В следующую секунду меня совершенно безжалостно схватили в охапку сильные руки. Только в длинном абсолютно темном коридоре, направляемая этими руками, я поняла, что Слава каким-то образом успел завернуть меня в халат. За спиной слышались крики и стоны, а я только сейчас начинала осознавать, что произошло. Он тащил меня за собой куда-то, явно зная направление.

Впереди раздалась автоматная очередь и ещё две ответили ей сзади от нас. Слава толкнул дверь и мы влетели в комнату, где он опять же наощупь что-то схватил. И дальше по коридору, бегом, босыми ногами по чему-то острому, болезненно впивающемуся в подошвы ног.

Он толкнулся в дверь и мы оказались на крыльце здания. На земле с двух сторон от входа лежали два лысых бойца Хозяина с огнестрельными ранениями. Один из них ещё был жив. Хотя и одного моего взгляда на рану в область живота было достаточно, чтобы понять, живет он последние минуты. Ярослав выхватил из обессилевших рук раненого оружие.

— Командир, сюда быстрее! — сбоку из-за огромной кучи досок высунулся Красавчик и махнул дулом автомата в сторону.

За углом здания, куда вел нас Давид, стояла наша машина, помятая, но похоже бывшая на ходу. До нее метров сто всего лишь. Я забыла про боль в босых ногах и неслась изо всех сил к ней. Мужчины прикрывали с оружием сзади.

— Давид, справа! — Слава крикнул, но было уже поздно. Всего один выстрел, не очередь даже, а Красавчик, удивленно как-то взмахнул руками и, выронив автомат, упал на землю.

На то, чтобы принять решение, у меня были считанные секунды. Расклад патовый: вооруженные уроды догоняют. Кинулся к Давиду, хотя до машины было намного ближе. Но оставить его здесь не мог. Бросил, забранную из комнатухи-ванной одежду на землю. И успел только пальцы к шее парня приложить, как услышал спокойное:

— Автомат в сторону. Медленно разогнулся. Руки вверх!

Обернулся и оказался лицом к лицу с тремя бойцами Хозяина, возглавляемыми одним из его телохранителей. Делал, как он приказывал, осторожно, краем глаза, пытаясь высмотреть Зою, но её нигде не было. Успела в машину залезть?

Странно, что они меня не пристрелили сразу. Зачем, непонятно, разговоры заводят?

— Хозяин приказал живыми тебя и Рыжую доставить. Так что топаем обратно. Янек, держи его на мушке, — он указал двум другим бойцам на машину. — Девку из салона тащите.

Он взглянул на Давида. Поднял пистолет и прицелился в его лицо. Я рванулся, чтобы помешать. Раздался выстрел. Или даже несколько. В глазах на мгновение потемнело, мир бешено завращался, но сознание я все-таки не потерял, только упал на колени — Янек рукояткой пистолета шандарахнул, сука, как раз по тому месту на голове, где только-только рана затягиваться стала!

Телохранитель, бесформенной грудой лежал на земле, рядом с моим бойцом. Полуголые дебилы Хозяина, лишившись руководителя, заметались рядом со мной, отравленным наркотиками мозгом, видимо, не догоняя, что дальше делать.

Автомат, отобранный у часового, почему-то потяжелел. С трудом поднял его, почти не прицеливаясь, выстрелил и не попал, но это было и не к чему — наконец-то, заработал наш снайпер, методично отстреливая со своей позиции растерявшихся дебилов. Молодец, Давид, хорошо организовал нападение — Степку куда-то с винтовкой так спрятал, что даже я пока понять не мог, где он.

С трудом поднимаясь с колен, я успел заметить, что телохранителя хозяйского не снайпер замочил — под другим углом он упал. От машины? Обернулся. Блядь… Рыжая стояла, держа в вытянутых вперед трясущихся руках мой пистолет, тот самый, который я всегда прячу под водительским сиденьем. Забыв про Давида, шагнул в ее сторону.

— Тихо, Зоя, тихо… Успокойся, — оружие она опустила и, закрыв рукой глаза, заплакала. Неужели не приходилось еще убивать? — Иди сюда, поможешь Давида в машину затащить.

Она тряхнула головой, моментально приходя в себя. Не выпуская пистолета из рук, склонилась над раненым.

— Слава, нужно с него куртку снять.

— Давай в машину его сначала. Нужно уезжать и быстро. Давай я за плечи, а ты за ноги. Тяжёлый гад!

Не знаю, то ли ночь без отдыха, то ли ранение, то ли последний удар по голове так на меня подействовали, что у меня просто не было сил, и Давид казался мне совершенно неподъёмным. Кое-как дотащили парня до машины, но поднять на сиденье не могли. В моих глазах темнело, черные мушки мелькали, когда я поворачивал голову.

