— Дурочка, а если бы раздавил тебя?

— Слава, ну чего ты сегодня такой разговорчивый, а? Иди ко мне, пожалуйста…

Второй раз просить не пришлось. Вот буквально только что я стояла в центре кровати на коленях, а сейчас лежу на спине, прижатая сверху горячим, сильным телом. И куда только делись все воспоминания, связанные с моим прошлым неприятным опытом! Все забылось, все стерлось из памяти. Словно вот сейчас, с моим любимым мужчиной, все это происходило впервые.

Впервые меня целуют ласковые, чуть обветренные губы. Впервые моей груди касаются чуткие пальцы. Впервые — вот так по самой вершинке груди подушечкой пальца, для меня, для моего удовольствия, а не потому, что так хочется самому. И я сама глажу напряженные плечи, запускаю руки в его волосы, притягиваю его голову еще ближе к себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ И не испытываю никакого страха, ни грамма отвращения, когда в мою ногу упирается твердая, упругая, горячая плоть… Наоборот, чувствую, как мое тело откликается, дрожит под его ползущей вниз по животу, ладонью. И я сама, лишь легко направляемая его рукой, раздвигаю ноги, сгорая от желания, чтобы он потрогал меня там…

Я все забыла… грубость и мерзкие извращенные фантазии моего единственного сексуального партнёра, того урода, которого с дрожью и ужасом видела во снах целых восемь лет, а тело, оказывается, помнило. Может, всему виной темнота, которая не давала мне возможности убедиться, что рядом тот, кто нужен? Только в тот момент, когда мужская рука легла между ног, осторожно раздвигая складочки моей плоти, я неожиданно для самой себя резко дернулась и попыталась сдвинуть ноги. Не знаю, как он понял, что со мной присходит, только Слава, чуть отстранившись, тихо сказал:

— Все хорошо. Не бойся. Я ничего не сделаю против твоей воли. Веришь мне?

— Верю.

Целует чувствительное местечко за ухом и шепчет так страстно, так взволнованно:

— Какая ты красивая, какая ты сладкая, милая моя. Как же мне хочется целовать тебя везде, и там внизу тоже. Как мне хочется, чтобы тебе было со мною так же хорошо, как и мне с тобой…

Он шепчет, он поглаживает снова, и даже больше, чем ласкающая рука, больше, чем пальцы, скользящие по моей подрагивающей влажной плоти, больше всего на свете, меня возбуждает его голос, та нежность, та любовь, которой он наполнен.

Как бы со стороны я слышу хриплый сдавленный стон и не сразу понимаю, что это я сама… И не позволяю ему спуститься вниз по моему телу. Тянусь рукой к его тугой плоти, которая легонько потирается о мое бедро. Обхватываю, сжимаю, делаю всего несколько движений вверх и вниз по ней…

— Славочка, хочу тебя…

Тяну на себя и с упоением ощущаю тяжесть его тела сверху. И горячую головку, скользящую по моей плоти, останавливающуюся в миллиметре от входа и вновь поднимающуюся выше, к клитору, давящую на него, кружащую рядом… так медленно, так долго… пока я сама не направляю его внутрь. Он замирает на секунду, упираясь во влагалище, целует снова. И в тот момент, когда его язык встречается с моим, наконец-то толкается внутрь, до упора, и сам стонет мне в рот….

Ярослав.

То что я чувствовал в постели с Зоей, было абсолютно не похоже на все, что когда-либо испытывал до. Мне даже простые прикосновения к ее коже доставляли немыслимое удовольствие. Я понимал ее. Мне казалось, что я чувствовал все ее эмоции: и волнение, и подсознательный страх, и возбуждение, и ответную нежность. Мне хотелось быть с ней ласковым. И я был таким… Пока не вошел в ее тело.

Сдерживаться дальше просто не мог. Всего несколько секунд не двигался, ощущая дрожь, сокращения тугой плоти вокруг члена… и ногти, впившиеся в плечи, и ее движения навстречу со стоном, с бессвязным шепотом. И пока сам был ещё способен на это, прислушался к тому, что она говорит:

— Люблю тебя… люблю тебя, Славочка.

