— Наш ответ: желтый и красный! — ответил игрок. — Как цвета флага Испании!

— Красный и желтый! Таков ваш ответ! — сказал ведущий. — А теперь, внимание, прозвучит ответ правильный.

Повисла драматическая пауза. Ворошилов, конечно, спец по ним. Прямо опером в МУР допрашивать варнаков. Сами колоться будут.

— Ну, если бы мы спрашивали только цвета испанского национального флага, то я не назвал бы этот вопрос трудным. И он бы не стоил тех ставок! Это было бы слишком легко! Вопрос был на интуицию! На образное мышление! Два цвета, что ассоциировались у художника с цветом, расплавляющим мозги — красный и черный! Вы проиграли! Счет становится один -ноль! Один-ноль! Второй раунд!

Заиграла музыка, поскакал всадник, перепрыгивающий препятствия с пластиковой колбе, а я услышал вкрадчивый голос ведущего.

— Скажите, господин, Хлыстов, а какая ваша любимая картина у Дали?

Ну вот не сука? Он же знает, кто я, и чем зарабатываю на жизнь. Ну, Ленок, с меня подгон! Выручила! Вчера всю голову мне этим Дали забила. Я даже знаю, как его бабу звали. Галя, вот! Как нашу продавщицу из сто седьмого гастронома. Я потому это и запомнил. Как же ее забыть, если она пузырь из горла и кочергу в узел… Я сделал скучающее лицо и выдал.

— Это очень непростой вопрос, господин крупье, — ответил я, наслаждаясь издевательскими улыбочками игроков, которые жадно ждали, когда же я обосрусь и сяду в лужу. А вот хрен вам!

— Но я бы, пожалуй, назвал «Постоянство памяти». Я ездил в Фигейрос, но там собраны не лучшие работы маэстро. Думаю поехать в Нью-Йорк, посетить музей Метрополитен…

Что, съели, суки! — я с великим трудом сохранял спокойствие, представляя рожи всей братвы Нерезиновой, что прилипла сейчас к экранам. Карась, дурень такой, растрепал всем, что его по телеку показывать будут.

— Кстати, о сумме! — добил я игроков и развернул бумажку. Надо уводить тему в сторону. Не дай бог, еще чего-нибудь спросит, а я в душе не ебу, что это за Фигейрос такой…

— Так мало? — скривились игроки, увидев сумму. — Всего два миллиона?

— Это в долларах. У нас, знаете ли, господа, серьезное заведение, — небрежно сказал я и положил бумажку в карман.

Раздался дружный вздох. Глаза у людей стали квадратными — им до сих пор было трудно представить такую огромную сумму, на которую можно было пол-Москвы купить, а на сдачу взять Тульскую область.

И вот теперь-то можно любой понт прогнать! Не признаваться же на всю страну, что я просто денег зажал.

Игра пошла своим чередом, а я только подбрасывал пачки денег на блюдо, то удваивая ставки, а то и вовсе утраивая. Пусть знают, как настоящие пацаны гулять умеют. Те более, что суммы были пустячные — 30−40–50 тысяч рублей. Переживем! Тем более что дело сделано. Эту передачу вся страна смотрит. Запомнят стопудово два ляма зелени, которые эти лохи могли выиграть! И казино прорекламировали, и себя заодно. А ведь оно и неплохо, в свете ожидаемых выборов в Госдуму…

— Босс! — к моему уху наклонился Руля. — Там Дмитрий Николаевич приехал. Рука перевязана. С ним люди какие-то. По виду — родня, такие же косоглазые.

— Вот черт! — выругался я, дождался музыкальной паузы и вышел на улицу.

— Димон! — заорал я, когда увидел улыбающегося Китайца с левой рукой на косынке. — Ты где успел в замес попасть, братишка?

— Долгая история, Серый, — легкомысленно сказал Китаец. — Скажем так, сначала все пошло вполне неплохо…

Бригада из десяти крепких парней проехала Ташкент, Бухару и Самарканд. Туда везли баксы, а оттуда планировали притащить рубли, взяв их там практически на вес. Советская макулатура доживала последние дни, а тут, в хлопковом раю, у людей еще оставались молочные фляги, закопанные в саду. Эти фляги были наполнены не только золотом, но и бумажными деньгами, потому что идиот — он всегда идиот, даже если родня пристроила его когда-то на хорошую должность. Тут, в Советской Средней Азии, платили все, за все и всегда. И даже гаишник на дороге получал деньги не за факт нарушения тобой правил дорожного движения, а за сам факт остановки. И чем выше было звание, тем больше была такса. Деньги брали все — от водопроводчиков до членов ЦК, и до какого-то момента все это работало. А вот теперь работать перестало. И если тут, в Узбекистане, вспышки насилия были спорадическими, то в соседнем Таджикистане шла какая-то средневековая резня. Никто и понять не мог, как люди, которые ходили в советскую школу, читали советские книги и смотрели советские фильмы, озверели так сразу и все.

