— Кто вы такие? И что тут делаете⁈

— Инспекция от Грачева, — вру я, присаживаясь на парапет. — Послали узнать, как у вас тут дела.

Судя по закопченному виду Белого дома, дела были пучком. Что мне и подтверждает капитан.

— Угощайся, командир! — Китаец протягивает капитану почти полную бутылку Macallan. Тот принюхивается:

— Нам нельзя, мы при исполнении…

БААМ! Танк опять стреляет, и мы на секунду глохнем. Что-то сжалось в груди, и как будто сердце остановилось на мгновение. Страшно стало до ужаса, хорошо, что мы пьяные все. Кислый, разрывающий горло пороховой дым ворвался в легкие, и я закашлялся. Вот оно как настоящая война пахнет! Ни в одном фильме не увидеть этого, не почуять дрожи в ногах после выстрела, и не ощутить этого гадостного привкуса во рту. Снаряд разрывается где-то на уровне седьмого этажа, и ответного огня нет. Впрочем, белых флагов тоже нет, а значит, танкисты продолжат.

— Да ладно, — Копченый достает сигареты Мальборо. — Курнуть то вам можно?

— Курнуть можно, — милостиво кивнул танкист. — Но вы, парни, совсем ненормальные. Вон на том доме у снайперов точки. Положили бы вас к херам, и даже разбираться бы никто не стал.

— А зачем это нас класть? — удивились мы.

— А потому что можно, — любезно пояснил танкист. — Из чувства, так сказать, обостренной социальной справедливости. Сейчас на таких машинах приличные люди не ездят.

Йосик тем временем узнает, откуда военные. Кантемировская дивизия.

Танк снова стреляет, и мы все вздрагиваем. Седьмой этаж начинает дымить сильнее, в окнах появились языки пламени.

— Считай, подогнали кантемировским грев, — Копченый присаживается рядом, мы чокаемся стаканами. Прямо под новый выстрел. Уже второго танка.

— Братва, а давай под каждый залп — кто-то говорит тост!

Идея народу заходит на ура. Первым говорит Штырь. Потом Копченый. Это все тюремные тосты. Про то, как «чифирок согревал наши души» и про «вспомним тех, кто мотает свой срок».

Белый дом конкретно так горит — черный дым поднимается в серое октябрьское небо. Интересно, сколько они его так еще долбить будут? Я задаю этот вопрос капитану. Тот уже успел остаканиться у Йосика и пожимает плечами.

— Сколько прикажут. Выстрелов целый Камаз.

Показывает нам на грузовик. Да… Тут можно Верховный Совет сравнять с землей. А ведь где-то там, внутри, люди. Но об этом сейчас лучше не думать. Танк бьёт снова — и мы, не сговариваясь, поднимаем стаканы. Как в каком-то жутком ритуале.

— За Россию! — поднимает тост Китаец.

— За Россию… — эхом отзываются все.

Карась отходит в сторону, говорит по мобильному — наверное, звонит своим, дает указание закрыть казино. Хоть выручка может быть и большой, но сейчас не до ставок на зеро. Чревато.

Копчёный травит армейские байки про свои афганские приключения. Танкисты, те, что свободны — слушают, дымят американскими сигаретами. Капитан, освежив стакан, потихоньку расслабляется, уже и сам истории рассказывает — про училище, про то, как их ночью подняли, как по городу колонной шли, а москвичи из окон выглядывали. «Случайно» задели припаркованную Бэху…

А я стою, смотрю на горящий Белый дом и думаю — вот оно как бывает. Ещё вчера в этих кабинетах законы принимали, а сегодня танки по ним прямой наводкой лупят. И мы здесь, в центре Москвы, пьём виски с танкистами, как на полигоне каком-нибудь.

Штырь притаскивает из машины еще бутылку. Это уже почему-то обычная водка:

— Ну что, ещё по одной?

— Погоди, — Китаец кивает на танк. — Вот ещё разок бабахнет…

Грохот выстрела. Звон стаканов. Горький дым сигарет. Чёрные клубы над Белым домом. К моему сотовому отправляется Йосик. Он названивает в дилинг банка, узнает, как открылась биржа.

— Сергей Дмитриевич! Там это… Рубль падает.

— Хрен с ним, с рублём, — отмахивается Копчёный. — Сегодня другое решается. Не упадет ли Россия.

