— Точно, мошенничество! — удовлетворенно кивнул особист, который с большим интересом прослушал мою лекцию. — Но я все равно не понимаю. Зачем там нужна наша агентура?

— Скажем так, — получил он в ответ. — Я хочу забрать этот бизнес в момент его максимального расцвета, но не хочу светить Геопром. Захват компании должен быть стремительным, подготовленным и анонимным! Никакой связи с нами. Зашли, забрали деньги, вышли. Желательно сделать это в тот момент, когда сам Мавроди будет за рубежом.

— Как в Истоке? — спросил особист.

— Еще тоньше, — ответил я. — Это должна быть ювелирная работа, улавливаете? Наши люди на ключевых местах, копии всех документов, печатей…

— Та-ак… — Дмитрий Николаевич опять развернул газету, перечитал объявление — Начинаю понимать. Вы хотите снять сливки.

— Именно! — щелкнул я пальцами.

— Да… — задумался особист. — Пахом Вениаминович тут явно не подходит. Грубоват. Хорошо, я сам займусь этим вопросом.

Безопасник вышел из машины и открыл мне дверь. Ого, каким вышколенным стал! Вот что делает зарплата в тысячу долларов. А ведь начинал Дмитрий Николаевич с двухсот баксов. Я вылез из Мерса, потянулся:

— А яблок-то мы и не привезли!

— Вон бабули торгуют, — сказал Николай Дмитриевич. — Сейчас ребята купят.

— Ну, хоть кто-то у нас в стране бабло не кроит, — хмыкнул я.

Все-таки я не ошибся в отце Сильвестре. Он закончил реставрацию, и теперь церковь полна народу. На удивление, в храме мне стало хорошо и спокойно. У меня всего одно место в этой жизни, где я чувствовал себя так же — с Ленкой в обнимку, около телевизора. А теперь еще и здесь. В моей душе даже зашевелилось что-то такое… глубинное. Ведь десятки поколений предков искренне верили. Я задумался, а не креститься ли мне? Мать была членом КПСС, особо в Бога не верила. Зато верила в скорое наступление светлого будущего. Ведь это ей обещали из телевизора день и ночь. Но светлое завтра обернулось черным сегодня, а матери не стало. Я чувствовал, что мне нужна хоть какая-то опора в жизни. И не на людей — они могут предать — а на что-то большее. Что может быть больше, чем Бог?

С другой стороны, при крещении надо исповедоваться. Если все по-серьезу, без обмана, то придется рассказать про все трупаки Сильвестру. Выдержит ли его психика такое? И не сдаст ли он меня?

Нет, лучше я подожду с крещением. Пока не пришло мое время.

Первый день осени ознаменовался не только тем, что крикливая школота побежала по улицам с букетами, но и тем, что тучи над Москвой сгустились окончательно. Первый и последний вице-президент России получил, наконец, ожидаемого пинка под зад и покинул свой теплый кабинет. А это значит, что пошел обратный отсчет до того дня, когда прольется новая кровь.

Новости я услышал от человека, который проигрался в пух и прах в моем казино и теперь хотел сделать это снова. Но уже за мой счет. Как платят политики? Правильно, никак! Не для того они политиками становились, чтобы кому-то платить. Они ими становятся, чтобы платили им. Эту несложную истину мне снисходительно пояснил в вип-кабинете Владимир Вольфович, угощаясь отборными креветками в лаймовом соусе и белым вином. Это он мне великое одолжение делал. В том смысле, что угощался он, а я должен был просто охренеть от счастья, что мне оказана подобная честь — сидеть рядом и внимать. Ну я, если честно, и охренел. Ведь я знал совершенно точно, что этот эпатажный чудак в течение пары месяцев взлетит на самый верх, вцепился когтями в политический Олимп и останется там навсегда. А еще он не был таким придурком, каким хотел иногда казаться. Напротив, серьезный и очень интересный человек, рядом с которым я порой пасовал, как мальчишка-первоход. Жириновский имел тонкий аналитический ум и обостренное чутье, которое подпитывалось сведениями из конторы, куда меня уже один раз пригласили, и куда я больше попадать не хотел. И все это при феноменальном таланте артиста разговорного жанра. Гений, черт его возьми!

— Ты, Сергей, понимаешь, что сейчас начнется? — спросил он меня в промежутке между первым и вторым бокалом.