Впрочем, у Димона интерес был чисто практический. Он ведь и сам из приличного мальчика превратился в немалого отморозка, а потому смотрел на происходящее философски. Раз хотят люди свою жизнь в сортир спустить, ну и пусть спускают. Ему, Димону, на них всех насрать. На всех, кроме семьи Тен, давшей миру Димонову маму. Они жили в крошечном поселке, в котором стояла военная часть, километрах в двадцати от Курган-Тюбе. Уехать вовремя они не успели, потому как болела бабушка. А потом бабушка умерла, и выяснилось, что уехать оттуда почти невозможно. И даже позвонить пока не получалось. Димон пытался это сделать в каждом городе, где был, но телефон выдавал лишь длинные гудки. А ведь он разговаривал с ними совсем недавно.

Работа подходила к концу, и спортивные сумки были забиты баблом под завязку. Некоторые из ушлых парней тащили не только свои баксы, но и вообще все подряд. Димон разрешил ребятам подзаработать. От конторы не убудет, потому как денег здесь было много, а вещей, наоборот, мало. К большому удивлению Китайца, за неплохую сумму ушел даже микроскоп, который зачем-то прихватил с собой один из его бригады. Когда все закончилось, он сделал последние записи в своем блокноте, распихал деньги по пакетам и замотал их изолентой. Пакеты разложили по спортивным сумкам, и бригада отправилась в Москву, в отличие от своего бугра, который сел на грузовик, который в составе колонны шел в сторону Душанбе. Не в сам Душанбе, а именно в сторону. Куда доедет караван, никто не знал, и знать не мог. Предсказать такое было невозможно.

Те два года, что Валерка прослужил сначала в Советской армии, а потом в не пойми какой, его грело лишь одно чувство: он мечтал, как приедет домой и разобьет рожу военкому. И с каждым месяцем службы это чувство в нем крепло, превращаясь в гранитной твердости убеждение. Собственно, все два года Валерка и вытянул на этом чувстве. А вот когда он приехал в Таджикистан после дембеля, это чувство как-то сразу притупилось, а потом и исчезло вовсе. Его смыла волна совершенно новых, неизвестных ранее проблем, по сравнению с которыми размолвка с военкоматской крысой казалась мелкой, смешной и до крайности глупой. В конце концов, это он сам, Валерка, нахамил ему на комиссии, а потом отправился кормить комаров в Забайкалье. Для него, родившегося и выросшего в южной республике, колебания температур в диапазоне от −50 до +50 в течение года стали неприятным сюрпризом. А потом он вернулся и выяснил, что все это полная ерунда, и есть вещи поважнее. Например, как заработать на жизнь в независимой стране, которая провалилась в адское пламя гражданской войны, и как этом пламени уцелеть. «Вовчики» и «юрчики» резали друг друга без пощады, а самым влиятельным человеком в республике внезапно оказался вор Сангак Сафаров. Полевые командиры и политики возникали как пузыри после дождя, жили ярко и богато, но недолго. Десятки тысяч убиты, а сотни тысяч бежали из своих домов. Раскосый парень в армейской форме, который ехал на юг, вызывал только недоуменные взгляды.

Валерка кое-как добрался до Курган-Тюбе, поражаясь той разрухе, что увидел вокруг. Все же тут оазис, благодатная земля, истинный рай… Только вот первым, что он увидел, заехав в областной центр, оказалась «шестерка», превращенная в решето пулеметной очередью, а рядом с ней — тот самый человек, которому он так мечтал набить рожу. Ненавистный военком ответил за все свои прегрешения с горкой: та же пулеметная очередь перерезала его почти пополам. Он успел выскочить из машины, но отошел всего на пару шагов. Он валялся так уже не первый день, но здесь сейчас никому не было никакого дела до бесхозных покойников. Их стало слишком много. А потом он добрался до родного поселка, выросшего вокруг военной части, и понял, что такое настоящий страх. Их автобус остановили на дороге, прямо на окраине поселка.