— Яр, они сваливают. Давид, ты за старшего! Не расслабляться здесь, вдруг передумают и решат вернуться! — и обращаясь снова к тому, кого звал Яром. — Давай, к главному меня веди, будем о ночлеге договариваться! Потом решим с этими…

Так как сказав, он кивнул в мою сторону, я поняла, что "эти" — это я и Пророк! Мужчины ушли внутрь, не удостоив меня взглядом. Та-ак, а мне что теперь делать? Да и Пророка нужно в нормальное место устроить — не на земле же ему лежать? Нашла глазами своих телохранителей, позвала, попросила занести его, все еще не пришедшего в сознание, в здание.

— Ребята, осторожнее, пожалуйста, ему же больно!

— Да он же без сознания! — один из парней, тот, что был самым молоденьким, улыбался так добродушно, словно не на операции опасной был, а дома болтал с друзьями. Молодой — что с него взять?

— У него потом, после приступа все мышцы болят! Очень мучается. Зачем лишние страдания причинять?

Навстречу нам по коридору быстро шагала высокая женщина, одетая в мужскую одежду и с шапкой на голове. Поравнявшись с нами, она остановилась, внимательно глядя на Пророка.

— У него приступ?

— Уже закончился.

— Несите сюда, его нужно положить.

Она повела нас вниз по ступенькам, потом по длинному коридору бывшего метро, открыла дверь, вверху на которой висела табличка: "Служебное". В комнате стояли кровати с бельем, с подушками. На одну из них мы уложили Пророка, и женщина тут же начала осматривать его — расстегнула куртку, послушала пульс, приоткрыла закатившиеся под лоб глаза.

— Как часто с ним подобное происходит?

— Все чаще. Раньше раз в месяц или два. А последнее время — раз в неделю и дольше намного приступ продолжается. У него ещё до катастрофы были проблемы. Он в Афгане служил когда-то, контужен был сильно. Спустя годы после войны врачи обнаружили кисту в головном мозге, которая давит на какую-то там точку. Так нам доктор объяснял. Раньше раз в полгода мы его в больницу клали — пролечивали. А сейчас… сами понимаете…

— Как вас зовут?

— Тая. Таисия.

— Я — Зоя. И давай на "ты"! Я — врач, поэтому точно могу сказать, что если бы были нужные лекарства, то его приступы можно было бы купировать в самом начале. Если бы обследования вовремя можно было проводить — следить за ростом опухоли, специалистам показываться, что-то ещё можно было бы сделать, а так…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Лекарства можно достать — это не проблема. Только какие?

Зоя встрепенулась, заинтересованно посмотрела на меня.

— Я могла бы посмотреть, подобрать для него нужные. И… там можно для себя взять?

— Можно договориться. Пророку не откажут.

Дверь в комнату распахнулась и, заполнив собой все вокруг… нет, не физически, а аурой своей, яркой, подавляющей, в помещение вошел Антон. И хоть посмотрел на меня на первую, обратился сначала к Зое:

— Доктор, я с тобой хотел бы побеседовать, но попозже, — уставился на меня. — Сначала, ты, Дар. Вставай, пошли!

Зоя.

Много раз в молодости я слышала о том, что с годами, когда счёт пациентов идет на тысячи, врач теряет жалость, способность сопереживать больному. Если судить обо мне с такой позиции, то я была неправильным врачом — несмотря на длинный список умерших больных, которых мое лечение не спасло, я всегда очень сильно переживала свое бессилие.

И сейчас, не имея в руках даже элементарных средств для оказания первой помощи, голыми руками помочь человеку с таким серьезным заболеванием не могла никак. Если не достать специальных лекарств, я буду абсолютно бесполезна.

Думать было проще в движении. Я встала и начала ходить туда-обратно по комнате, посматривая на лежащего в кровати мужчину. Сколько времени прошло, не заметила, не поняла, хотя нужно было как-то засечь, чтобы понять, как долго мужчина приходит в себя после приступа. Думала о том, что же из лекарств могло бы ему подойти и даже не услышала, как вошел Ярослав.

— Зоя, — окликнул он меня негромко.

Обернулась. Он стоял в паре шагов от меня и улыбался. И не было ничего в мире роднее и ближе этой его улыбки. Не было ничего естественнее, чем шагнуть и прижаться к его широкой груди.