И все молча киваем. Сегодня мы здесь, на мосту, пьём с танкистами и смотрим, как горит не просто здание — горит целая эпоха. Советская эпоха, которая уже никогда не вернется. Танк стреляет снова, и мы поднимаем стаканы.

Я очень надеялся выспаться, ведь мне все-таки позвонили со Старой площади и торжественным голосом пригласили на прием в Кремле. Идти туда с помятой рожей не хотелось, и я не стал включать будильник. Надо прийти в себя — душ, плотный завтрак. Но не срослось…

— Серый, ты должен приехать! — в голосе Китайца я услышал панику. Это было странно, ведь учитывая степень отмороженности данного персонажа, должно было произойти что-то и вовсе из ряда вон.

— Что случилось, и куда приехать? — зевнул я, поглядывая на часы. Четыре утра! Да он совсем охренел…

— На Хованское, сейчас, — нервно ответил Димон. — Колян за тобой уже выехал.

Ого. Китаец просто так моего водилу поднимать бы не стал.

— Да что за херня там у вас происходит? — проскрипел я. Накидались вчера с танкистами знатно, а Ленки, которая заботливо выложит на стол таблетку и записку, от чего именно эта таблетка, дома нет. Она в Штатах и, насколько я знал, еще не родила, хотя в клинику уже устроилась.

— Да где же вы родимые? Кругленькие, беленькие, — хлопал я дверцами шкафов. — Ну никогда запомнить не могу, где это все лежит! А, вот же он!

Я забросил в себя сразу два цитрамона и запил водой из-под крана. Она была полное дерьмо — отдавала привкусом железа гнилых труб. Почки отвалятся когда-нибудь, будет мне наука. Или железо — это хорошо? Будет мощный гемоглобин. Я со стоном всунул ноги в джинсы и надел водолазку. Навряд ли меня на светский раут приглашают. Кстати, а куда меня приглашают? Китаец не сказал, а я, мучимый похмельем, даже не спросил. Разборка? Он бы и без меня вырулил. Наблатыкался уже неслабо, да и репутация полного отморозка на него работает. Нет, это точно не разборка, не назначают стрелки так рано. Госорганы наехали? А за что? И почему ночью? Короче, я ничего не понял, но на всякий случай взял пистолет, а в карман сунул ксиву помощника депутата от ЛДПР. И вроде бесполезная пока херня, а неплохо так мозги проясняет особо ретивым чинушам. Опробовал уже пару раз.

На месте мы оказались минут через тридцать. Ранним утром Колян не заморачивался соблюдением скоростного режима, да и мигалка распугивала едва проснувшихся автолюбителей и бойцов коммунального фронта. А вот и оно… Да, дерьмо полное, и мы в нем сидим по уши. Я тут же догадался, за каким хером у запертых ворот стоит тентованный КАМАЗ, кто его привез и, главное, что в нем лежит. Не здорово быть в такое время владельцем крематория.

— Полковник Василенко! — меня остановил огромный, почти квадратный мужик в камуфляже и берцах. Он махнул перед моей похмельной физиономией коркой немереной крутизны и безапелляционно произнес.

— Открывай ворота и запускай свою печку! Заебались уже ждать.

— Основания? — я наклонил голову и выдохнул на него весь скопившийся перегар. — Документ привез?

— У меня приказ, — твердо сказал полковник. — Не положено документ.

— А что тут у тебя? — спросил я, и полковник приоткрыл полог.

Нельзя сидельцам по матери ругаться, и я не стал. Вслух не стал, а про себя крыл почем зря. И этого полковника, и его начальство, и нашего президента, который допустил это. Кузов был набит телами, брошенными беспорядочной кучей. Молодые, старые, в основном мужики, но и несколько голых женских лодыжек я увидел тоже. В глазах паренька, что лежал в метре от меня, навсегда застыло какое-то наивное удивление и совершенно детская обида. Он до самого конца не верил, что это происходит с ним по-настоящему. Пацан ведь совсем… И меня вывернуло от этого зрелища наизнанку. Я блевал натужно, до боли в животе, до появления горечи во рту. А полковник лишь смотрел на меня недоуменно.

— Открывай ворота, — снова потребовал он и зло оскалился. — У нас время! Скоро еще десяток таких КАМАЗов подъедет. И чего это вы, Сергей Дмитриевич, слабину дали? У вас ведь и у самого руки в крови по локоть. Вы у нас человек известный.