Если бы только она не сказала этих слов, я бы не стал делать того, что все-таки сотворил. Но ведь понимал… и хотел именно этого. И с каждым толчком внутрь извивающегося подо мной тела, с каждым ее стоном, я все яснее понимал, насколько сильно хочу…

Прикусил губу, упираясь локтями в подушку над ее головой, чтобы еще немного… По судорожным вздохам, по пульсации внутри нее, понял, что она где-то там, на грани, но никак не может шагнуть за нее. Немного приподнялся, пропуская свою руку между нашими телами, легко, подушечкой пальца лаская маленькую горошинку, спрятанную между влажными набухшими складочками и членом чувствуя сокращения плоти и кончая в нее, глубоко… вполне осознавая, что именно делаю, но не имея ни сил, ни желания выйти из ее тела…

Потом понял, что сотворил. Ведь не спросил ее. А если… ребенок сейчас — это практически самоубийство. Это — очень трудно. Но ребенок… мой… в ее животе, почему-то очень ясно мне представлялся. И я очень хотел бы, чтобы он был.

Вышел из неё и лег рядом, притянув к себе, обнимая, целуя влажные волосы, поглаживая спину и улыбаясь в темноту.

— Зоя, ты поедешь со мной?

Молчит. Тонкие пальчики, которые умеют делать потрясающие вещи, которые способны спасать человеческие жизни, закружили по моей груди, рисуя узоры, перебирая волосы.

— Понимаешь, там же у меня операционная… я людей спасаю. А у вас что я делать буду?

— То же самое — уж что-что, а кого спасать, и у нас найдётся!

— Да, но… как же Слепой и другие без врача?

— То есть, ты не хочешь со мной?

Она внезапно вывернулась из моих объятий, поставила руки по обе стороны от головы и прошептала прямо в губы:

— Хочу с тобой. И поеду. И никуда ты теперь от меня не денешься! Я размышляю просто, как бы сделать так, чтобы всем было хорошо! И еще, Ярослав, — вдруг начала говорить серьезным тоном. — Помнишь Ивана, которому я зуб лечила в первую ночь?

— Помню.

— А девушку, которая в кустах сидела?

— Ну, я не успел разглядеть кто это был.

— Это была девушка. Он меня к ней водил. Ей помощь нужна, операция. У нее многоплодная беременность, сама родить не сможет. Если ее ко мне в операционную не привезти, умрет.

— Зоя, ты поедешь с Антоном на поезде. Завтра в девять утра на станцию в километре отсюда приедет Слепой на паровозе. Основная часть группы отправится с ними и Пророк в том числе. И ты.

— А ты?

— Я поеду на машине.

— Я с тобой.

Конечно, она сказала, не подумав, именно то, что было в мыслях, в сердце, и пусть это было невозможно, но радостью пронзила мысль, что Зоя не хочет со мной расставаться. Но с Антоном будет быстрее и безопаснее.

— Рыжая, ты должна за Пророком присматривать! Да и быстрее так!

— Тогда и ты с нами!

— А машина? Она — моя! Я не могу разбрасываться такими вещами!

— Знаешь что, Славочка, я просто обижусь на тебя… и вообще больше никогда…

И замолчала, оборвав себя на полуслове. И мне нравилась эта ее игра.

— Ну-ну, давай, договаривай, что "больше никогда"? Спать со мной не будешь? — а сможешь ли ты долго сопротивляться, хотелось спросить ее. — Я приеду, закину тебя на плечо и унесу в свою берлогу. А там у тебя не будет выбора.

— Да-а-а? Силой заставишь?

— Угу. Вот так, — вывернулся из-под ее тела, распластал под собой и навалился всем весом, прижимая к постели. Один раз — это так мало. Тем более сейчас, когда она рядом — обнаженная, изнеженная. Когда от нее пахнет сексом и моей спермой. Лицом прижался к ее груди, еле различая в темноте упругие холмики, губами нащупал сосок, и втянул его в рот, прикусывая, посасывая, лаская языком. Вторую грудь сжал рукой, наполняя ладонь мягкой, нежной тяжестью и чувствуя, как сжимается, твердеет нежный сосок. Зоины руки вцепились в волосы, притягивая еще ближе, не позволяя отодвинуться, да, впрочем, я уже и не смог бы.

Она по-особому влияла на меня. Возбуждала до предела, до сумасшествия и при этом сердце разрывала нежность, желание сделать так, чтобы в первую очередь было хорошо ей, а лишь потом — мне самому. И очень хотелось бы видеть ее лицо сейчас. Но раз погасила свечу, значит, ей так легче, не хотелось напоминать лишний раз о ее прошлом опыте, о том, что пришлось делать нам с ней на глазах толпы извращенцев.