московской области среди юниоров, — простучала зубами она.

— А в каком стиле?

— Брасс и кроль. Двести метров.

К нам подошел протрезвевший Березовский.

— Я позвонил по сотовому телефону,- начал Абрамыч с привычного хвастовства. — На следующей стоянке нас будет ждать милиция.

— Незачем, — пожал я плечами и некультурно ткнул пальцем в Гоха, которого затаскивали на борт. — Вот же он!

— Да? — разочарованно вздохнул Березовский. — А я уже придумал, кого на его место провести. Вот ведь падла живучая, все планы поломал!

— Не убьете, коммуняки! — услышал я голос Гоха. Эта сволочь уже залезла на теплоход и махала всем рукой, улыбаясь во все 32 зуба. — Белая гвардия все равно победит!

Сотни людей, которые пялились на это волшебное зрелище с набережной, разочарованно выдохнули. Они знали, кто это. Видимо, часто смотрели телевизор.

— Стреляй еще! — раздался громкий вопль с берега. А народ-то у нас юмора не понимает, оказывается. Или это такой сарказм?

— Штыком его! Штыком! — закричала с берега какая-то старушка-божий одуванчик. — Добейте гада, товарищи! Уйдет ведь!

Шутить с такими вещами Гох не стал и после следующего залпа упал ничком, разметав руки. Вдруг и правда штыком ткнут. Штыки-то у них самые настоящие, а в каждом из артистов сидит уверенные ноль пять. Могут и попутать чего. Олигархи хлопали актерам, их телки визжали, а шахтеры на Васильевском бросили стучать касками и выражали матом, свистом и ревом полнейшее одобрение происходящего.

— А всю ли контру мы истребили, товарищи? — спросил вдруг режиссер.

— Не-е-е-т! — в голос заревели и артисты, и зрители.

— Подождите, товарищи и господа хорошие! — величественно отверг режиссер поползновения гостей, которые тоже мечтали о персональном расстреле. — Разве здесь собрана главная контра? Нет, товарищи! Вот где контра!

И он показал на дом Правительства, который открылся нам во всей своей красе. А двое артистов вытащили на палубу настоящий пулемет Максим и начали заправлять в него ленту. У меня даже челюсть отпала. Да что он творит? Нас же примут сейчас! И это если очень сильно повезет. Могут просто перестрелять.

— Я первый! — восторженно заорал Китаец. — Я этих лабухов нашел! Значит, я первый шмалять буду!

— Дмитрий Николаевич, я вас очень прошу! — шептал суетящийся рядом режиссер. — Короткими. У нас реквизита мало. Патронов в смысле. Мы же не думали… Да и денег не хватило…

— Вот ты тормоз! — с чувством сказал Димон. — Я бы тебе дал бабок, сколько хочешь! Ну теперь ладно, чего уж там!

Он дал короткую очередь в сторону Белого Дома и уступил место следующему. Постреляли почти все, и даже пару девчонок из тех, кто не побоялся испортить маникюр. А потом, когда ненавистное гнездо воров и жуликов скрылось за изгибом реки, снова начались казни буржуев. Но теперь они проходили с чувством, толком, расстановкой, и даже с последними речами.

В общем, получилось весело, а домой меня уже приволокли под утро. И, как это и бывало всегда, я ходил по квартире, хлопал дверцами шкафов в поисках цитрамона и никак не мог его найти. Наконец, Ленка встала, сжалилась и впихнула в меня таблетку, которую заботливо положила для меня на самом видном месте. И даже записку оставила, где написала большими буквами: «Сережа, это цитрамон. Придешь пьяный, выпей!» Естественно, я всего этого не заметил, как не заметил и стакан с водой, стоявший рядом с ней. И ведь она даже слова осуждения не сказала, только посмотрела укоризненно. Да ты мое солнце, — подумал я перед тем, как отрубиться. — Интересно… на маму свою совсем не похожа… Может, радиация какая…