— Зоя, — повторил он, обнимая меня руками за талию, прижимая так крепко, что у меня перехватило дыхание. — Ты нужна ему сейчас?

— Приступ закончился. Скорее всего он проспит до утра. Хорошо если бы кто-то оставался рядом с ним — мало ли…

— Сюда сейчас придут ребята — кроватей много, ночевать здесь будут. Если что, позовут тебя.

— Хорошо, — я не понимала, к чему он клонит.

— Пойдем со мной, — по вкрадчивому голосу, по ласковым ноткам в нем, до меня начало доходить, куда он меня зовет и зачем…

Почему-то стало стыдно… Как девственница какая-то, ей-Богу! Покраснела, спрятав лицо у него на груди.

— Слава… здесь же нельзя пить и… — не смогла от смущения закончить то, что хотела сказать.

— Вот ты какого мнения обо мне! Вспомнила, да, что здесь разврат запрещен? А я, между прочим, с серьезными намерениями. Вернёмся в Питер и устроим свадьбу!

— Что-о? Свадьбу? — конечно, что это такое, я знала. В детстве даже с родителями была на нескольких. Но вот уже двенадцать лет не слышала о них. Люди просто решали жить вместе. И жили. Никому не докладывали об этом, никаких разрешений или документов и в помине не было. И никаких праздников. А тут — свадьба!

— Ты смеешься надо мной? — он и правда улыбался. Я чувствовала это буквально своей кожей, там на шее, где теплые мягкие губы сладко касались чувствительной точки.

— Если ты думаешь, что я вру только для того, чтобы заманить тебя в постель, то… да, заманить хочу и нет — я совсем не вру! Слушай, давай хотя бы покажу тебе, что именно нам предлагает Элла Петровна! Как-то не хотелось бы тут, при самом Пророке… разговаривать.

И я пошла… Ну как я могла не пойти, если только об этом и мечтала с того самого момента, когда впервые коснулась его! Вложила свою ладонь в его руку. И он не выпустил ее, даже когда целая толпа бойцов, насмешливо посматривая на своего командира, но при этом молча, прошла мимо нас в комнату.

Ярослав.

Сначала я очень удивился тому факту, что на станцию практически напали, стреляют, мужики чужие шастают, а Элла Петровна даже не появилась. Но оказалось, что она повела Странника в подвал, где хранилось оружие и патроны — он сторговал у комендантшы новую винтовку. А в подвале слышимость нулевая — форменное бомбоубежище. О чем они там с нашим проводником беседовали, я, конечно, не знал, но мы с Антоном увидели их на выходе из этого подвала очень довольных друг другом и улыбающихся. Конечно, поражало полное отсутствие охраны по периметру, но с другой стороны, разве это мое дело?

Антон был встречен Эллой с восторгом, согласие на ночлег дано, ужин за умеренную плату обещан. Ко мне же она обратилась так, будто мы с нею лучшие друзья и она знает обо мне все. Причем я был даже придержан ее не по-женски сильной рукой. Мы остановились, пропустив вперед Антона и Странника, и она спросила:

— Доктор — твоя женщина?

Это было неожиданно, и, может быть, отвечая именно так, как ответил, я выдавал желаемое за действительное, но сказать по-другому просто не хотел:

— Да.

— Мне Валера рассказал.

Вот это было удивительно — зачем Страннику вдруг говорить обо мне и Зое с Эллой Петровной, при том, что сам он на Рыжую имеет виды? Да и вообще, чего они, совершенно незнакомые, чужие люди интересуются нашими отношениями?

— Что еще он рассказал?

— Что, возможно, вы с ней после задания приедете сюда жить. Я была бы очень рада — детишки постоянно болеют, нам такой человек, как она, просто необходим. А в мужиках мы вообще нуждаемся! Доверила бы тебе командовать моими защитниками, глядишь, и они бойцами стали бы! Так как?

— Не знаю пока. Но Зое у вас нравится.

— Вот! А у нас такие комнаты для отдыха есть — закачаешься! И скважина своя на той станции, где дети. Я вообще планирую починить старый водопровод и от скважины запитать. У нас, конечно, взгляды особые — мы своих детей в скромности и чистоте растим. Но если вы, как муж и жена, живёте, я рада буду вам свою комнату отдать. Там все необходимое есть, даже вода в ведре — обмыться. Сама к детям пойду — у меня там и мой мальчик, родной, находится, с ним сегодня останусь.