— Кровь начнется, — ответил я. — К тому все идет.

— Соображаешь, — милостиво кивнул Жириновский. — Этих придурков в Белом доме еще можно унять, но мне почему-то кажется, что никто не будет этого делать. Я ставлю на то, что все проспят, как обычно, и доведут дело до стрельбы. А что это значит для нас? — посмотрел он на меня искоса.

— Возможность это означает, Владимир Вольфович, — осторожно ответил я. — Я у вас десятым номером в избирательном списке, как-никак.

— Да, продешевил я, — совершенно искренне вздохнул Вольфович. — Но кто же знал, что всё так повернется! А так да, ты совершенно прав. Возможность! Слушай, а может, ко мне в аппарат пойдешь? Смотри, какой ты умный! Я тебе зарплату хорошую дам.

Он хохотнул, радуясь удачной шутке, но отвлекся, потому что принесли стейк, и он начал кромсать его с остервенением настоящего революционера. Я уже понимал, к чему все идет: сейчас денег попросит. И я ему их дам! Непременно дам. Потому что вот прямо сейчас никак нельзя не дать. Глупостью это станет несусветной. Только вот что попросить за это? Я пока не знал. А ничего не попросить взамен будет еще глупее, чем не дать. Это я как лох буду выглядеть, которого доят.

Я нажал на скрытую кнопку, и в кабинет зашла Люба, которую мы устроили администратором в казино — фактически замом Карася. Так было проще нужным людям ее в постель подкладывать. Выглядело естественней. Самое интересное, что капотненская девчонка в новую жизнь втянулась, потому как через одного ее кавалеры были людьми совсем нежадными и, по слухам, она уже прикупила двушку где-то на Юго-Западе. Девушка посещала дорогие салоны, модно одевалась, и на себя прежнюю не была похожа от слова совсем. Очень крутая московская телка, которая не по карману всяким там инженерам и научным работникам. Я как-то раз обмолвился, что ее роль в нашей конторе — это куртизанка класса люкс и Мата Хари в одном флаконе, и это вселило в нее ничем не обоснованную гордость за свою работу. По крайней мере, тоска в глазах ушла, и она выглядела полностью довольной жизнью. Все-таки называться куртизанкой куда круче, чем называться шлюхой, хотя смысл у этих понятий один и тот же.

— Сергей Дмитриевич! — она наклонилась пониже, выставив на обозрение роскошное содержимое декольте. — Что желаете?

— В кассе скажи, чтобы деньги собрали, — едва слышно ответил я ей.

— Сколько? — понимающе спросила она.

— Все, что есть, пусть в сумке принесут. И видео… — выдохнул я, а она понимающе кивнула и ушла, оставив после себя лишь облачко аромата дорогого парфюма.

Я молчал, ожидая, когда мой гость перейдет к делу. Но пока он добивал истекающий мясным соком стейк, привезенный прямо из Техаса, и упорно делал вид, что ему ничего от меня не надо.

— Я вас оставлю, — решился я ускорить ситуацию. Терпеть не могу театральные паузы, хотя уже знаю, что это такое. — Дела не ждут, Владимир Вольфович.

— Погоди, Сергей, — недовольно оторвался от мяса Жириновский. — Разговор есть!

— Я весь внимание.

Ну вот, пауза закончилась. Поговорим как взрослые, без длинных заходов и туманных намеков.

— Думается мне, Верховный Совет скоро разгонят. Наш алкаш выйдет из запоя и подпишет указ. Он уже готов, — тут Жириновский замолчал. — А это выборы, Сергей. Что нужно на выборы?

— Реклама, — с каменным лицом ответил я. Хрен я на его разводки поведусь. Пусть попросит, если хочет денег.

— Это само собой, — поморщился Вольфович. — Региональные отделения нужны. А это помещения, люди, раздаточные материалы, средства агитации… Ну, сам понимаешь, не маленький.

— Понимаю, — кивнул я. — Дорогая затея. Я мысленно с вами, Владимир Вольфович.

— Ты член партии, — недовольно посмотрел он на меня. — Мог бы и поучаствовать!

— У меня бизнес, — развел я руками. — Отдаю политику политикам. Так сказать, профессионалам своего дела. Зачем мне у них хлеб отбирать?