— Ты? Ты же баба!

Красавчик и Медведь расхохотались. Красавчик тут же спросил:

— Как ты определил-то, старик, что она баба? Сисек, вроде, не видать.

— А ты помелом-то своим не мели. Зачем так о бабе говоришь? Нехорошо. Глаза у нее добрые, не то что у тебя, дурака. Так ТЫ, девонька, доктором будешь?

— Да, я.

— Помоги, Христа ради, прошу, — в глазах мужчины появились настоящие слезы. — Так намучился, сил никаких нет!

— Зуб болит?

— Да он, он, падлюка такая! Что я только не делал — и чеснок в дырку засовывал, и соль прикладывал, и водкой полоскал. Ничего не помогает! Болит еще больше. Ни спать, ни есть не могу!

— Давай, посмотрю, может что и сделаю. Только свет нужен, да поярче.

В избе было сумрачно. Но мужик, услышав мое обещание, тут же засуетился — убежал куда-то из дома. Яр и Странник тоже ушли на улицу. Медведь развалился на кровати хозяина, стоявшей в углу за печкой. А Красавчик, (вот же наглец!) полез ножом в котелок, кипящий на плите — готовность картошки проверять. Молодой, Степка, кажется, вообще еще в дом не заходил — транспорт наш охраняет, что ли? Я решила сходить к машине за своим чемоданчиком. Обезбаливающее понадобиться точно.

А мужик-то не один живет. Интересно, кто с ним? Похоже, ребенок. В комнате, под кроватью — игрушки. И явно засунуты туда наспех, чтобы мы не догадались. Почему прячет? Хотя… защитник из него — так себе. Видимо, приходилось сталкиваться с разными людьми, не доверяет первым встречным. И правильно делает…

Чем, интересно, живет этот человек. Чем кормится? Огород небольшой имеется, но одной картошкой сыт не будешь.

Машину нужно загнать, спрятать за воротами во дворе. Вышли со Странником на улицу, я осмотрелся — в принципе, места достаточно.

Ощущение чужого взгляда жгло затылок. Кто следит? Кто смотрит?

Следом за нами вышла Рыжая. Пока мы со Странником открывали скрипучие старые ворота, косо висящие на ржавых петлях, она направилась к машине, распахнула дверцу и сказала, обращаясь ко все еще сидящему в салоне Степке.

— Эй, парень, подай чемоданчик.

Краем глаз непроизвольно следил за ней. Поэтому сразу обратил внимание, что протянутый Степкой увесистый баул она почему-то не взяла, а вдруг шагнула в сторону леса, не отрывая взгляд от чего-то увиденного там. И шла, как зачарованная, в сторону кустарника. Бросив открытую наполовину створку ворот, пошел следом. Многое слышал, особенно в последние годы, о людях, которые научились с помощью мысленных приказов подчинять себе других, которые умели проникать в разум и читать мысли. Радиация странные вещи творила с человеком! Вдруг и Рыжая под гипнозом сейчас? Иначе, зачем бы ей рисковать — одной идти туда, где мог спрятаться враг? Да и шла она как-то странно — вытянув вперед одну руку. Но потом я услышал, как она сказала вполне осмысленным голосом:

— Не бойся, я тебя не обижу… — ласково так, доброжелательно сказала, как если бы совершенно не опасалась того, к кому шла.

Я вгляделся в листву неизвестного мне густого кустарника с красновато-зелёными листьями и синими ягодами и увидел в переплетении его веток огромные глаза. Сначала именно их, и только потом все остальное. Только и глаза эти тоже увидели меня, испуганно округлились и девушка, достаточно взрослая, точно не ребенок, сквозь кусты рванула в глубь леса.

Рыжая резко обернулась, подскользнулась от неожиданности на влажной траве и упала бы, но я успел не допустить этого. Всю дорогу мысли то и дело, нарушая мои приказы, соскальзывали на нее. Всю дорогу сюда она не давала мне покоя, притягивая к себе, привязывая невидимыми нитями. Упустить такой шанс дотронуться до нее, прикоснуться, просто не мог, с каким-то извращенным удовольствием подхватил легкую тонкую фугурку и, делая вид, что просто не хочу позволить упасть, прижал к себе. И она, не пытаясь вырываться, жарко выдохнула в шею:

— Ну, что же ты делаешь, а? — я и сам так думал. И не понимал, зачем, почему веду себя, как мальчишка, одурманенный, ошеломленный впервые нахлынувшими чувствами к представительнице противоположного пола. И тем неожиданнее стала для меня следующая ее фраза. — Ты же напугал ее!