— Зоя… что-то мне нехорошо, — сказал, сползая по корпусу машины на землю.

… Сознание вернулось рывком, одним толчком звуки ворвались в мою голову. В ушах гудело, нестерпимо давя в виски. Веки не желали подниматься. Чувствовал, как моих ног касаются чьи-то руки и не мог посмотреть даже, кто это и зачем.

— Давай-давай, Зоечка, прикрой нашего командира. Что ж они там с вами делали, уроды поганые? Ты вон, в халате, а он так, вообще, в одних трусах, — насмешливый голос Димона раздражал, как назойливая муха. Его бы, козла, на моё место. Хотя, нет, во мне вдруг проснулся ревнивый собственник, тогда бы он с Зоей вместо меня…

Открыл глаза и тут же инстинктивно попытался сесть.

— Нельзя, Слава, у тебя ЧМТ и сотрясение, — ласковые руки переместились на лицо, погладили щеку.

Да пофиг всё, только бы эти руки не оставляли, только бы вот так же нежно притрагивались к моему лбу, все пофиг — бойцы, Пророк, Хозяин… блядь, Давид! Что с ним? Больнее всего было терять своих ребят. За десять лет немало из них погибли в неравных схватках с различными группировками — кто моментально от пули, кто в страданиях от смертельных ранений и болезней. Но каждого из них я помнил, даже спустя годы. Спекшимися губами сумел прошептать его имя.

— Нормально, командир, — слабый измученный голос, но я узнал его сразу. — Тётя Доктор меня обработала уже. Жить буду. Правда, помощник из меня теперь никудышный… ты уж извини.

Снова провалился в темную вязкую кашу из своих собственных воспоминаний, боли, голосов и невнятных образов, возникающих перед закрытыми веками.

… Жарко. Полдень. Нева. В укромном месте в пригороде, куда добирались на автобусе, мы с другом Петькой купаемся. Брызги воды, "Баба сеяла горох и сказала деду "Ох", ныряние, заплывы на перегонки. Но нет-нет, не это… А вот. На траве, тщательно проверенной на наличие следов гусей, которые во множестве оставлены на берегу, растянулись вдвоем, глядя в небо, по которому плывут облака-медведи, облака-драконы, облака… нет теперь облаков. Точнее, они-то есть, но выделить, рассмотреть какие-то отдельные на небе, обложенном тучами, из которых вечно моросит серый мерзкий дождь, невозможно.

… Леночка. Девочка-одноклассница со стрижкой-каре, хохотушка и проказница, моя первая взаимная любовь. Два портфеля в одной руке — я же сильный! Пирожок с повидлом, купленный для нее на сэкономленные со школьных обедов деньги. И тот самый первый поцелуй, когда сбивается дыхание и становятся потными ладони. Я узнал потом о ней. Случайно. От нашей учительницы, встреченной в руинах родного города. Она умерла от лейкоза в первый год после взрыва. Многие тогда от него умирали.

… Комната. Похожая на мои апартаменты в месте дисклокации нашей группировки. Только с дверью. Настоящей дверью. Кроватка-колыбелька. Женский смех. Локоны, касающиеся моего лица. "Твоя очередь к нему вставать" И я с радостью встаю. Шагаю и протягиваю руки, чтобы прижать к себе крохотное тельце, чтобы почувствовать всю радость жизни, всю ее значимость. И губы сами нанизывают буквы-бусинки: "Р-ы-ж-а-я м-о-я"….

— Ну как, доктор, — после извлечения пули из плеча Давида, проделанного в полевых условиях, Димон обращался ко мне исключительно так. — Можем мы этих двух ущербных перевозить или лучше куда-нибудь их в канавку пристроить, чтобы отлежались? А на обратном пути подберем?

Нравился мне этот добродушный, мягкий по характеру, как плюшевый медведище, надежный мужчина. Было в нем что-то отцовское, не конкретно на моего отца похожее, а просто в общем собирательном, так сказать, смысле. Шутил все время. Но по-доброму, необидно, неоскорбительно. Вот Валерка Странник мне другим казался — язвительным, грубым. Он как-то странно поглядывал на меня и лежащего на заднем сиденье Ярослава. Как будто бы знал, что между мной и Славой у Хозяина в логове произошло. По глазам видно, что не нравится Страннику то, что я голову Яра на коленях держу! Но ведь нельзя ему сейчас резких движений, нельзя ударяться — а это неизбежно при такой-то дороге, колдобины одни.