— Ты зачем одна к лесу пошла? — отпустил, понимая, что еще немного и я, не сдержусь и поцелую ее. Чувствовал, знал, кто именно и почему сейчас с ненавистью сверлит взглядом мою спину — выходили-то со Странником! А я и так слишком долго прижимал ее к себе.

Рыжая, не обращая внимания на мой вопрос, задала встречный:

— Разглядел ее? Странная, правда?

Я ничего странного увидеть не успел, да, в принципе вообще ничего не разглядел, ну, может быть, только глаза.

— Что странного-то?

— Пугливая, как ребенок малый, а сама взрослая уже — лет двадцать пять, точно. Мужчин боится, как огня. А во мне, несмотря на одежду, сразу женщину увидела и поманила к себе.

— Загипнотизировала?

— Нет. Позвала. Ты разве не слышал? Она меня Линой называла.

— Ничего не слышал. Тихо было. Мысленно, что ли, позвала?

Зоя удивленно смотрела на меня.

— Неужели и, правда, мысленно? Я и не сообразила…

— Ты понимаешь, что одной нельзя уходить? Опасно это. Для всех. А для тебя в первую очередь.

Обиженно вскинула голову:

— Почему? Потому что я — женщина, потому что за себя постоять не могу, да? Он ночью напал, пришел ко мне в комнату. Я просто не ожидала…

— Давай так договоримся, сейчас я за тебя отвечаю. Моя цель — сохранить твою жизнь. И я постараюсь это сделать. Поэтому запрещаю без моего разрешения уходить от меня дальше, чем на два метра. Поняла? Давай, каждый своим делом заниматься будет? Ты — врач, вот и лечи. А я охранять тебя буду и везти к месту назначения.

В сумерках, конечно, было не разглядеть, но мне показалось, что глаза Рыжей полыхнули яростью. Но она ничего не ответила, развернулась и быстро пошла к машине. Схватила с переднего сиденья, оставленный Степаном чемодан, и направилась к дому.

Когда я загнал машину во двор, закрыл ворота и вернулся вместе со Степкой в дом, операция была в самом разгаре. В центре комнаты сидел на стуле старик, широко раззявивший обрамленный грязной бородой рот. На кухонном столе горела керосиновая лампа. Мои бойцы-троглодиты уже вытаскивали из своих рюкзаков припасы и, обнаглев вконец, доставали и чистили готовую горячую картошку нашего хозяина. Ему, видимо, было сейчас не до возражений.

Рыжая осмотрела рот, удрученно покачав головой. Потом разложила на столе и протерла бинтом, смоченным спиртом нечто похожее на щипцы. На плите в металлическом кастрюле что-то отчаянно булькало и стучало о дно.

Чувствуя вину за грубость, спросил у нее:

— Тебе помощь нужна?

Она скептически посмотрела на меня и пожала плечами.

— Ну, в принципе, может быть, если корни глубоко и крепко сидят, то поможешь тянуть. И голову ему подержать бы надо, — глянула на мужика и добавила. — И его самого.

Мужики мои насторожились — никто не желал в этом участвовать. А бедный дед заскулил на стуле, запричитал:

— О-е-й, доктор, я хоть не помру?

— Если зуб не вырвать — помрешь обязательно. Гноем все заплыло. Сейчас вытащу зуб твой, рану почищу и лекарство положу в дырку. Тогда, глядишь, протянешь еще немного.

Рыжая достала из кастрюльки старинного вида металлический шприц, набрала из стеклянной ампулы лекарство и прокомментировала:

— Обезбол предпоследний на тебя трачу. Но при таком-то отеке, думаю, все равно будет больновато.

Она уколола куда-то, как мне показалось, в глубину рта. Немного посидела рядом на стуле. Потом выразительно посмотрела на меня. Я кивнул Димону. Он с тяжелым вздохом подошел сзади и взял бедолагу за плечи, крепко удерживая в одном положении.

Я встал рядом и внимательно наблюдал за спокойными и уверенными действиями девушки. Мне казалось даже, что она слишком ласково придерживала такого неопрятного противного мужика за подбородок. Потом взяла щипцы и, обхватив ими зуб, начала расшатывать его. Старик дернулся, попытался взмахнуть руками, но я успел удержать и не позволить ему выбить щипцы из Зоиных рук. Она продолжала расшатывать, мужик дико выпучил глаза и начал крутить головой. Димон второй рукой зажал его голову.